Страница 64 из 70
На самом деле Уоллесу обычно очень хорошо удавалось завоевать доверие незнакомцев. Он позволял им пощупать свои очки с толстыми стеклами и однажды на Бакане, когда какие-то зеваки заинтересовались его карманным увеличительным стеклом, закрепил устройство в куске дерева, чтобы зафиксировать фокусное расстояние, и вручил инструмент интересующимся, вместе с жучком как объектом исследования, — для ознакомления с принципом работы. «Их удивлению не было предела. Кто-то сказал, что жук на самом деле метровой длины; другие просто перепугались и в конце концов выронили стекло». Уоллес не сильно расстраивался, когда оказывался объектом надувательства со стороны местных ловкачей, к Он заплатил втридорога рыбаку с острова Ару за двух морских улиток, которых хотел съесть, чтобы понять, какие они на вкус. Рыбак принял оплату в виде пачек табака и, увидев, сколько ему переплатили, не смог скрыть довольной улыбки. Он показал большую пригоршню табака своим товарищам и «ухмылялся, гримасничал и тихонько посмеивался, так что его чувства были вполне понятны». Уоллес не обиделся. Он расценил этот эпизод как еще один пример различий между более экспрессивными «папуасами» Островов пряностей и спокойными, сдержанными малайцами.
Это антропологическое наблюдение подкрепило его идею о том, что линии, разделяющие зоны влияния природного мира Азии и Австралии, проходят по архипелагу с севера на юг. Что касается населения, Уоллес провел разделительную линию между островами Флорес и Сумбава на юге, через Моллукский архипелаг и далее к востоку Филиппин. С одной стороны обитали малайцы, прибывшие сюда из Азии; с другой — папуасы с востока. Они сильно различались, как утверждал Уоллес, по своему внешнему виду и по культуре. Уоллес предположил, что аналогичный водораздел существует чуть дальше к западу и разделяет наземных животных, птиц и насекомых австралийского и азиатского происхождения. Конечно, частенько эти зоны перекрывались, и виды, принадлежащие одной зоне, перемешивались с видами из другой зоны; больше всего вопросов возникало в связи с островом Сулавеси. К какой зоологической зоне принадлежал этот странной формы остров: к азиатской или австралийской? Уоллес никогда не стремился к излишней категоричности и был склонен считать Сулавеси промежуточной территорией между двумя зонами. Его концепция вскоре оформилась с такой степенью точности, на какую он никогда не претендовал: она стала называться «линией Уоллеса», и любимым занятием многих поколений биологов сделалось уточнение этого теоретического разделения и передвижение граничной линии по мере поступления новых данных. Утратив свои позиции в начале XX столетия, теория Уоллеса о разграничении зон снова получила подтверждение в 1950-х годах, когда новые исследования расположения тектонических плит показали, что линия Уоллеса приблизительно совпадает с основной геологической границей между двумя участками земной коры. Сегодня линия Уоллеса по-прежнему используется как очень удобная при изучении мест обитания животных, хотя за прошедшее время она была скорректирована с учетом того, что геология и зоология Сулавеси и соседних островов гораздо более сложна, чем кажется на первый взгляд, и связана с Филиппинами. Пока эта загадка не имеет ответа, большинство ученых предпочитают думать о центральной зоне как о некоей промежуточной территории и в честь первого исследователя называют ее Уоллесеей.
Покидая Англию, Уоллес не был большим приверженцем христианской религии и по возвращении не изменился. В письме своему зятю-фотографу он вспоминал о своей юности, когда провел полтора года в семье священника и «почти каждый четверг слушал речи самого лучшего, самого серьезного и самого впечатляющего проповедника, с которым меня сводила судьба, но никакого воздействия на мое сознание это не оказало. С тех пор я много путешествовал и встречался с представителями разных народов и разных религий; я изучал людей и природу во всех аспектах и искал истину. В своем одиночестве я размышлял о таких загадочных вещах, как пространство, вечность, жизнь и смёрть. Я думаю, что многое узнал и многое проанализировал, взвесил доводы за и против, но остался при своем — я совершенно не верю в большую часть из того, что Вы считаете самыми непреложными святынями». По его словам, он «благодарен за то, что может видеть многое, достойное восхищения, во всех религиях».
