Страница 8 из 70
Так оно и вышло. Прибыв на кожевенный завод в маленьком корнуэльском городке Грэмпаунде, я познакомился с семьями братьев Кроггон, с их бабушкой и целым выводком сыновей и внуков. На редкость доброжелательные и гостеприимные люди, они не меньше моего увлеклись идеей экспедиции по следам Брендана. Меня провели по заводу, начиная с ям, где шкуры освобождались в известковом растворе от волос. С удивлением я увидел, как рабочий соскребает волосы вручную. Наклонившись над колодой, он орудовал двуручным скребком — в точности как кожевник на виденной мной гравюре четырехсотлетней давности. Пройдя через поле, мимо вереницы уток, мы очутились перед рядами вырытых в земле дубильных ям. Густая смесь воды и стертой в порошок дубовой коры, похожая на темное пенистое пиво, источала тошнотворный сладкий запах. В этой "дубовой настойке" купались бычьи кожи, медленно пропитываясь таннином. В результате образующихся при этом химических связей между волокнами недолговечного голья и дубящим веществом получались кожи самого высокого качества.
— Вряд ли этот способ заметно изменился со времен святого Брендана, — сказал Джон Кроггон. — Здесь нужны хорошие бычьи шкуры, правильный состав дубильного раствора и время — уйма времени. Конечно, сейчас многие твердят, что этот способ давно устарел. Однако на лучшую обувь ручной работы охотно ставят подметки из нашей кожи, а ортопедические клиники в ряде случаев специально заказывают "дубовую" кожу, потому что она такая чистая, что почти не вызывает раздражения.
— А вы сумеете найти для меня достаточно бычьих шкур нужного размера? Во времена святого Брендана скот был не такой крупный, как теперь. Для полной достоверности опыта мне нужны небольшие кожи толщиной примерно в четверть дюйма, и не меньше пятидесяти штук.
— Вам повезло. Именно такие кожи как раз сейчас дубятся в наших ямах. Разумеется, вы получите самые лучшие. Вы ведь вверяете им свою жизнь.
Лишь много времени спустя я узнал, как беззаветно трудились для меня братья Кроггон. Вместе с рабочими они лично отбирали материал, вытаскивая мокрые кожи из дубильных ям. Каждая штука тщательно проверялась на возможные пороки: царапины от колючей проволоки, дырочки от подкожных оводов, порезы от небрежной обработки ножом. Надо думать, на это ушел не один день изнурительного труда — все без моего ведома. В итоге Кроггоны поставили мне пятьдесят семь "дубовых" кож наивысшего качества. Шорник, которому я показал эту кипу, тихо присвистнул в знак одобрения.
— В жизни не видел подобного товара, — сказал он. — Слыхал я, что бывает такая кожа, но никогда не думал увидеть столько сразу. В нашей мастерской это великая редкость.
— Это потому, что они предназначены для кожаной лодки, — поддразнил я его.
С завода Кроггонов кожи были доставлены для смазки к Гарольду Биркину. Лабораторные опыты показали, что лучше всего для этой кожи подходит животный воск. Один мой друг, связанный с шерстяным производством, дал мне телефон фабрики в Йоркшире, которая могла оказать содействие. Я позвонил в дирекцию.
— Скажите, вы не могли бы поставить мне шерстяного воска?
— Конечно, можем. А сколько вам надо?
— Мне надо примерно три четверти тонны. Мой собеседник даже онемел от удивления.
У сочетания животного воска с кожей один серьезный изъян: жуткий запах. Моя жена уверяла, что от самих кож разит неисправной канализацией, а тут еще к этому аромату добавился запах прогорклого жира. Даже рабочие завода Гарольда Биркина — а кожевенные заводы известны своим зловонием — жаловались на смрад, уверяя, что слышат его чуть ли не за километр от заводских ворот.
Под строгим наблюдением Гарольда каждую бычью кожу складывали вдоль линии хребта и погружали в котел с горячим животным воском. Вынув первую кожу и дав воску стечь, ее расстелили на земле, полили расплавленным воском и накрыли сверху второй. Когда все пятьдесят семь кож прошли такую обработку, получился огромный липкий многослойный бутерброд, медленно пропитывающийся спасительной смазкой.
