Изгои Таэраны

Теперь что касается «общих интересов». Я вас заверяю: носители Сердца Таэраны будут действовать сообща… но только не «за», а «против». Против тех, кто досадит им больше всего. И не важно, что среди оных окажутся земляки или соплеменники кого-то из этой четверки. Бедняги ведь в положении изгоев, отщепенцев — так что бывшие соотечественники могут стать им чуть ли не главными из врагов.

Что еще? Стратег Томас утверждает, что маги-де лучше смогут управиться с Сердцем Таэраны. Так что Сердце, мол, пусть останется у них. Но смею заверить: все не так. Не так просто. Именно магия наиболее уязвима перед изначальной сущностью — как лед уязвим перед мощными потоками воды. Зато против лома… и других изделий из благородной стали носителям Сердца придется много трудней. Я уже молчу о том, что стратег Томас вроде как больше печется об интересах магов, а не Ордена. Что, уважаемые коллеги, крайне прискорбно.

Когда собрание окончилось, Томас подошел к Магистру и обратился к нему всего с одной фразой: «большего бреда я в жизни не слышал». Ольгерд ничего не ответил, не сказал ни слова, а только бросил на коллегу пренебрежительный взгляд. И понятно: ведь решение по ультиматуму хоть и не было принято, но Коллегия склонялась все-таки на сторону Магистра. Так что отдельные недовольные могли выражать свое недовольство сколько угодно — это уже ничего не меняло.

…А тем же вечером, вернувшись в свой дом, Ольгерд с факелом в руках спустился по винтовой лестнице в подвал… точнее, в недавно обнаруженную им подземную комнату. Комната эта была совсем небольшой, стены ее были выложены камнем, а единственную мебель составлял каменный же колодец. Но Магистр Серого Ордена знал: этот колодец стоит всех его столов, стульев и шкафов вместе взятых.

Словно почуяв его приближение, из колодца высунуло голову существо, похожее на огромную змею. Точнее, на исполинского червя; на исполинского безглазого червя с огромной пастью. Про себя Ольгерд прозвал эту тварь Советником.

— Я сделал то, что вы… ты говорил, — глава Серого Ордена, опытный кукловод, игравший судьбами мира и заставлявший правителей плясать под свою дудку — теперь он мялся и тушевался. Словно подросток, который впервые в жизни пытался снять уличную девку.

— Это хорошо, — донесся глухой голос из раскрытой пасти. Он не был ни шипящим, ни шепелявым несмотря на то что у Советника не было зубов. Челюсти не шевелились тоже; как будто внутри этой твари сидел кто-то другой и передавал звуки через ее пасть.

— Решение еще не принято, — робко молвил Магистр, и в этот момент ему показалось, что чудовищный собеседник улыбнулся.

— Ничего. Время терпит… пока. А ты… умеешь убеждать.

— Почти убедил, — немного смелее произнес Ольгерд, но тварь уже скрылась в темной воде.

Морандор принимал Лийнару, сильнейшую чародейку клана, в личных покоях. Точнее, в гостиной, которая была обставлена роскошно, причем не только по меркам подземных жителей. Пожить в такой обстановке не отказался бы даже богач-человек, выходец из Грейпорта или владелец собственного замка. Вовсе не отказался бы… при условии, правда, некоторой извращенности вкуса. Другое дело, что извращенным такой вкус показался бы исключительно другим людям, а уж никак не изгоям Перворожденного Народа.

Чуть ли не главной чертой в убранстве гостиной Морандора было обилие красного цвета. Он присутствовал всюду и в различных своих оттенках: багровом, алом, розовом. На этом фоне меркла даже такая, вроде бы очевидная, деталь интерьера, как отсутствие окон в подземной комнате.

Стены были выложены плиткой — гладкой, но имевшей совершенно неправильную форму. Из-за этого они походили на чешую дракона… а кому-то бы показались оплетенными гигантской паутиной. И надо сказать, что ближе к истине был все-таки первый вариант: пауки служили символом клану Морандора; огромное изображение паука красовалось на совершенно гладком полу, а его уменьшенную копию члены клана наносили себе на руки.

