По пути Ясона

Массивная арка турецкого мемориала в честь павших на Галлиполи служила мне ориентиром, по которому я вел галеру, поперек течения. Даже при попутном юго-западном ветре, разогнавшем «Арго» до 5 узлов, сила течения была такова, что галера двигалась чрезвычайно медленно. До суши и спокойных прибрежных вод оставалось не более четверти мили, когда наш ниспосланный небесами ветер стих столь же внезапно, как и задул поутру. Мы угодили в полосу штиля, и команде пришлось взяться за весла, чтобы подвести галеру к бухточке, на берегу которой нас ожидали турецкие чиновники. Радушие местных властей, надо признать, поражало: чиновники приехали на встречу с нами из порта Чанаккале и привезли с собой разрешения на въезд в страну, иммиграционные карты и медицинские формуляры. После отбытия чиновников на борту началась настоящая вакханалия: аргонавты побросали весла и дружно попрыгали за борт, чтобы вплавь добраться до берега и наконец-то ступить на землю Азии.

В Дарданеллах мы задержались на два дня, отдыхая, занимаясь ремонтом и пополняя припасы. Трудно сказать, кому за время пути досталось сильнее — экипажу или кораблю. Мы вытащили галеру на сушу и тщательно отскоблили ее днище от черной, дурно пахнущей слизи, после чего экипаж в полном составе отправился в хаммам — турецкую публичную баню — в Чанаккале. Нет, пожалуй, лучшего способа избавиться от грязи и размять утомленные греблей мышцы, чем горячая вода, пар и мраморные массажные столы. Я попал в баню последним, остальные члены команды уже успели помыться и вернулись в гавань. Турецкое гостеприимство не знало границ. Едва я разделся в предбаннике, мускулистый турок в одном полотенце, сидевший у кассового аппарата и читавший газету, поднял голову — и сразу меня узнал. «А, капитан Тим!» — воскликнул он и одарил меня широкой щербатой улыбкой. Он оказался массажистом и твердо вознамерился продемонстрировать мне свои умения, так что следующие полчаса я провел на мраморной плите; меня измяли, скрутили, свернули в клубок, потоптались на спине и растянули все, что только можно растянуть. Наконец массажист хлопнул меня по измученному телу, отдал честь и гаркнул: «Готово, капитан!» Что ж, я точно был готов…

Отпуск Питера Доббса закончился, и он отправился на родину, а вместо него прибыл другой Питер — Уоррен, бывший моряк из графства Оксфордшир. Он участвовал в перегонке «Арго» со Спецы в Волос, и ему так понравилась наша компания, что он решил принять участие и в самой экспедиции. Мы также приняли в экипаж первых турецких волонтеров — Дениза, двадцатитрехлетнего студента-археолога, энтузиазмом и энергичностью напоминавшего терьера, и Умура, который приехал таким угрюмым, что я подивился, с какой стати он вообще к нам присоединился. Выяснилось, что его направил к нам отец, горный инженер, решивший, что, поскольку восемнадцатилетнему оболтусу придется пересдавать экзамены, поход на двадцативесельной галере научит его правильному отношению к жизни. Поначалу Умур держался особняком и все больше помалкивал, но постепенно оттаивал; на первых порах он собирался идти с нами лишь до Стамбула, однако затем передумал и в итоге проделал весь путь до западной границы Турции. Третьим волонтером был Эрзин, прежде капитан супертанкера водоизмещением 150 000 тонн, ходившего из Турции в Аравийский залив; после такого танкера сесть на весла 8-тонной галеры — ничего не скажешь, радикальная смена обстановки. Впрочем, Эрзин, бывший офицер турецких ВМС, относился к тем людям, обаяние которых поистине заразительно; вдобавок он был отличным моряком. Еще две вакансии заполнили старые друзья — Али, археолог и дайвер, человек весьма образованный, ставший моим гидом и переводчиком на турецкой территории, и шестнадцатилетний Каан, самый молодой из аргонавтов, сын моего стамбульского друга, которого я знал вот уже двадцать три года. С его отцом, Иргуном, мы подружились, когда я, будучи студентом колледжа, вместе с однокурсниками проехал через Турцию на мотоцикле, повторяя путь Марко Поло. С тех пор мы поддерживали связь, и когда Иргун узнал, что я прибываю в Турцию на «Арго», он сразу же послал ко мне своего сына. Каан сообщил, что имеет некоторый опыт гребли, — он занимался в стамбульском лодочном клубе; участие в экспедиции представлялось ему отличным приключением.

Вообще-то мы ждали еще двоих волонтеров, поскольку «Арго» требовалось максимальное число гребцов, чтобы преодолеть остаток пути по проливу, — ведь ближе к Босфору течение становится еще сильнее. Эти двое присоединились к нам в Чанаккале и помогли провести галеру от одного берега к другому, где нас ожидал официальный прием у губернатора. По карте переход представлялся совсем коротким: всего полторы мили водного пространства, однако потребовалось почти два часа, чтобы справиться с течением. Упомянутые двое волонтеров вечером куда-то исчезли, а другие турки, когда их спросили, рассмеялись: «Да они посчитали, сколько грести до Стамбула, и решили, что с них и этого достаточно! И сбежали!»

Прием у губернатора Чанаккале открыл собой целую серию аналогичных мероприятий, которые местные власти организовывали на всем нашем пути вдоль турецкого побережья. На набережной под аккомпанемент дудок и турецких барабанов выступила труппа танцоров. Мальчики в мешковатых черных штанах — шароварах, расшитых золотом, в жилетах поверх черных же рубашек подпрыгивали, перебирали ногами и гортанно кричали. Девочки приседали, раскачивались из стороны в сторону, брались за руки и снова размыкали пальцы, чтобы выполнить следующее движение; их наряды представляли собой элегантную комбинацию струящихся панталон, фартуков и свободных блуз. На ногах тапочки, на головах — расшитые жемчугом и золотом платки; серьги и ожерелья позвякивали и шевелились в такт движениям и музыке.

Древние греки именовали Дарданеллы Геллеспонтом, морем Геллы, ибо именно здесь упала в море и утонула, соскользнув со спины золотого барана, царевна Гелла. Когда первый «Арго», следуя за бараном в Колхиду, достиг этих берегов, аргонавты миновали пролив под покровом ночи — возможно, избегая внимания троянцев, которые не любили чужаков и видели в каждом иноземце человека, готового покуситься на их торговую монополию. Аполлоний пишет:

Я не поверил собственным глазам, когда на выходе из гавани Чанаккале наш парус наполнился тем же благоприятным южным ветром, который повлек нас по «бурному Геллеспонту». Обычно в мае и июне ветер здесь дует с севера, но нам несказанно повезло — дул южный бриз, время от времени переходя в юго-западный и ощутимо крепчая, так что, как оказалось, это был наилучший за всю экспедицию день для хождения под парусом. «Арго» перескакивал с волны на волну, точно резвящийся дельфин: сперва нос погружался в очередную волну едва ли не по самые «глаза», потом, подобно морскому животному, спешащему сделать глоток воздуха, корабль поднимался из воды, весь в пене, мгновение спустя со скобы на таране низвергались два потока, как если бы то самое животное прочищало ноздри, после чего галера на миг словно зависала, вибрируя, на гребне, — а затем нос вновь окунался в воду и все повторялось сначала.

3

Херсонес — мыс на полуострове Галлиполи; дочь Афаманта — Гелла; Ретейский берег — правый по ходу галеры берег Геллеспонта; Идейская земля — окрестности горы Ида в северо-западной Фригии; Питиея — древнее название города Лампсака (Ляпсеки). — Примеч. ред.