Итак, приготовления развернулись полным ходом. Однако мне все еще недоставало чрезвычайно нужного эксперта — человека, который мог бы разработать надлежащий проект моей средневековой карры, включая комплект рабочих чертежей. В одном лице должен был сочетаться историк с квалифицированным инженером кораблестроителем, и я провел полдня в библиотеке Королевского географического общества, сочиняя письма во все известные мне морские музеи с просьбой порекомендовать такого специалиста. Ответы были учтивыми, но отрицательными. Правда, в одном музее мне посоветовали обратиться к секретарю Королевского общества навигации, лично знающему большинство специалистов в интересующей меня области. Я отыскал адрес института — он помещался в том же здании, что Королевское географическое общество. Сочиняя свои запросы, я сидел этажом ниже человека, который мог мне помочь Я поднялся к нему, и он не задумываясь назвал Колина Мьюди.
Это имя показалось мне знакомым, и, поразмыслив, я вспомнил: в пятидесятых годах Колин Мьюди вместе с Патриком Элэмом пересек Атлантику на крохотной яхте "Сопранино". Он же сконструировал для перелета по тому же маршруту необычный воздушный шар, гондола которого послужила воздухоплавателям лодкой после того, как они, побив рекорд продолжительности полета, были вынуждены приводниться из-за шторма. Колин Мьюди прославился необычными изобретениями. Для него не было неразрешимых задач. Полярники шли к нему со своими санями, чтобы он приспособил их для движения по воде он конструировал гоночные суда, змейковые аэростаты для радиоантенн, создал даже яхту, которая могла ходить под водой с торчащей наружу мачтой. Вместе с тем ему же было поручено разработать конструкцию учебного парусника для мореходного училища, он сконструировал выпускаемые тысячами серийные лодки и был избран на почетную должность председателя Группы малых судов при Королевском обществе инженеров кораблестроителей.
Человек, открывший мне дверь в доме Колина Мьюди, совсем не отвечал моим представлениям. Я ожидал увидеть грубоватого морского волка с окладистой бородой, а меня приветствовал тщедушный живой коротыш с гривой длинных волос и проницательными серо голубыми глазами. Моргая, будто стерегущая добычу голодная сова, он пригласил меня в свой кабинет.
За два часа, что длилась наша беседа, я вполне понял, почему Колин Мьюди пользуется таким уважением. Сидя у рабочего стола и внимательно слушая мой рассказ, он рассеянно рисовал что-то в блокноте. Я присмотрелся: на бумаге возникали кораблики, неясные фигурки, части весел и мачт, волны, деревянные конструкции. Искусный рисовальщик, Колин Мьюди мыслил образами. Когда я кончил рассказывать, он поднял взгляд на меня и сказал:
— В том, что вы задумали — я говорю о кожаной лодке и о вашем плавании, — нет ничего невозможного. Я готов разработать для вас конструкцию, а затем, если вы пожелаете, сделаю рабочие чертежи для верфи. Но есть вопрос, в котором ни я, ни кто-либо другой не в состоянии вам помочь: как управлять такой лодкой в море? Это искусство давно утрачено. Вам надлежит открыть его заново. Не забывайте, что вы идете по стопам людей, вооруженных мореходным опытом поколений. Вот где кроется неизвестный фактор вашего предприятия.
Два месяца понадобилось Колину, чтобы свести воедино все данные об ирландских кожаных лодках, какие мне удалось собрать по крупицам в библиотеках и на полуострове Дингл. Дважды он звонил мне. Один раз, чтобы сообщить, что он, похоже, догадался, почему на динглских каррах делают двойные планшири, один над другим. Видимо, это пережиток того времени, когда кожаную обшивку натягивали на планширь, как на обод барабана. Этот способ требовал от остова большой прочности, особенно на сжатие, и двойной планширь был идеальным решением. При втором телефонном разговоре Колин подтвердил мою догадку, что древние кожаные карры оснащались двумя мачтами. Согласно его расчетам, место для мачты, предусмотренное Джоном Гудвином на моей маленькой карре, подходило в самый раз для фок-мачты. А в таком случае естественно предположить, что в былые времена для баланса ставили также и грот мачту. Но Колин не ограничивался теоретическими изысканиями. Он решил проверить действие морской воды на "дубовую" кожу. В итоге раз в две недели персонал, обслуживающий лаймиштонский паром, мог наблюдать диковинный спектакль: стоя на пристани, знаменитый инженер кораблестроитель сосредоточенно извлекал из воды куски зловонной кожи на длинных веревочках. Наверное, кто-нибудь из персонала заподозрил, что он помешался, однако вскоре распространился слух, что Колин изобретает непромокаемую обувь. И никто из них не поверил бы, скажи им, что на самом деле он работает над конструкцией кожаной лодки.