Золотые Антилы

Европейцам, с опаской исследовавшим периметр этого моря, простительно неумеренное восхваление открытых ими земель. Они привыкли к суровой жизни Европы на переломе XV века, с обычными для нее голодом и моровыми поветриями. Здесь же, на окраинах Карибского моря, они ступали на берега, разительно отличавшиеся от их родной земли, почти до неприличия щедро одаренные природой. Девственная почва была глубока и плодородна, мягкость климата вошла в пословицу, а растительность живописна и обильна. Колумб, рассчитывавший найти идиллические острова Востока, где люди жили до глубокой старости в простоте и покое, был так увлечен своими находками, что назвал острова Индиями, и только в 1502 году это название сменилось чуть более точным — Вест-Индия.

Надо сказать, название было не столь уж неудачным. В конце концов, Вест-Индия одарила путешественников почти всем, что они желали найти в Восточной Индии. На побережьях Карибского моря имелись защищенные и почти не подверженные приливам якорные стоянки и места для кренгования, реки с чистейшей водой, пляжи с мельчайшим белым песком и манящие просторы одетых лесами холмов и открытых саванн. Кое-где вдали виднелись величественные серо-голубые горы.

«Здесь есть река, — писал Колумб с Кубы королю Фердинанду, — впадающая в гавань, названную мною Порто-Санто, с достаточной для судоходства глубиной. Я из любопытства измерил глубину — восемь морских саженей. И все же вода в ней столь прозрачна, что я легко различал песчинки на дне. По берегам стоят высокие пальмы, и тень их придает воздуху сладостную свежесть. Вид их привел меня в такой восторг, что я едва не решил остаться тут до конца моих дней, потому что, поверьте, сир, земли эти превосходят остальной мир в красоте и плодородии, и я часто говорил своим людям, что при всем моем старании точно передать вашему величеству представление об очаровании того, что постоянно представляется нашему взору, описания все же остаются далекими от истины».

К несчастью для Колумба, надеявшегося на богатую торговлю, на островах не обнаружилось пряностей, зато туземцы были достаточно дружелюбны, а их золотые амулеты намекали на еще более богатую добычу. Еще одним очевидным достоинством стало отсутствие заразных болезней — по контрасту с лихорадками и эпидемиями, которые косили команды плававших в восточную Индию судов, моряки Колумба в Вест-Индии болели сравнительно мало. К тому же сочетание флоры и фауны Антильских островов производило сказочный эффект. На островах водились такие диковинки, как броненосцы, игуаны, клюворылые черепахи и опоссумы, словно сошедшие со страниц средневековых бестиариев. Были тут и бесконечно красочные разновидности колибри, попугаев, фламинго и совсем необыкновенные создания, «дьяблотины», или козодои, обитавшие в пещерах Тринидада и вылетавшие лишь по ночам. По словам Брайна Эдварда, постоянно жившего на Ямайке в конце XVIII века, оперение колибри, или «птиц-пчел», столь ярко, что «никакое сочетание слов и никакие краски не могут передать их истинной прелести. Глубокая зелень изумруда, глубокий пурпур аметиста и живое пламя рубина в счастливом сочетании под прозрачной вуалью переливчатого золота».

В море плавали барракуды, акулы и скаты, а на суше, среди менее экзотичных созданий, обитали обезьяны, дикие свиньи и похожие на кроликов агути, отчаянно дергающие носами, словно человек, вечно готовящийся чихнуть. По понятным причинам менее увлекательным представлялся мир насекомых: от бесконечно досаждающих мух и москитов до ядовитых тарантулов и скорпионов. Пожалуй, величайшим проклятием Антильских островов стали черви-древоточцы тередо и банкия, точившие днища испанских кораблей.

