Самая сладкая ложь

— Я предпочитаю проснуться и понять, что это был один из самых страшных кошмаров в моей жизни. Или же предпочитаю заснуть и не проснуться. Хорошая мысль, да?

— Ничего хорошего в этой мысли нет. Сейчас ты находишься в состоянии шока, которое лучше всего переживать во сне. Пара часов сна пойдет тебе на пользу.

Она поднялась, встала у него за спиной и положила ладони ему на виски.

— Сейчас ты уснешь, — сказала она. — А потом мы поговорим. Мы будем говорить сколько угодно. Хоть до завтрашнего утра. Я буду говорить с тобой до тех пор, пока у тебя не закончатся слова, до тех пор, пока ты не почувствуешь, что освободился от чего-то, от чего должен освободиться. А потом все понемногу вернется на круги своя.

— К сожалению, я не поддаюсь гипнозу, доктор, — произнес Константин, не открывая глаз.

— При чем же здесь гипноз? Сейчас я дам тебе снотворное. Отдыхай и ни о чем не думай. У тебя есть на это право.

… Майор Толедано, сидевший у стола доктора Мейер, был мрачен. В таком состоянии Нурит не видела коллегу уже давно. Да и видела ли?

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он Константина, который проснулся четверть часа назад, но до сих пор не поднимался из кресла.

— Какое это имеет значение? — пожал он плечами.

— Я ненадолго, хотел тебе кое-что сообщить. Во-первых, насчет снайпера. Он, как ты сам понимаешь, должен был стрелять не в Лию с Махметом, а в пассажиров другой машины.

— Что же, наш «крот» сам себя заказал?

Боаз неопределенно пожал плечами.

— Скорее всего, «крот» предпочел на этот раз не вмешиваться. Вероятно, его уже нет в стране. Для этого у него было время — целых сорок восемь часов. Он отдал документы — разумеется, совсем не те, которые следовало отдать — в руки другому человеку и отправил его на встречу. Человек этот не должен был туда доехать. Думаю, наш «крот» хотел вручить документы лично Мустафе, а с помощью снайпера устроить суматоху и добиться своей цели — отвлечь наше внимание от происходящего и дать господам из группировки «37» еще один шанс. Если бы человека с документами убили, то, конечно, никакой сделки не состоялось бы, и операция бы провалилась. Вот только «крот» просчитался. Потому что Мустафу Мухаммеда Хусейни сегодня утром нашли мертвым в его кабинете.

Константин посмотрел на него, не нарушая молчания. Боаз расценил это как приглашение продолжить монолог.

— Либо он совершил самоубийство, либо у него произошла остановка сердца. Во всяком случае, выглядел он так, будто просто заснул и не проснулся. Но это не самое плохое. Его сейф пуст. Все документы, связанные с «37», испарились.

— Где его семья?

— Первым делом мы проверили, не выезжали ли они из страны — похоже, что нет. Поиски займут время. — Боаз потрепал волосы ладонью. — Впервые за все время работы тут я не представляю, что делать. Куда бежать, за что хвататься, черт возьми? — Он развел руками. — Безвыходная ситуация…

Константин устало вздохнул.

— Если ты не возражаешь, я поеду домой, — сказал он. — Мне нужно отдохнуть.

Боаз поднялся.

— Если у меня будут какие-то новости, я навещу тебя.

— Думаю, майор, с новостями лучше повременить, — возразила доктор Мейер — А вот отдохнуть капитану нужно обязательно.

Глава 20

Когда Махмет сел на место пассажира и прикрыл дверь машины, Константин смотрел на похоронную процессию.

— Здравствуй, — сказал он тихо.

— Я знаю, что у вас не принято приветствовать других во время траура, — ответил Махмет. — Мне хочется уважать традиции.

— Традиции. Самая жалкая привязанность человека. — Константин оглядел его. — Как твоя рана?

Махмет продемонстрировал руку, сделав ею неполный круг.

— Даже не болит. Почти, — поправил он себя, после чего осторожно добавил: — А ваша?

Константин усмехнулся.

— И моя не болит. Почти. Юджин даже не поприветствовал вас с Лией?

Махмет удивленно посмотрел на него.

