Самая сладкая ложь

Гилад благодарно кивнул, но от предложенных сигарет отказался, выложив на стол свои.

— Вы курите довольно давно, — снова заговорил главный аналитик. — Ваша жена ничего не говорит по этому поводу?

— Разве что просит курить вне дома, — улыбнулся Гилад.

— Женщины любят фразу «кури вне дома». Популярнее этой только фраза «мне нечего надеть». — Капитан Землянских взял со стола лист для заметок и принялся на нем что-то набрасывать. — Знаете, Гилад, я ненавижу собеседования. Не понимаю, зачем их придумали. Я уже сейчас вижу, что вы — тот человек, которого я давно ищу. Но кто-то решил, что я должен тратить свое и ваше время и задавать глупые вопросы. Вы ответственны, не боитесь работы, вы профессионал. Кроме того, вы скромны и сдержанны, что тоже можно отнести к вашим плюсам. А вот легкую форму социофобии я к вашим плюсам не отношу. Кроме того, вы боитесь красивых женщин. Да?

Гилад некоторое время молчал, вспоминая, что из вышесказанного написано в резюме, а что — нет. Теперь он начал понимать, почему при упоминании о капитане Землянских сотрудники его отдела меняются в лице и начинают говорить тише, даже если его нет рядом.

— У меня действительно социофобия, — наконец, заговорил он, — а… красивых женщин я на самом деле побаиваюсь.

— Я могу позволить себе рассказать о вас что-нибудь еще?

Гилад развел руками. Главный аналитик воспринял это как согласие.

— Вы эстет, вы вегетарианец, пьете слишком много кофе и курите как минимум пачку сигарет в день. Иногда больше. У вас врожденные актерские способности, которыми вы так и не воспользовались. Вы любите спокойную и размеренную жизнь, вы нерешительны, иногда даже застенчивы… Чем вы занимаетесь в свободное время, Гилад?

— Я фотограф.

— Это был ваш сознательный выбор — отказаться от мяса?

— Не думал, что собеседование окажется сеансом чтения мыслей, — рассмеялся Гилад.

— Ну что вы, друг мой. Я не умею читать мысли, хотя не отказался бы от такого дара. Или, если выразиться точнее, навыка. Просто физиогномика — одно из моих многочисленных хобби. Может быть, вам рассказать что-нибудь обо мне? Мне кажется, что это невежливо — говорить только о вас. Правда, я даже не знаю, что могу рассказать. По происхождению я иранец, исповедую, если так можно выразиться, зороастризм… Что там еще нужно для того, чтобы охарактеризовать себя? Давайте поговорим о вас. У меня это лучше получается.

После этой фразы Гилад окончательно убедился в том, что ему достался исключительный начальник во всех смыслах этого слова.

Потом его ожидали другие сюрпризы. Он узнал, что определение «многочисленные» для количества хобби капитана Землянских не подходит — оно не охватывает и десятой доли этих хобби. Гиладу казалось, что главного аналитика интересует все. То, как его начальник успевал работать по двенадцать часов в сутки (а иногда и больше), рисовать, заниматься музыкой, самостоятельно изучать психиатрию, серьезно заниматься биржевыми расчетами, читать по три книги на разных языках в неделю и изучать еще один язык, оставалось загадкой.

Окружение главного аналитика делилось на три группы. В первой группе были влюбленные в него женщины. Во второй группе были те сотрудники, которых капитан Землянских подавлял одним только фактом своего присутствия. А в третьей группе, состоявшей из особо приближенных к нему людей, находились те, кого его пример вдохновлял. За время работы Гилад незаметно для себя переместился из второй группы в третью.

Когда Боаз принес «заказ», капитан Землянских посмотрел на часы и зевнул.

— Еще шесть часов, — сказал он.

— Ты опять не спал всю ночь? — спросил майор Толедано, вглядевшись в лицо коллеги. — Что за глупая привычка — не спать в ночь перед операцией?

— Этотрадиция.

— А если тебе станет плохо, как прикажешь себя вести? Делать тебе искусственное дыхание?

— Приказываю делать все, что в ваших силах, кроме искусственного дыхания изо рта в рот, майор. К этому я не готов психологически.

