Чтиво

102

— Ан дбигуеца.

— Дьюжтбителньюо?

— Пмьемью.

— Дружище. Как вы? Слышите меня?

Пфефферкорн открыл глаза. Над ним встревоженные лица Фётора и мотоциклиста. Вопреки ожиданиям, он не в камере, но в той же гостиной, лежит на диване. Пфефферкорн попытался сесть. Его мягко удержали:

— Лежите, дружище. Вы грохнулись, точно куль с корнеплодами. Мы уж думали, у вас инфаркт.

В кухне засвистел чайник. Мотоциклист рыкнул и вышел.

Пфефферкорн ощупал себя. Не связан, вроде никаких повреждений, если не считать ушибленную голову.

— Аха. — Закряхтев, Фётор уселся в пластиковое кресло. — Вы уж извините, я не хотел вас обескуражить. Думал, иностранцы к такому привычны. Видно, ошибся. — Он вздохнул, потер лицо и устало улыбнулся: — Ну вот, дружище. Теперь вы знаете мою тайну.

Пфефферкорн огляделся и показал на стену, а потом на свое ухо.

Фётор покачал головой:

— Тут ничего нет. Да это меня не волнует. Беспокоит, что скажут соседи, друзья, родные. У Яромира престарелая мать. Новость ее убьет.

Яромир принес три кружки горячего чая. Раздал, сел на пол подле ног Фётора. Тот уютно положил руку на его мощное плечо. Яромир накрыл ее ладонью. Они переплели пальцы и замерли, слушая Пфефферкорна. Он изложил свою просьбу и смолк в ожидании ответа. Фётор задумчиво смотрел перед собой. Лицо Яромира было безмятежно. Наверное, моя просьба чрезмерна, думал Пфефферкорн. Ради спасения себя и Карлотты он ставит на кон чужие жизни, а шансы на удачу призрачны. Однако героизму чужд расчет. Поглощенный заботами, он даже не подумал, нельзя ли из этого состряпать роман.

Фётор резко встал и вышел в соседнюю комнату. Было слышно, что он говорит по телефону. Пфефферкорн одарил Яромира смущенной улыбкой.

— Извините, что обеспокоил вас, — сказал он.

Яромир рыкнул и отмахнулся.

— Давно вы вместе? — спросил Пфефферкорн.

Яромир растопырил десять пальцев, затем показал еще один.

— Однако. Здорово. Мазел тов.

Яромир улыбнулся.

— М-да. А чем вы занимаетесь?

Яромир рыкнул, вспоминая слово, потом улыбнулся и щелкнул пальцами:

— Матрас.

Вернулся Фётор.

— Она здесь, — сказал он, протягивая бумажный клочок.

Пфефферкорн посмотрел адрес:

— Это же «Метрополь».

Фётор кивнул.

На бумажке значился сорок восьмой номер. Пфефферкорн жил в сорок четвертом.

— На причале будьте не позднее трех, — сказал Фётор. — На рассвете Яромир отплывает.

— Ах, вот оно что! — сообразил Пфефферкорн. — Матрос!

— Он так сказал? — Фётор укоризненно глянул на друга и что-то проворчал на злабском. — Яромир капитан.

Тот скромно потупился.

Пфефферкорн благодарно пожал ему руку. Фётор обнял Пфефферкорна за талию и проводил к выходу. Задержавшись в дверях, он спросил:

— Скажите, дружище, правда ли, что в Америке мужчинам не зазорно вместе пройтись по улице?

Пфефферкорн посмотрел ему в глаза.

— Я не американец, — сказал он. — Но слышал, что так оно и есть.

103

Ночь обволакивала, точно влажная марля. В этот час улицы были пустынны — лишь редкие прохожие да военные патрули. Город готовился к торжествам. Тротуары были выметены. Под ветерком трепетали яркие транспаранты. Алюминиевые барьеры размечали путь демонстрации. Круглая дата сулила небывалый праздничный размах. Чтобы не привлекать внимания, Пфефферкорн держался проулков и шел размеренно. Взгляд долу, руки в карманах, вера в усы.

Днем перед «Метрополем» всегда стояла череда троек, поджидавших седоков, но сейчас весь квартал был пуст. Лишь одинокий солдат прикуривал сигарету. Скользнув по Пфефферкорну равнодушным взглядом, он сделал затяжку и отвернулся. Сквозь стеклянные двери виднелся портье, увлеченный журналом. Пфефферкорн решительно вошел в вестибюль и зашагал прямиком к лифту. Рука его уже тянулась к кнопке, когда портье на злабском окликнул:

— Минуточку!

