Страница 27 из 51
Мало чем отличалось их отношение и к внешнему миру. Бесплодный, каменистый, засушливый полуостров не мог как следует кормить своих обитателей, зато он был подобен зазубренному шипу, вонзенному в главную артерию каботажной торговли. Маниоты жили морским разбоем. Говорили, что их жестокость не знала предела. Они занимались работорговлей, одинаково охотно продавая христиан мусульманам и мусульман христианам. Наживали состояния грабежами и выкупами, вымогали охранные деньги у владельцев торговых судов. За ними закрепилась слава людей, знающих морское дело, храбрых, кровожадных и вероломных. Даже жрецы маниотов были известны тем, что возносили молитву, чтобы боги прислали к пиратским берегам богатое торговое судно. Вот как об этом пишет Патрик Ли Фермор, наиболее речистый изо всех авторов, писавших про Мани (и построивший себе дом на полуострове):
Ни одно серьезное пиратское дело не обходилось без участия жреца. Он благословлял экспедицию перед выходом в море, молил богов о благоприятной погоде для пиратских судов и дурной для врага, взывал о снисхождении к душам погибших сотоварищей. Он отпускал грехи своей мореплавающей пастве; и следил за тем, чтобы часть добычи, нередко окропленная кровью, была подвешена в качестве дара богам рядом с иконами на грот-мачте. Если за восемь дней не удавалось захватить никакой корабль, он читал молитву на палубе; когда же показывалась вероятная жертва, вместе со всеми направлял в цель дуло мушкета и шел на абордаж, вооружась кинжалом и ятаганом.
Пиратов-маниотов Средневековья и XVII–XVIII веков можно назвать достойными преемниками лестригонов, которые уничтожили флотилию Улисса. В годы ли после Троянской войны или во время крестовых походов полуостров Мани служил идеальным местом для засады на неосмотрительных мореплавателей. И мы посчитали задачу опознания решенной, когда обнаружили гавань, вполне заслуживающую наименования каменного мешка. Мы вышли на нее примерно в 15 милях за мысом Тенарон, после долгого перехода под жарким солнцем вдоль высоченных скал Каковани, огромным горбом выступающих в залив Месиниакос. Среди ландшафта, и без того отличающегося мрачной враждебностью, Каковани мог вызвать жуть у любого кормчего бронзового века. Утес за утесом нескончаемой чередой обрываются в море, открытые внезапным шквалам с запада. Подле них негде бросить якорь и негде укрыться. Застигнутую штормом галеру здесь прихлопнуло бы о скалы, точно муху. Но и обойти этот участок нельзя. Огибая полуостров Мани, поневоле прижимаешься к утесам Каковани, так что весельное судно не меньше пяти-шести часов подвергалось серьезному риску. Несомненно, кормчие Улисса ощутили великое облегчение, когда, миновав последний выступ скальной стены, увидели, как утесы расступаются, открывая вход в защищенную гавань. Утомленные многочасовыми усилиями, распаренные жаром от накаленных солнцем каменных громад, гребцы чаще заработали веслами, спеша в желанное укрытие. За узким полуостровом (его современное название Тигани — «Сковородка») их ожидала, говоря словами «Лоции адмиралтейства», «лучшая гавань у западного побережья Мани». Речь идет о внешнем рейде, где крупные суда могли бросить якорь и наладить шлюпочное сообщение с берегом. Однако для галеры бронзового века здесь было еще более привлекательное убежище. В горном склоне у северной кромки залива словно выдолблена приметная выемка. Видимая за три мили, она своими причудливыми очертаниями манит морского скитальца. Приблизившись, видишь, что скалы тут образуют почти замкнутый круг. Два каменных рукава, понижаясь, оканчиваются выступами, которые как бы соприкасаются друг с другом, оставляя проход в самый раз для галеры. Осторожно работая веслами, чтобы не зацепить берега, мореплаватели оказывались в круглой чаше причудливого геологического образования, известного под названием бухта Месапо.
— Что-то мне здесь не по себе, — пробурчал Питер Уоррен, еще один ветеран экспедиции «Ясон», когда «Арго» протискивался через каменные клещи.
Неожиданно было услышать такое от Питера, дюжего мужчины, бывшего военного моряка, хотя вообще-то мы все разделяли его ощущения.
Галера очутилась в каком-то неестественно тихом, безветренном уголке, аномальном творении природы. В этой полости было что-то мертвенное, несмотря на веселые краски рыбачьих суденышек, которым она служила надежным убежищем. Нас окружал природный амфитеатр. Видимо, в отдаленном геологическом прошлом у самого берега в недрах горы находилась образованная подземными силами пустота. Море точило берег, пока не вторглось в каверну, ее своды обрушились, словно лопнувший пузырь, и открылся круглый водоем шириной около тридцати метров. Как раз такой величины, что в нем могли «тесным рядом» встать одиннадцать галер, как сказано у Гомера. И он нисколько не преувеличивал, говоря, что «там волн никогда ни великих ни малых нет». Прозрачная поверхность замкнутой акватории была совершенно неподвижна.
«Арго» лежал на ней, точно игрушечный кораблик в ванне. Не считая узкого входа, бухта была наглухо закрыта, избавляя от необходимости приставать к берегу. В глубине бухты метров на 25–30 возвышались изрезанные эрозией желтые скалы с нависающим над водой карнизом, вид которого рождал чувство клаустрофобии и затаившейся угрозы; казалось, он вот-вот обрушится на безмятежное водное зеркало. Всякий враг, пожелай он занять позицию наверху, мог и впрямь обрушить истребительный град камней на пришвартованные внизу корабли, разбивая их в щепки. Спастись отсюда было невозможно. Стоя на мысах у входа в бухту Месапо, два человека могли перекрыть его длинными шестами и поражать копьями рулевых. Моряков, которые барахтались в воде, силясь выбраться на берег, ничего не стоило пронзить острогой, словно рыбу в садке. Именно так описывает Улисс побоище, учиненное лестригонами. Их царь Антифат
Улисс со своей командой спасся лишь потому, что его галера не вошла в смертельную ловушку, пришвартовавшись к одному из мысов. Остальные корабли направились прямо в бухту, он же «…свой черный корабль поместил в отдаленье от прочих, около устья, канатом его привязав под утесом».
Когда началась атака лестригонов, Улисс
Бухта Месапо с ее нависающими скалами во всем отвечает приметам места кровавой резни, и южный мыс вполне мог быть тем пунктом, где Улисс пришвартовал свою галеру. Сама природа словно приспособила его для высадки рыбаков с дневным уловом. Топография местности до такой степени совпадает с описанием в «Одиссее», что я мог бы и усомниться в тождестве, как это было с пещерой циклопов на Крите. Но если сюжет с циклопами настолько широко известен, что людям с развитым воображением всякая подходящая пещера может показаться мифическим логовом великана, то за двадцать лет плавания по морям я ни разу не видел ничего подобного бухте Месапо, и, насколько мне известно, никто не высказывал предположения, что она могла быть гаванью лестригонов. Обнаруженное нами свидетельство было свободно от традиционных толкований; просто Месапо — место, точно отвечающее описанию в «Одиссее» и к тому же находится в нужной точке каботажного маршрута. Подобно тому как Грамвуса подходила на роль острова Эола, так и эта бухта отвечала всем требованиям логики. И однако никому не приходило в голову заглянуть сюда.