Боаз поднял стакан.

— Ладно. Читать тебе нотации — это дурное дело. Ваше здоровье, джентльмены.

Гилад пару секунд разглядывал содержимое стакана, сделал пару глотков и поморщился.

— Я не могу поверить в то, что пью на работе.

— Но ведь я уже все тебе объяснил, — произнес Константин, возвращая стакан на стол. — И если уж на то пошло, нервничать должен я, а не ты. Потому что если в очередной раз что-то пойдет не так, мне придется плохо.

— В очередной раз? — переспросил Гилад. — Но я думал, что… мы почти год собирали информацию об этой группировке, и я решил что мы ничего о ней не знаем.

— Я завидую людям, которые мало знают. Они спят глубоко и без кошмаров. Что скажете, майор?

Боаз глубокомысленно кивнул, подумывая, не закурить ли еще.

— Мы долго наблюдаем за ними, — сказал он, обращаясь к Гиладу. — Это началось еще до смерти Ицхака.

— Кто такой Ицхак? — задал очередной вопрос Гилад.

— Об этом тебе расскажет твой начальник, — проговорил Боаз с улыбкой человека, который счастливо избежал неприятных объяснений. — Он отличился в этой истории так, что долго этого не забудет.

Константин, судя по всему, не был в восторге от предоставленной ему роли рассказчика, но отступать было некуда.

— Майор Ицхак Бен Шаббат руководил отделом по ведению допросов. Или, как любят говорить у нас, был «комиссаром».

— Хорошо, — кивнул Гилад. — Но при чем тут террористическая группировка? С каких пор этим занимается отдел допросов?

— Когда я получил пост главного аналитика, отдел собирал информацию о группировке. А Ицхак, который, как известно, не мог пройти мимо…

Боаз недовольно постучал ладонью по столу.

— Капитан, я не думаю, что следует добавлять подробности. Может, мы оставим ваши с «комиссаром» конфликты за кадром? Это не имеет отношения к истории.

— Еще как имеет, — упрямо заявил Константин, и Боаз сник, тяжело вздохнув. — Ицхак на правах бывшего аналитика помогал нам, как мог. В конце концов, он нашел какой-то сверхсекретный материал, о котором не хотел говорить, но был уверен в том, что держит в руках нечто очень важное. Майор Толедано решил, что представился хороший момент добраться до руководства группировки. «Комиссар» вызвался участвовать в операции. Он должен был встретиться с одним из руководителей группировки и получить от него информацию, о которой никто толком ничего не знал.

Гилад снова взял свой стакан и задумчиво покрутил его в руках.

— Вы просто взяли и поверили ему на слово? — спросил он.

— Доступ к этим данным имел ограниченный круг людей, и майор Толедано в этот круг не входил, так что пришлось поверить. Мы отговаривали Ицхака от этой затеи, но он стоял на своем, так как был упрямым ослом. В конце концов, майор Толедано на свой страх и риск согласился и занялся планированием операции. Шансы на успех мы оценивали как пятьдесят на пятьдесят, но «комиссар» упрямился до сих пор. В назначенный день он полетел в Дамаск, а мы принялись ждать утра следующего дня для того, чтобы начать операцию. Вечером того же дня мне позвонил человек, назвавшийся Мустафой. Он представился как независимое, но заинтересованное лицо, и сообщил мне об имеющейся у «комиссара» информации. После чего сказал, что Ицхаку следует вернуться обратно, потому что, находясь в Дамаске, он подвергает опасности человеческие жизни. Разумеется, я не поверил «независимому, но заинтересованному лицу». Но Мустафа назвал мне несколько имен, которые заставили меня засомневаться. Я попросил четверть часа и сказал, что должен проверить информацию. Добытый «комиссаром» материал оказался бомбой, которая могла взорваться от любого неверного движения. Но поделиться информацией с майором Толедано я не мог, так как это повлекло бы за собой неприятные последствия — в лучшем случае я распрощался бы со своим допуском и, соответственно, с должностью. Наладить связь с «комиссаром» я не смог. А поэтому единственное, что я мог сделать — это отправиться в Дамаск и предупредить его лично.