Глава клана отдыхал, откинувшись на спинку резного кресла — увенчанную опять же фигурой паука. В тот момент, когда Лийнара входила в гостиную, подле Морандора находился его личный раб. Жалкое существо, некогда бывшее человеком, но утратившее собственную волю под чудовищной чародейской пыткой. Жалкое существо, живое свидетельство природной ущербности всего рхаванского рода, ничтожности этих однодневок рядом с Перворожденными.

В руках раб держал поднос с напитками. Морандор медленно, словно бы нехотя, взял с подноса один из сосудов, отхлебнул и поставил обратно. Раб как вкопанный продолжал покорно стоять на месте. Судя по наполненности сосудов на подносе, уходить ему предстояло нескоро.

— Да здравствуют Лаин! — обратилась Лийнара с традиционным приветствием.

— Да восстанет Сангранол, — флегматично отозвался предводитель клана. Похоже, сегодня он был не в духе.

— Хотелось бы надеяться… что восстанет, Мудрейший, — чародейка позволила себе некоторую вольность в обращении со священными для всех Лаин словами, — вот только поводов для такой надежды я пока не вижу.

— Вот как? — нахмурился Морандор и обратился к рабу, тыча в его сторону пальцем, — пошел отсюда.

Когда же раб с подносом в руках стоял у выхода, предводитель клана окликнул его вновь. Измученное и обезображенное лицо в тот момент осветилось каким-то умильным и по-детски доверчивым выражением. Такое бывает у выброшенного на улицу голодного щенка, которому впервые встретился сердобольный, щедрый на угощение прохожий.

— Подай госпоже стул, — медленно произнес Морандор, — а потом — убирайся.

Разговор с Лийнарой продолжился уже когда раб ушел. А перед этим успел изловчиться таким образом, чтобы и подставить чародейке стул, и не уронить поднос с напитками. Да еще не расплескать ни капельки.

— Мудрейший, помните ли ту мощную вспышку силы, что произошла на днях? — спросила Лийнара, — тогда еще все чародеи клана слегли на несколько часов.

— Как же не помнить, — Морандор кивнул, хмуря лоб, — тогда и я сам был… не в лучшем состоянии. Думал даже, что отправлюсь во Тьму навечно.

— Мы… Мудрейший… смогли обнаружить… источник этой вспышки, — нерешительно, с явным волнением в голосе произнесла чародейка, — причину… ее. Дело в том… в общем, она связана с разрушением Сердца Таэраны. Именно оно высвободило такое количество силы. Высвободило впустую… по сути дела.

— Что?! — спокойный и гордый, как древние изваяния, предводитель клана словно бы взорвался от услышанных слов, — как ты говоришь? То есть Сердце Таэраны — уничтожено?

— Не совсем. Уничтожена оболочка, а сила… изначальная сущность, что таилась в ней, теперь на свободе. И мы точно не знаем, что с ней: с тем же успехом мы могли бы пытаться уследить за ветром.

— Уследить за ветром, — с горечью повторил Морандор, — что ж, если дела обстоят таким образом, тогда и я не буду ничего скрывать. Как говорится, беда не приходит одна.

Видишь ли, Ирайа… ну, та девушка, которую я послал за Сердцем Таэраны… последний раз я встречал ее во Тьме незадолго до этой вспышки. И она сообщила, что почти добралась до Рах-Наваза; осталось немного, и море уже позади. И с тех пор… она просто не отзывается на мой зов.

— Мудрейший полагает, что Ирайа погибла? — без сожаления, равнодушным тоном опытной чародейки, спросила Лийнара. Голосом опытной чародейки, давно отвыкшей ценить чужие жизни.

— А это я у вас хотел бы спросить. У таких как ты. Могла бы моя посланница погибнуть… например, сгореть, во время вспышки? Оказавшись вблизи от ее источника?

— От изначальной сущности всего можно ждать, — спокойно заметила чародейка, — взять хотя бы пустыню… на ее месте когда-то зеленели луга и росли леса. Но… повторись нечто подобное — тогда бы вместе с Ирайей мог сгореть весь Город Магов. Впрочем, это самое пессимистичное предположение.

— А как насчет… самого оптимистичного? — с робкой, но надеждой поинтересовался Морандор.

— Тоже не исключается. Часть силы, содержащейся в Сердце, могла перейти в твою посланницу. Переменить ее. Одарить новыми способностями… или превратить в чудовище, утратившее и память, и Перворожденный облик.