Спаси меня (ЛП)

Домой. Когда это случилось? Когда Ловетт, штат Техас, стал казаться домом? И будет ли он все еще казаться домом теперь? Когда Сэйди больше не была частью жизни Винса? Он подумал о том, что больше никогда не увидит ее, не увидит, как она заходит на заправку, не увидит ее лицо, ее тело, прижавшееся к нему, никогда не почувствует ее руку на своей коже, ее нежное дыхание на своем лице или шее и снова ощутил то паническое облегчение внутри.

Сестра спросила его о разрыве. Но никакого разрыва не было. То, что случилось в темном углу его квартиры, больше походило на разрушение. Винс проснулся от кошмара, дезориентированный, запутавшийся и до чертиков испуганный.

И униженный. Сэйди была последним человеком на Земле, которому Винс по собственному желанию позволил бы увидеть себя в таком состоянии. Он посмотрел в ее обеспокоенные голубые глаза и почувствовал, что шлепнулся на задницу прямо в неизвестное неизвестное. И сделал то, чему его учили. Взорвать все к черту и убить всех в пределах видимости. Винс вспомнил ее лицо. То, как она смотрела на него, пока они в спешке одевались. Ожидая, что он скажет что-то, что Винс был не в состоянии сказать. Что-то, что он никогда не говорил никому, кто не принадлежал к его семье.

Она сказала, что любит его. А он причинил ей боль. Ему даже не нужно было смотреть Сэйди в глаза, когда он высадил ее у «Джей Эйч», чтобы понять, как глубоко ранил ее, а ранить Сэйди было последним, чего Винс хотел. В первый раз за все время отношений с женщинами его волновало то, что о нем скажут. Он даже знать не хотел, что будет делать с этим. Если вообще что-то будет. Возможно, лучше не делать ничего.

***

Сэйди нажала кнопку на двери своего «сааба», и стекло опустилось на дюйм. Холодный воздух задувал в щель и касался щеки. Ветер подхватил несколько прядей прямых светлых волос и разметал по лицу, пока она ехала в Ловетт и домой. Домой. В отличие от того дня несколько месяцев назад, когда она вернулась в Ловетт, сегодня Сэйди не чувствовала беспокойства и потребности снова уехать. Она была в мире со своим прошлым. Не чувствовала себя пойманной в ловушку или связанной. Ну, ладно, может быть, чуть-чуть, но будущее широко расстилалось перед ней, и это позволяло дышать, когда грудь сжималась.

Последнюю неделю Сэйди провела в Аризоне, выбрасывая умершие растения и собирая вещи. Она закончила незаконченные дела, выставила свой маленький дом на продажу и наняла компанию, которая организовывала переезды.

В понедельник после похорон отца она встретилась с Дикки и остальными менеджерами и управляющими, а также с разными адвокатами в Амарильо. В последующие дни до отъезда в Аризону они провели еще несколько совещаний. Сэйди узнала много нового о ведении дел на ранчо. И поняла, что еще бòльшему ей предстоит научиться. Но нужно было признать, что ей нравилась практическая сторона дела. Казалось, все эти годы, за которые она так и не получила никакого диплома, оправдывают себя. Ну, кроме тех курсов о зомби в средствах массовой информации. Сэйди еще не знала, как изучение фильмов про зомби и их влияния на общество сможет ей помочь, но кто знает, какой апокалипсис может случиться в будущем? Она никогда не думала, что настанет день, когда ей захочется жить в «Джей Эйч». Никогда не замечала, что такой день приближается, но не могла дождаться, когда придет время налаживать связи с банками, как ей приходилось делать, когда она была риэлтором. Работать с жесткими и не очень сроками, держать все под контролем. Сэйди могла принимать в ежедневном управлении ранчо столько участия, сколько пожелает. Она пока не решила, какие вопросы возьмет на себя, но пришла к заключению, что очень похожа на отца. Она любила «Джей Эйч», но ненавидела коров. Тупые, вонючие животные, которые годятся только на грудинку, сапоги и очень хорошие сумки.

Сэйди свернула с шоссе и проехала через ворота ранчо. В отличие от прошлого раза, два месяца назад, на обочине дороги не стояло сломанного пикапа. И не было большого, сильного мужчины, которого надо подвезти в город.