Но особенно поражало европейских исследователей плодородие Антил. Какао, табак, ваниль, маранта, кассава, кокосы, сладкий батат, авокадо, хлопчатник и «принц плодов» ананас — все в изобилии произрастало на островах. К этому списку европейские поселенцы, вскоре последовавшие за первооткрывателями, добавили апельсины, лимоны, фиги, сахарный тростник и бананы и снимали с плантаций богатый урожай. Лишь виноград, пшеница и оливы, к понятному сожалению испанцев, не приживались. Однако маис послужил отличной заменой пшеницы, да и безупречное поведение других завезенных культур утешало поселенцев. Посадки росли как на дрожжах, и уже в первых отчетах с изумлением отмечено, что растения и животные, перевезенные на Карибы, вырастают «гораздо быстрее, больших размеров и в большем числе». Плоды цитрусовых вырастали почти вдвое против обычной величины и гораздо слаще. Лошади, измотанные трансатлантическим плаванием, через месяц после высадки на сушу отъедались сполна. Свиньи, сбежавшие с ферм пионеров, так расплодились, что начали наносить ущерб посадкам, и чтобы справиться с ними, пришлось организовать охотничьи партии. Успехи с разведением рогатого скота были еще примечательнее. Условия были столь благоприятны, что за стадами не требовалось присмотра. Фермеры просто выпускали животных в удобном месте, желательно на маленьком островке, где те не могли разбрестись слишком далеко, и скотина послушно плодилась, росла и набирала вес, не требуя забот. Владельцу приходилось лишь время от времени наведываться на остров, чтобы отстрелять, сколько ему нужно, разделать туши и увезти на рынок шкуры и сало. Мясо оставляли гнить, потому что не стоило возиться с засолкой и хранением при изобилии другой пищи. Неудивительно, что поселения испанцев на Антилах разрастались с такой скоростью, с какой корабли успевали доставлять с родины поселенцев с семьями. Первый крупный флот колонистов прибыл в 1502 году — тридцать судов доставили 2500 поселенцев, а к 1520 году волна колонистов захлестнула Карибское море от Эспаньолы до берегов Дарьена.

При этом идиллия Антильских островов не была лишена недостатков. Ураганы, получившие название от имени бога ветров майя, представляли главную угрозу. Они периодически проносились по островам; бешеный ветер скоростью до 140 миль в час сметал и крушил все на своем пути. В один день сильный ураган мог уничтожить труды многих лет — правда, катастрофы такого масштаба были редки и поселенцы относили их к деяниям божьим. Реальную помеху ураганы создавали судоходству. Каждый год в сезон ураганов Карибское море словно вымирало. Несколько корабликов ходили вдоль берегов, где можно было мгновенно скрыться в бухтах, но испанские капитаны морских судов редко выходили в море без крайней необходимости, и пульс Карибского моря едва бился, когда поток судов, протекавший через его пустое сердце, превращался в ручеек.

Исконные обитатели островов, как насекомые, так и люди, тоже создавали проблемы европейским поселенцам. Первые плантации, разбитые испанцами, нарушили естественную экологию региона, и в наказание на несчастных поселенцев, как саранча на древних египтян, обрушились насекомые. Между 1518 и 1520 годами, например, муравьиные армии атаковали апельсиновые рощи Эспаньолы и Пуэрто-Рико, обгладывая корни деревьев, которые чернели и гибли. В другом месте измерили глубину огромного ковра муравьиного войска и получили 11 дюймов. Столь же непредсказуемыми, хотя не столь неотразимыми были вторжения индейцев-караибов, давших имя центральному морю. Это были воинственные племена, не дававшие покоя более слабым соседям, а их обычаю поедать человеческое мясо европейские языки обязаны словом «каннибал». Когда Колумб достиг Нового Света, караибы мигрировали к северу от исконных земель в глубине Южной Америки и их флот боевых каноэ уже добрался до Пуэрто-Рико. Однако ружья и стальные клинки белых остановили индейцев. К счастью для испанских поселенцев, караибам никогда не удавалось собрать столько сил, чтобы пойти дальше захвата маленьких, плохо защищенных островов или булавочных уколов, наносимых более мощным поселениям. Им отомстили королевским эдиктом, объявлявшим, что караибов позволительно истреблять и продавать в рабство на том моральном основании, что каннибализм лишает их права на сочувствие христиан. Столь благочестивый подход вызвал множество жестокостей: вошло в обычай безжалостно пытать пленных караибов, сдирая с них кожу железными щипцами или, как в другом описанном случае, прибивая уши отчаянно отбивающейся жертвы к борту. В те жестокие дни молодую караибскую девушку могли продать в вечное рабство по цене обычного ножа.