Спаси меня (ЛП)

Она не стала задерживаться, чтобы попрощаться с другими родственниками: не хотела рисковать встретиться с Винсом. Когда вернется домой, то пошлет Талли Линн и другим записки с извинениями за свой невежливый уход по причине головной боли или сломанной лодыжки, или сердечного приступа. Последнее было не так уж и далеко от истины. Одна лишь мысль о больших горячих руках Винса на ее теле заставляла кровь отливать от головы Сэйди, а саму ее испытывать головокружение и слабость от унижения. Хотя, будь она мужчиной, вероятно, не стала бы переживать из-за этого. Скорее, посчитала бы себя «счастливчиком» и забыла о том, что произошло.

Чем быстрее она уберется из Техаса, тем лучше. Совершенно ясно, что родной штат заставлял ее терять разум, не говоря уж о том, что перспектива больше никогда не увидеть Винсента Хэйвена стала бы большим, жирным бонусом.

Миновав столовую, Сэйди зашла в ярко освещенную кухню с каменным полом и обоями с желтыми маргаритками, которые ее мать наклеила сюда в шестидесятых. Сэйди ожидала увидеть отца за столом с чашкой сладкого чая в руках. Было не очень поздно, и тот, вероятно, только что вернулся из Ларедо, но вместо отца там сидели сестры Партон с кружками, стоявшими перед ними на столе.

- Что-то вы сегодня припозднились. - Сэйди сняла туфли, а когда наклонилась за ними, полы пальто коснулись пола. Потом, держа туфли за ремешки, она подошла к холодильнику. С сестрами они попрощались раньше. Тем в самом деле не надо было дожидаться ее. Мило, но не нужно.

- О, Сэйди. Я так рада, что ты наконец-то дома.

Взявшись за ручку холодильника, Сэйди взглянула на женщин через плечо:

- А что?

Она перевела взгляд с одного обеспокоенного лица на другое, и события предыдущего часа отошли на задний план.

Клара Энн – наиболее эмоциональная из сестер – ударилась в слезы.

- Что? - Сэйди повернулась к ним лицом. – Папа еще не дома?

Каролина покачала головой:

- Нет, милая. Он в больнице в Ларедо.

- Он в порядке?

И снова Каролина покачала головой.

- Его ударил жеребец, сломал ему ребра, и те задели левое легкое. – Она сжала губы. – Клайв слишком стар, чтобы возиться с этими жеребцами.

Туфли Сэйди с грохотом упали на пол. Это, должно быть, ошибка. Отец всегда был очень осторожен с нервными жеребцами, потому что знал, как они непредсказуемы.

- Он всю жизнь провел рядом с лошадьми.

Спаривание породистых лошадей всегда было для Клайва больше, чем хобби. Он любил это дело сильнее, чем выращивание коров, но за коров лучше платили.

Сэйди повесила пальто на спинку стула и села рядом с Каролиной.

- Он всегда был так осторожен. - Его лягали, на него наступали, его сбрасывали много раз, но никогда Клайв не был серьезно ранен. Никогда не требовалось ничего более нескольких часов в больнице, чтобы наложить пару швов. - Как могло случиться что-то подобное?

- Не знаю. Пару часов назад позвонил Тайрус и сообщил кое-какие детали. Он сказал, мол, что-то случилось с чембуром. Твой отец как раз закреплял его и оказался между Марибелл и Бриллиантовым Дэном.

Тайрус Пратт был бригадиром, ответственным за лошадей «Джей Эйч». Что включало в себя не только американских пейнтов, но и приличное число рабочих лошадок.

- Почему никто мне не позвонил?

- У нас нет твоего номера. – Клара Энн высморкалась, затем добавила: - Мы просто сидели тут и ждали, пока ты придешь домой.

И пока они ждали, ее лапал парень, которого она едва знала.

- Какой номер у Тайруса?

Клара Энн подтолкнула к Сэйди листок бумаги и ткнула в него пальцем:

- Вот еще номер больницы в Ларедо. Под ним номер Тайруса. Он останется на ночь в отеле.