Поэтому странно, что в своем описании Индонезии он практически не упоминал о распространенных там анимистических религиях, которые в определенном отношении напоминали его собственные взгляды. Большинство туземцев на островах, лежащих на окраинах архипелага, верили в духов и практиковали культ предков. Аборигены Серама, например, считались могущественными магами, способными входить в контакт с духами; на Амбоне полагали, что они могут летать по воздуху и разговаривать с умершими предками. Ко времени написания своей книги Уоллес также стал верить в возможность общения с душами умерших людей — он сделался ярым спиритом.
Спиритизм тогда был в моде. В шестидесятые и семидесятые годы XIX столетия имена нескольких спиритов и ясновидцев в Лондоне были у всех на слуху; они устраивали сеансы, о времени проведения которых публиковались объявления в газетах. Уоллес посещал сеансы с верчением столов, прохождением людей сквозь стены и парением в воздухе. Души умерших выстукивали свои сообщения. Уоллес сам проводил такие сеансы дома у Симса, с присущей ему наивностью рассылал приглашения коллегам-ученым и звал их поучаствовать — хотя бы для того, чтобы попробовать, что это такое. Но сама идея спиритизма была несовместима со строго научным и рационалистическим мировоззрением людей, к которым обращался Уоллес, — натуралистов практического склада. Над ним смеялись, а его репутация как ученого сильно пошатнулась.
Не уступая общественному мнению, он опубликовал статью «Научные аспекты сверхъестественного: обоснование желательности экспериментального исследования учеными предполагаемых способностей ясновидящих и медиумов». Возникло судебное разбирательство, на котором Уоллес выступал в качестве защитника обвиненного в шарлатанстве медиума, а Чарльз Дарвин анонимно оплатил часть расходов стороны обвинения.
Как обычно, Уоллес был абсолютно искренен. Он пришел к спиритизму в результате посещения лекции по гипнозу — или месмеризму, как это тогда называлось, — в 1844 году, когда он был еще молодым школьным учителем в Лестере и отправился на лекцию с несколькими учениками своей школы. Лектор пригласил на сцену нескольких добровольцев из зала, ввел их в транс и объяснил различие между настоящим гипнозом и его имитацией. Он также предложил зрителям попробовать провести аналогичные эксперименты самостоятельно. Естественно, школьники попробовали загипнотизировать друг друга, когда вернулись в школу, и некоторым это удалось. Они уговорили Уоллеса также попробовав свои силы; к своему удивлению, он обнаружил в себе способности гипнотизера и смог ввести нескольких добровольцев в глубокий ране. Отсюда уже несложно перейти к убеждению, что человек, плодящийся в трансе, подобно шаману или спириту, способен входить в контакт с потусторонним миром.
Спиритизм считался неприличной для ученого забавой, но френология — учение, согласно которому форма черепа человека определяет его умственные способности, — еще как-то допускалась. Уоллес позволял себе обе «слабости». Экспериментируя с гипнозом, он обнаружил, что может добиться определенных реакций от человека, находящегося в трансе, прикасаясь к различным участкам головы. Работая землемером в Уэльсе, он ходил к специалисту-френологу для «считывания» формы своего черепа. Результаты показались ему поразительно верными, и он получил подтверждение своей веры в то, что существуют определенные психические феномены, не объяснимые современной наукой. В конце концов это привело его к отходу от дарвиновского принципа теории эволюции. Уоллес пришел к выводу, что эволюция путем естественного отбора объясняет большую часть современного состояния живого мира, но в отношении рода человеческого остается некая загадка — духовная область, лежащая за пределами возможностей объяснения научными методами.