Сэйди не могла перестать задаваться вопросом, вернулся ли Винс из Сиэтла. Не то чтобы это имело значение. Их отношения в стиле «друзья-с-привилегиями» закончились. Умерли. И похоронены. Винс не попытался позвонить или хотя бы прислать смс с той ночи в его квартире, и Сэйди хотела бы забрать обратно слова, которые сказала тогда. Хотела бы не выпалить, что любит его. А больше всего хотела, чтобы они не были правдой.

Все еще.

Послеполуденное солнце слепило через лобовое стекло, и Сэйди опустила щиток, скрываясь от ярких лучей. Она влюбилась в эмоционально холодного мужчину. Мужчину, который не мог ответить ей тем же. Мужчину, который притянул ее, только чтобы оттолкнуть прочь. После того, как она сказала, что любит его. В худший день ее жизни. Что, несомненно, делало этого мужчину самым большим ослом на свете.

Если не считать отца, Сэйди пролила из-за Винса больше слез, чем из-за любого другого на планете. И явно больше, чем он заслуживал. У нее было разбито сердце, она чувствовала себя больной и не могла винить в этом никого, кроме себя. Винс прямо заявил ей, что не создан для отношений. Сказал, что быстро начинает скучать и движется дальше. Сэйди хотела бы ненавидеть Винса, но не могла. Каждый раз, когда она пыталась разозлиться на него, ей было сложно сделать это. В голове возникала картинка обнаженного Винса, судорожно втягивавшего в легкие воздух, смотревшего на то, что только он мог видеть, и сердце снова разбивалось на мелкие кусочки. Из-за него и из-за себя.

В который раз Сэйди влюбилась в эмоционально холодного мужчину. Только теперь она влюбилась гораздо сильнее, но, как и в случае с другими эмоционально холодными мужчинами, которые занимали какое-то место в ее жизни, она сумеет забыть его.

Сэйди остановила «сааб» перед домом, взяла сумку с вещами и клатч с заднего сиденья. Сестры Партон все еще были где-то здесь, но когда она зашла в дом, там стояла тишина. Копия завещания отца лежала на пачке писем и других документов на столике у входа. Сэйди бросила сумки и унесла пачку на кухню. Вытащила диетическую колу из холодильника и подошла к столу, где однажды сидел Винс, поедая особый завтрак Каролины для работников ранчо.

Сэйди пролистала завещание, включая письмо, которое отец написал для нее, и улыбнулась. В отличие от прошлых поколений Холлоуэлов, она собиралась модернизировать дом. Сдать на хранение всю мебель из спальни отца и перевезти туда свои вещи. Диван, обитый коровьей кожей, и все портреты лошадей отца также отправятся на склад. Если уж жить в «Джей Эйч», то надо сделать ранчо своим. Еще Сэйди серьезно подумывала о том, чтобы снять бесчисленные портреты в коридоре наверху. Она не хотела, чтобы если и когда у нее появятся дети, все эти предки пугали их так, как пугали ее.

Сэйди добралась до той части завещания, где шла речь о любом неупомянутом бенефициаре, что, по ее предположениям, относилось к ребенку или детям, которые могли у нее появиться. Поднеся бутылку колы к губам, Сэйди нахмурилась. То ли она ослышалась, то ли оговорка была прочитана неправильно, но там было написано о трастовом фонде для неупомянутого бенефициара. Который родился десятого июня тысяча девятьсот восемьдесят пятого года в Лас-Крусесе, Нью-Мексико.

Десятое июня тысяча девятьсот восемьдесят пятого? Какого черта это значит? Лас-Крусес, Нью-Мексико? Значит, фонд не для нее. Она родилась в Амарильо. И он не имел никакого отношения к детям, которые могли у нее родиться. Что же это значит?

Хлопнула задняя дверь, и Сэйди подскочила.

- Я видела, как ты подъехала, – сказала Клара Энн, входя в кухню. – Если хочешь есть, могу принести тебе что-нибудь из летней кухни.

Сэйди покачала головой.

- Клара Энн, ты была здесь, когда оглашали завещание отца.

- Конечно была. Какой печальный день.

- Помнишь это?

- Что, сладкая? – Клара Энн склонилась над документом, и ее волосы упали на плечо. Она покачала головой. – Что это?