Острова пряностей

Выйдя на палубу, мы обнаружили, что под прау — чистый белый песок, как и обещали наши вчерашние гости; кроме того, оказалось, что вчера, сменив в темноте место якорной стоянки, мы, не заметив того, вошли в небольшую уютную бухточку. Мы были, наверное, в 30 метрах от песчаного пляжа, на который мягко накатывались волны. За полумесяцем пляжа росли невысокие кусты, над которыми возвышались несколько дюжин кокосовых пальм. Дальше поднимался покрытый лесом склон, переходящий в подножье горного массива, составляющего хребет острова. Мы встали на якорь на таком удачном расстоянии от острова, что можно было окинуть взглядом весь идиллический пейзаж и в то же время рассмотреть все подробности. Мы могли любоваться рисунком ветвей, наблюдать перепархивание птиц с дерева на дерево и трепетание листьев на ветру. Поверхность склона обеспечивала прекрасную акустику, чем и объяснялась сила и ясность странного птичьего пения. В промежутках мы слышали голоса других птиц: громкое воркование голубей и короткое металлическое щелканье, которое, как сказал Буди, также производили голуби. Иногда раздавались пронзительные крики длиннохвостых попугаев. Все эти звуки, отражаясь от зеркально гладкой поверхности воды, доносились до нас совершенно явственно. Здесь не было ни привычного шума двигателей и самолетов, ни обычного фонового гула цивилизованного мира. Все выглядело так, как будто мы сидели в оперном театре и наблюдали трехмерную панораму девственной тропической природы.

Буди был в экстазе. В течение получаса он сидел на крыше каюты, прижав к глазам бинокль, и исследовал ветви деревьев в поисках птицы, издающей эти загадочные звуки. Прямо с борта лодки он смог определить семь различных видов птиц, в том числе ярко-синего зимородка, усевшегося на скалах, обращенных к заливу, а также красивого пестрого голубя, летавшего на фоне зеленого лесистого склона по характерной петлеобразной траектории: подъем вверх, пикирование, снова подъем, короткое стремительное парение. Белый сполох крыльев — и голубь уселся на вершину растрепанной пальмы. Солнечные лучи проникали глубоко в толщу воды, и мы могли видеть великолепие подводного царства так же отчетливо, как и подлунного: и белый песок под корпусом прау, и коричнево-зеленые водоросли, как сквозь стекло.

Члены команды отдыхали в тени на палубе или плавали, пока Буди совершал краткую экскурсию на берег для пополнения своих записей. Вернулся он очень довольный. За два часа ему удалось определить 15 различных видов птиц — и, что еще интереснее, он обнаружил множество огромных бабочек рода птицекрылов.

Это открытие было не таким уж тривиальным. В Индонезии бабочки этого вида обитали в лесах Ириан Джайи. Но из-за своей красоты они стали желанной добычей коллекционеров; кроме того, их местообитание подверглось значительному антропогенному воздействию — оба фактора привели к резкому падению численности вида, ставшего из-за своей редкости вожделенной добычей. Есть опасения, что несколько видов находятся под угрозой исчезновения, и теперь они объявлены охраняемыми. Но здесь, на южной оконечности Кай-Бесара, они остались в изобилии, не замеченные коллекционерами. Уоллес был бы очень обрадован, увидев их здесь: он считал эту бабочку «одним из самых великолепных насекомых во всем мире». Он вспоминал, как первая такая бабочка попалась в его сачок: «Дрожа от волнения, я смотрел, как подлетает эта красавица, и не мог поверить, что мне удалось поймать такое чудо, пока не вынул ее из сачка и, застыв от восторга, принялся разглядывать бархатно-черные с ярко-зеленым рисунком крылья, в размахе достигающие более двадцати сантиметров, золотистое тельце и малиновую грудку. Правда, я видывал таких бабочек в лондонских коллекциях, но поймать ее самому — совсем другое дело; держать эту драгоценность, сверкающую в молчаливом сумраке леса, живую и свежую, в своих руках, чувствовать, как она трепещет, пытаясь вырваться, — какое наслаждение!»