Встав, Сэйди сняла трубку телефона, висевшего на стене, набрала номер больницы, представилась, и ее соединили с доктором из приемного покоя, который проводил первичный осмотр отца. Доктор использовал множество длинных слов вроде «травматический пневмоторакс» и «грудная полость», что в переводе значило: у Клайва случился коллапс легкого из-за травмы от удара тупым предметом, и теперь у отца в груди дренажная трубка, сломано четыре ребра, два со смещением, два без, а также повреждена селезенка. Доктора выражали осторожную надежду, что ему не потребуется хирургическое вмешательство. Сейчас Клайв находился в реанимации на искусственной вентиляции легких, и врачи держали его в лекарственной коме, пока он не сможет дышать самостоятельно. Больше всего доктора волновал возраст Клайва и риск пневмонии. Сэйди дали имя и номер пульмонолога, лечащего отца, а также координаты наблюдавшего его геронтолога.

Геронтолог. Сэйди подождала, пока ее переключат на пост в реанимации. Доктор, специализирующийся на лечении пожилых людей. Она всегда считала отца старым. Он всегда был старше отцов других девушек ее возраста. Он всегда был старомодным. Всегда старый и имеющий свое мнение. Всегда старый и ворчливый. Но Сэйди никогда не считала его пожилым. По какой-то причине слово «пожилой», казалось, нельзя применить к Клайву Холлоуэлу. Ей не нравилось думать о своем отце как о пожилом человеке.

Медсестра ответила на вопросы Сэйди и спросила, не принимал ли Клайв какие-то лекарства, кроме таблеток от давления, которые нашли у него в сумке.

Сэйди даже не знала, что у него высокое давление.

- Папа что-нибудь принимал, кроме таблеток от давления? – спросила она близнецов.

Те пожали плечами и покачали головами. Сэйди не удивилась, что женщины, которые знали Клайва Холлоуэла более тридцати лет, понятия не имели о его возможных проблемах со здоровьем. Это просто было не тем, о чем бы ее отец стал говорить.

Медсестра уверила, что Клайв стабилен и хорошо устроен, и сказала, что позвонит, если будут какие-то изменения. Сэйди оставила сообщения для врачей и заказала билет на первый рейс в Ларедо через Хьюстон. Затем отправила сестер Партон домой, пообещав, что позвонит им до отлета.

Чувствуя адреналин, пульсирующий в венах, и усталость, тянущую мышцы, Сэйди поднялась к себе в спальню в конце коридора, пройдя мимо портретов поколений суровых Холлоуэлов. В детстве она принимала уныние на этих лицах за сердитое неодобрение. Сэйди чувствовала себя так, будто все они знали, что она забежала в дом, громко топая, не съела ужин или засунула одежду под кровать вместо того, чтобы аккуратно убрать. Подростком она ощущала их недовольство, когда вместе с друзьями слишком громко включала музыку или прокрадывалась домой после вечеринки, или уходила на свидание с каким-нибудь парнем.

Теперь, став взрослой, Сэйди, хоть и знала, что уныние на лицах, скорее, отражение того времени, недостающих зубов и плохой гигиены ротовой полости, чувствовала их недовольство тем, что крадется домой со свадьбы кузины. Тем, что уехала из Техаса и не возвращалась. Тем, что не знала, что у ее престарелого отца высокое давление и какие таблетки он принимает. Она сильно винила себя в том, что уехала и не приезжала, но больше всего винила себя в том, что не любит это ранчо, которое однажды унаследует. По крайней мере, не так сильно, как должна. Не так, как все Холлоуэлы, которые уставились на нее с портретов в коридоре.

Зайдя в комнату, Сэйди включила свет. Все здесь было так же, как и пятнадцать лет назад, когда она уехала. Та же старинная железная кровать, принадлежавшая бабушке. То же бело-желтое постельное белье и та же старинная дубовая мебель.

Сняв платье, Сэйди бросила его на спинку кресла и лишь в лифчике и трусиках прошла по коридору до ванной. Включила свет, потом воду, наполняя ванну на ножках.

Она взглянула на свое отражение в зеркале, когда открывала аптечку, чтобы проверить, что там есть: обнаружился старый пузырек аспирина и упаковка бинтов. Никаких лекарств, выдаваемых по рецепту. Сбросив трусики и лифчик на покрытый белой плиткой пол, Сэйди забралась в ванну. Задернула занавеску и включила душ.

Струи теплой воды ударили ей в лицо, и она закрыла глаза. Этот вечер из плохого стал очень плохим, а потом плавно перетек в ужасно плохой. Отец в госпитале в Ларедо, ее волосы жесткие, как шлем, и она позволила мужчине засунуть руку себе под платье и в свои трусики. Из всех этих проблем волосы были единственным, с чем Сэйди могла справиться сегодня. Ей не хотелось думать о Винсе, что было нетрудно, потому что она была поглощена беспокойством за отца.