Стихотворения. Поэмы. Проза

Не раз в чаду их мощный гений

Сном расслабленья засыпал.

Когда, доверясь их измене,

Уже готов у моды ты

Взять на венок своей Камене

Ее тафтяные цветы;

Прости, я громко негодую;

Прости, наставник и пророк,

Я с укоризной указую

Тебе на лавровый венок.

Когда по ребрам крепко стиснут

Пегас удалым седоком,

Не горе, ежели прихлыстнут

Его критическим хлыстом.

1827, февраль

Перелетай к веселью от веселья

Перелетай к веселью от веселья,

Как от цветка бежит к цветку дитя;

Не успевай, за суетой безделья,

Задуматься, подумать и шутя.

Пускай тебя к Кориннам не причислят,

Играй, мой друг, играй и верь мне в том,

Что многие о милой Лизе мыслят.

Когда она не мыслит ни о чем.

1827, февраль

Эпиграмма

Свои стишки Тощев-пиит

Покроем Пушкина кроит,

Но славы громкой не получит,

И я котенка вижу в нем,

Который, право, непутем

На голос лебедя мяучит.

1827, март

Как сладить с глупостью глупца?

Как сладить с глупостью глупца?

Ему впопад не скажешь слова;

Другого проще он с лица,

Но мудреней в житье другого.

Он всем превратно поражен,

И все навыворот он видит;

И бестолково любит он,

И бестолково ненавидит.

1827, март

Она

Есть что-то в ней, что красоты прекрасней,

Что говорит не с чувствами – с душой;

Есть что-то в ней над сердцем самовластней

Земной любви и прелести земной.

Как сладкое душе воспоминанье,

Как милый свет родной звезды твоей,

Какое-то влечет очарованье

К ее ногам и под защиту к ней.

Когда ты с ней, мечты твоей неясной

Неясною владычицей она:

Не мыслишь ты – и только лишь прекрасной

Присутствием душа твоя полна.

Бредешь ли ты дорогою возвратной,

С ней разлучась, в пустынный угол твой —

Ты полон весь мечтою необъятной,

Ты полон весь таинственной тоской.

1827, май

Судьбой наложенные цепи

Судьбой наложенные цепи

Упали с рук моих, и вновь

Я вижу вас, родные степи,

Моя начальная любовь.

Степного неба свод желанный,

Степного воздуха струи,

На вас я в неге бездыханной

Остановил глаза мои.

Но мне увидеть было слаще

Лес на покате двух холмов

И скромный дом в садовой чаще —

Приют младенческих годов.

Промчалось ты, златое время!

С тех пор по свету я бродил

И наблюдал людское племя

И, наблюдая, восскорбил.

Ко благу пылкое стремленье

От неба было мне дано;

Но обрело ли разделенье,

Но принесло ли плод оно?..

Я братьев знал; но сны младые

Соединили нас на миг:

Далече бедствуют иные,

И в мире нет уже других.

Я твой, родимая дуброва!

Но от насильственных судьбин

Молить хранительного крова

К тебе пришел я не один.

Привел под сень твою святую

Я соучастницу в мольбах:

Мою супругу молодую

С младенцем тихим на руках.

Пускай, пускай в глуши смиренной,

С ней, милой, быт мой утая,

Других урочищей вселенной

Не буду помнить бытия.

Пускай, о свете не тоскуя,

Предав забвению людей,

Кумиры сердца сберегу я

Одни, одни в любви моей.

1827, июль – август

Последняя смерть

Есть бытие; но именем каким

Его назвать? Ни сон оно, ни бденье;

Меж них оно, и в человеке им

С безумием граничит разуменье.

Он в полноте понятья своего,

А между тем, как волны, на него,

Одни других мятежней, своенравней,

Видения бегут со всех сторон:

Как будто бы своей отчизны давней

Стихийному смятенью отдан он;

Но иногда, мечтой воспламененный,

Он видит свет, другим не откровенный.

Созданье ли болезненной мечты

Иль дерзкого ума соображенье,

Во глубине полночной темноты

Представшее очам моим виденье?

Не ведаю; но предо мной тогда

Раскрылися грядущие года;

События вставали, развивались,

Волнуяся, подобно облакам,

И полными эпохами являлись

От времени до времени очам,

И наконец я видел без покрова

Последнюю судьбу всего живого.

Сначала мир явил мне дивный сад;

Везде искусств, обилия приметы;

Близ веси весь и подле града град,

Везде дворцы, театры, водометы,

Везде народ, и хитрый свой закон

Стихии все признать заставил он.

Уж он морей мятежные пучины

На островах искусственных селил,

Уж рассекал небесные равнины

По прихоти им вымышленных крил;

Все на земле движением дышало,

Все на земле как будто ликовало.

Исчезнули бесплодные года,

Оратаи по воле призывали

Ветра, дожди, жары и холода,

И верною сторицей воздавали

Посевы им, и хищный зверь исчез

Во тьме лесов, и в высоте небес,

И в бездне вод, сраженный человеком,

И царствовал повсюду светлый мир.

Вот, мыслил я, прельщенный дивным веком,

Вот разума великолепный пир!

Врагам его и в стыд и в поученье,

Вот до чего достигло просвещенье!

Прошли века. Яснеть очам моим

Видение другое начинало:

Что человек? что вновь открыто им?

Я гордо мнил, и что же мне предстало?

Наставшую эпоху я с трудом

Постигнуть мог смутившимся умом.

Глаза мои людей не узнавали;

Привыкшие к обилью дольних благ,

На все они спокойные взирали,

Что суеты рождало в их отцах,

Что мысли их, что страсти их, бывало,

Влечением всесильным увлекало.

Желания земные позабыв,

Чуждаяся их грубого влеченья,

Душевных снов, высоких снов призыв

Им заменил другие побужденья,

И в полное владение свое

Фантазия взяла их бытие,

И умственной природе уступила

Телесная природа между них:

Их в эмпирей и в хаос уносила

Живая мысль на крылиях своих;

Но по земле с трудом они ступали,

И браки их бесплодны пребывали.

Прошли века, и тут моим очам

Открылася ужасная картина:

Ходила смерь по суше, по водам,

Свершалася живущего судьбина.

Где люди? где? скрывалися в гробах!

Как древние столпы на рубежах,

Последние семейства истлевали;

В развалинах стояли города,