Не ошибся ли Буди, думал я, не слишком ли это хорошо, чтобы быть правдой? Я так часто читал, что природный мир Индонезии очень сильно пострадал и что места обитания эндемичных видов навсегда разрушены… Но сейчас, в первом же месте, куда мы причалили на Кай-Бесаре, мы обнаружили множество редких насекомых и большое количество птиц. Может быть, так будет и дальше? Или нам просто случайно повезло? Крайне маловероятно, что специалисты-биологи ошиблись, и мы будем повсюду находить нетронутый рай. Но краткая экскурсия Буди на берег положила конец нашим сомнениям, не тратим ли мы напрасно время в поисках утерянного рая, описанного Уоллесом.

Стало понятно, что, по крайней мере, в некоторых удаленных уголках Моллукского архипелага природный мир в значительной степени сохранился в первозданном состоянии.

Бабочка-птицекрыл

Мы направились на север вдоль берега, и страницы книги Уоллеса оживали перед нашими глазами. Известняковые, палево-желтые скалы отвесно поднимались из воды вдоль береговой линии. Маленькими островками у их подножия лежали обвалившиеся в воду глыбы.

Условия здесь были столь благоприятными, что растения росли всюду — даже за прибрежные обломки скал цеплялись корнями деревца, увитые лианами и другими вьющимися побегами. Первые 15–25 километров, проходя вдоль берега, мы не встретили на берегу никаких поселений, и старались идти как можно ближе к берегу, чтобы Буди мог рассматривать в бинокль вершины деревьев в поисках птиц, а остальные — наслаждаться их пением. Мы отчетливо слышали крики майны — еще одной разновидности ярко-синего зимородка — и наблюдали, как кружит в небе большая скопа. Мы видели, как этот хищник бросился в воду и вытащил такую большую рыбу, что с трудом донес ее, сжав когтями, до облюбованного им дерева, медленно, пологими кругами набирая высоту.

Мы обнаружили немногочисленные следы человеческой деятельности. Иногда на фоне темно-зеленого коренного леса виднелись светло-зеленые заплатки плантаций маниоки. Несколько раз мы замечали поднимающиеся из леса столбы бледно-серого дыма — местные жители жгли костры или зачищали участки под огороды. Уже далеко за полдень мы увидели следующую деревню, и хотя она лежала всего в 50 метрах от берега, все дома были сориентированы в противоположную от моря сторону. Дома стояли на низком земляном уступе, вверх вела лестница из каменных ступеней. На берегу лежали три небольших каноэ, каждое не более чем на двух человек, а за домами, на склонах холмов, расстилалась большая плантация маниоки. «Земледельцы, — сказал Буди, — не моряки».

Пройдя еще 15 километров вдоль берега, мы бросили якорь и встали на ночную стоянку у следующей деревни, но решили переночевать на борту — место нам не понравилось: повсюду грязь и разруха. Нас не очень обрадовал вид подплывающих к нам на каноэ неопрятно одетых юношей, явно желавших разузнать, кто мы такие. Здешняя деревня, видимо, имела более интенсивное сообщение с внешним миром, чем место нашей предыдущей ночевки, — об этом свидетельствовала пестрая одежда, явно купленная по дешевке на каком-нибудь городском рынке, и пачки сигарет, также прибывшие сюда, очевидно, издалека. Но это, несомненно, была деревня моряков — на берегу лежало множество лодок, из которых не менее двух десятков вышло в море, едва стемнело. В каждой лодке помещался только один гребец, и все они отправлялись на обычное место ночной ловли рыбы, в район коралловых рифов. Вскоре длинная цепочка фонарей-молний, отражаясь в черной воде, протянулась мористее нашей лодки на расстоянии не более километра.

Огни фонарей использовались для того, чтобы привлечь рыбу. Каждый из рыбаков напевал песенку, одиноко покачиваясь в долбленой лодке в сотне метров от своего коллеги. Всю ночь мы слышали, как они поют, то вразнобой, то хором. Звук их песни, смешанный с шумом волн, мы слышали и ранним утром, когда на рассвете рыбаки возвращались на берег.