Пфефферкорн замер.

Портье приказал обернуться.

Пфефферкорн сделал возмущенное лицо и ринулся к конторке.

— Уй муего любвимого уймжтвиенно отжталий жтаржего бвруду глижтий! — рявкнул он.

Портье предсказуемо опешил. Пфефферкорн и сам бы оторопел, если б вдруг какой-нибудь невероятный усач в пастушьем наряде заорал о своем любимом полоумном брате, страдающем глистами.

«Глисты!» — с чувством повторил Пфефферкорн. Потом заорал, что уже больше недели не может получить вентилятор. В подкрепление своих слов он грохнул кулаком по конторке. Портье подпрыгнул. Изобразив усталость от столь долгого общения с болваном, из левой гетры Пфефферкорн достал денежную скатку и, отслоив купюру в пятьдесят ружей, помахал ею перед носом портье, словно говоря: Могу открыто дать взятку, и мне ничего не будет. Видишь, какая я важная шишка? Не хухры-мухры. Так что не путайся под ногами. Так он предполагал. Правда, допускалось иное прочтение: Возьми деньги и заткнись. Как бы то ни было, портье цапнул бумажку и смущенно улыбнулся:

— Мсье.

104

В лифте Пфефферкорн поднес палец к кнопке пентхауса. Потом решил, что и без того дел невпроворот. Противно, но пусть Драгомир Жулк еще поживет. Пфефферкорн ткнул кнопку четвертого этажа.

Пока лифт натужно поднимался, он прикинул план действий. Вероятно, в таком старом отеле номера друг от друга отличаются. Но кое в чем должны быть идентичны. Определенно в каждом есть прихожая, где с одной стороны платяная ниша, с другой — дверь в ванную. В спальне кровать. Комод, на котором стоит телевизор. Тумбочка, телефон, часы, батарея, лампа. Вентилятор, наверняка неисправный.

Лифт заскрежетал и остановился. Двери разъехались. Пфефферкорн крадучись вышел в холл.

Важно помнить, что Карлотта в номере. Нельзя ворваться, сметая все на своем пути. Следует разить насмерть, но прицельно. Если комната похожа на его номер, в ней удобно разместятся четверо. Однако в Западной Злабии свое понимание удобства. Надо быть готовым к тому, что в номере десять человек. Вооруженных. Имеющих приказ стрелять на поражение. Значит, его движения должны быть согласованны и плавны. Всех бить под дых.

Пфефферкорн миновал свой бывший номер. Затем сорок шестой, обитель шумных молодоженов. Остановился перед сорок восьмым. Все это время Карлотта была от него в сорока футах.

Пфефферкорн огляделся.

Никого.

Долой колпачок, дезодорант-электрошокер в левой руке. Держим плотно, однако не стискиваем. Зубная щетка-нож в правой руке. Держим плотно, однако не стискиваем. Как учил Сокдолагер. Оружие должно стать продолжением руки. Не тяните с ударом. Бейте. Рукояткой щетки Пфефферкорн трижды стукнул в дверь. Тишина. Шаги. Дверь распахнулась.

105

Дверь распахнулась.

— Какого хрена? — спросил Люсьен Сейвори. Вернее, хотел спросить. Дальше «какого х…» он не добрался, ибо Пфефферкорн уткнул электрошокер в его дряблый живот и нажал гашетку.

Сейвори подломился в коленях и рухнул, точно мешок корнеплодов, головой-луковкой стукнувшись о ковер. Одним плавным движением Пфефферкорн перепрыгнул через распростертое тело, упал и перекатился в гостиную, где тотчас вскочил в боевую стойку. Не забывая о нырках и уклонах, он вертелся на месте, во все стороны тыча ножом и сыпля зарядами в восемьдесят тысяч вольт.

— Ха! — сказал он. — Хе!

Пфефферкорн пронесся по номеру, точно гибельный ураган, сметающий все на своем пути, и, не встретив сопротивления, остановился, дабы оценить нанесенный врагу ущерб. Если не считать поверженного Сейвори, комната была пуста, но понесла невосполнимый урон: атака Пфефферкорна прорвала оборону штор, искалечила лампу, тяжело ранила батарею, уничтожила вентилятор и обездвижила одеяло.

Карлотты не было.

Но тут Пфефферкорн кое-что заметил. Схожая с его номером, комната имела одно существенное отличие — дверь в соседний, сорок шестой номер, где проживали новобрачные.