— Юджин? Не понимаю! При чем же здесь Юджин?

— Вариантов слишком мало, чтобы ошибаться.

— Но Юджин не мог этого сделать! Это ведь… — Он замолчал, подбирая нужное слово. — Это ведь подло — стрелять в спину! — Махмет тряхнул головой и вытянул спину. — Он должен за это ответить!

Константин успокаивающе положил руку ему на плечо.

— Мы решим этот вопрос позже.

— Мы обязательно должны его решить! — не успокаивался Махмет. — Вы знаете, что у нас делали с таким людьми? У нас…

— Знаю, — перебил его Константин. — Потом. Все будет потом.

Махмет теребил рукава куртки.

— Я бы мог перевязать ей рану, — сказал он. — Я пытался остановить кровь, но…

Константин передернул плечами.

— Замолчи, Махмет. Подожди меня здесь. Я сейчас вернусь.

Йосеф стоял без движения и смотрел на то, как друзья и родственники по очереди кладут на могилу камни. В руках он держал небольшой молитвенник, до сих пор открытый на странице с каддишем [3]. Он удостоил взглядом подошедшего Константина и опустил глаза, изучая написанное.

— Бог — справедливый судья, — проговорил Константин негромко. — Мне всегда казалось, что в этой фразе есть что-то святотатственное.

— Мне тоже, — ответил Йосеф. — Если честно, я не думал, что вы придете.

— Моя религия запрещает мне посещать похороны, но я счел своим долгом придти и поговорить с вами.

Йосеф снова посмотрел на него.

— О чем?

— Мы могли бы поговорить о многом, — ответил Константин, разглядывая людей. — Знаю, у вас не принято этого говорить, но я хочу выразить вам свои соболезнования. Когда умирает близкий человек, вам хочется поделиться своим горем с другими. У меня на этот счет имеются личные соображения, но я не буду высказывать их потому, что они будут чужды вам с духовной точки зрения.

Йосеф закрыл молитвенник, положив закладку между страниц.

— Я пытаюсь понять вас, — сказал он. — Мне казалось, что я должен ненавидеть вас, но и ненависти к вам я не испытываю. Так что позвольте выразить соболезнования и вам. Или в вашей религии, — подчеркнул он слово «вашей», — это не принято?

— В моей религии смерть воспринимается как что-то, что рождает новый поток духовной энергии. Я думаю, это не зависит от религии, смерть в любом случае рождает что-то, потому что с концом всегда приходит начало, это закон нашей жизни. Но не думаю, что это кого-то утешит. — Константин помолчал. — Если я заставил вас страдать, Йосеф, простите меня.

— Да. — Йосеф опустил руку, в которой он держал молитвенник, и снова посмотрел на могилу. — Простите и вы меня. Не думаю, что мы можем сказать друг другу что-то еще.

— Будьте сильны. Страдания даются нам для того, чтобы мы понимали истинный смысл вещей. Иногда он открывается людям только после того, как они переживают несчастья.

— Спасибо, — ответил он и, опустив голову, сосредоточился на собственных мыслях.

Махмет до сих пор сидел в машине. Он изучал людей, которые шли к выходу с кладбища.

— Я думаю, что в следующей жизни Лия станет солнечным светом, — сказал он, когда Константин сел за руль.

— Почему ты так решил?

— Потому что солнечный свет всегда и повсюду. Солнце светит всегда, а если оно за облаками, то оно все равно светит, только самому себе, и ждет, когда облака рассеются, и оно снова будет дарить свет другим.

Константин повернул ключ зажигания.

— Ты веришь в переселение душ?

— Нет, — признался Махмет. — Но вы верите, а это главное.

— Слишком жестокая это кара — стать солнечным светом. Тяжело делать добро бескорыстно. Люди делают добро, но их всегда греет мысль о том, что кто-то их поблагодарит. А теперь представь себе, как тяжело быть солнечным светом. Ты даришь всем тепло. Даришь всем, потому что ты вездесущ. Но знаешь заранее, что никто тебя не поблагодарит. Кто же будет благодарить за солнечный свет? Люди не умеют благодарить за само собой разумеющиеся вещи.

3

Иудейская погребальная молитва.