Страница 17 из 28
Вестминстерский дворец, Лондон
Декабрь, 1485 год
И снова королевский герольд явился к нашим дверям, извещая нас, что король намерен пожаловать к нам с визитом. Мало того, на этот раз он собирался у нас еще и пообедать, а вместе с ним и человек двадцать его придворных. Мать немедленно приказала позвать к ней старшего повара, старшего подавальщика и старшего сомелье и представить ей меню тех блюд и вин, которые могут быть приготовлены и поданы к столу сегодня же, и отправила их заниматься подготовкой к обеду. Прежде ей не раз доводилось устраивать грандиозные пиры с невероятным разнообразием кушаний и сотнями гостей; все это происходило в этом самом дворце в те времена, когда мой отец был любимым королем Англии, а она — его королевой. И сейчас она с удовольствием готова была продемонстрировать Генриху — ибо он, будучи выслан из Англии и страшась за свою жизнь, пятнадцать лет болтался на задворках Бретани с крошечным «передвижным» двором, — как следует управлять настоящим королевским дворцом.
Парнишка-истопник снова с трудом поволок по лестнице наверх бочку для купания; моим кузенам опять велели сидеть в своих комнатах и носа оттуда не показывать, им даже в окна запретили выглядывать.
— Но почему? — спросила у меня Мэгги, проскользнув ко мне в комнату за спиной у горничных, явившихся с целой охапкой подогретых простыней; они принесли также бутылку с розовой водой, чтобы после купания умастить мне волосы. — Неужели твоя матушка считает, что у Тедди не хватит ума вести себя достойно и почтительно в присутствии короля? Почему нам нельзя познакомиться с королем Генрихом? — Она вспыхнула. — Или твоя матушка нас стыдится?
— Просто она не хочет отвлекать короля от основной цели, а появление мальчика, принадлежащего к Дому Йорков, его, безусловно, отвлечет, — кратко пояснила я. — Но в целом это не имеет никакого отношения к тебе или к Эдварду. Генрих, разумеется, знает о вас обоих; да и его мать, которая самым тщательным образом собирает все слухи о том, что творится в Англии, наверняка о вас не забыла. Она, кстати, взяла вас под свою опеку; и все же вам безопасней не попадаться ни ему, ни ей на глаза.
Мэгги побледнела.
— Ты думаешь, что король может отнять у меня Тедди?
— Нет, вряд ли, — сказала я. — Но присутствовать сегодня за обедом Тедди совершенно не нужно. Лучше все-таки не сталкивать его и Генриха лбами. И потом, если Тедди нечаянно обмолвится в присутствии Генриха, что он рассчитывает когда-нибудь стать королем, получится очень неловко.
Мэгги усмехнулась.
— Мне очень жаль, что кто-то когда-то сказал ему, что он первый претендент на английский трон, — сказала она. — Он это принял так близко к сердцу! Лучше бы он об этом вообще не знал и не думал.
— Тем более лучше ему сейчас держаться в тени, пока Генрих ко всему здесь не привыкнет, — сказала я. — Тедди — очень милый мальчик, и все же, по-моему, ему не всегда можно доверять — в том смысле, что он не всегда знает, когда надо держать рот на замке.
Мэгги огляделась, заметила выложенное на постели мое новое платье, только сегодня привезенное от портного из Сити, — естественно, в зеленых тонах Тюдоров и с «узлами любви» на плечах — и тихо спросила:
— Тебе очень не хочется замуж, Лиззи?
Я пожала плечами, скрывая свою затаенную боль.
— Что же делать, ведь я принцесса Йоркская, — сказала я. — Я должна выйти за него замуж. Мне так или иначе следовало выйти за того, кто соответствовал планам моего отца. Я была помолвлена чуть ли не с колыбели. И теперь у меня нет выбора; да я никогда и не ожидала, что у меня будет какой-то выбор — вот только однажды случилось чудо, но теперь это кажется мне лишь мимолетным сказочным видением. Когда придет твое время, ты тоже должна будешь выйти замуж за того, за кого тебе прикажут.
— И ты поэтому так печалишься? — спросила Мэгги. Она всегда была удивительно милой, внимательной и серьезной девочкой.
Я покачала головой.
— Да нет, я вовсе не печалюсь. Гораздо хуже: я ничего не чувствую, — честно призналась я. — Мне все равно, а это, пожалуй, и есть самое плохое. Да, мне абсолютно все равно.
Генрих со своими придворными прибыл вовремя; все они были красиво одеты и любезны, но многие старательно скрывали улыбку. Половина его двора — это наши старые, точнее бывшие, друзья; причем большинство — наша родня по браку, а то и по крови. Так что очень многое осталось невысказанным, когда лорды, входя, приветствовали нас; ведь еще совсем не так давно мы принимали их в этом дворце как члены королевской семьи.
Мой кузен Джон де ла Поль, которого Ричард назвал своим наследником перед битвой при Босуорте, явился вместе с матерью, моей теткой Элизабет. И сама она, и вся ее семья стали теперь верными слугами Тюдоров и приветствовали нас с осторожной улыбкой.
Моя вторая тетка, Кэтрин, теперь носила имя Тюдор и шла рука об руку со своим новым мужем, дядей короля; но она, как всегда, склонилась перед моей матерью в глубоком реверансе, а выпрямившись, нежно с ней расцеловалась.
Мой дядя Эдвард Вудвилл, родной брат моей матери, тоже вошел в число придворных Генриха, считаясь его надежным и уважаемым другом. Он не расставался с Генрихом в течение всех долгих лет его ссылки и сражался в составе его армии при Босуорте. Он низко склонился над рукой моей матери, затем расцеловал ее в обе щеки, как и полагается брату, и я слышала, как он шепнул: «Приятно снова видеть тебя на твоем законном месте, Лиззи-ваша-милость!»
Матери удалось устроить настоящий пир с двадцатью двумя переменами кушаний; а после того, как все насытились, была убрана посуда и раскладные столы, мои сестры Сесили и Анна исполнили для короля и придворных танец.
— Прошу вас, принцесса Элизабет, станцуйте для нас и вы, — обратился ко мне Генрих.
Я глянула на мать: мы с ней договорились, что танцевать я не буду. В последний раз я танцевала в этих залах во время рождественского бала и была одета в роскошное шелковое платье, столь же богатое, как и платье королевы Анны, и, мало того, сшитое по тому же образцу — словно специально для того, чтобы все сравнивали ее и меня; а ведь я была моложе Анны на десять лет, и ее супруг, король Ричард, просто глаз с меня не сводил. Весь двор знал, что он по уши в меня влюблен и готов ради меня даже оставить свою больную жену. В тот раз я танцевала для него вместе с сестрами, но смотрел он только на меня. И я чувствовала, что на меня смотрят сотни людей, но танцевала я только для него одного…
— Не угодно ли вам тоже станцевать для нас? — повторил Генрих, и я, подняв глаза, встретилась с прямым взглядом его светло-карих, ореховых глаз и поняла, что не могу придумать никакого извинения и отказаться.
Я встала и подала руку Сесили — ей предстояло танцевать со мной в паре, нравится это ей или нет; музыканты, ударив по струнам, заиграли сальтарелло. Прежде Сесили много раз танцевала со мной перед королем Ричардом, и я заметила, как презрительно искривились ее губы: она явно подумала о том же. Сейчас, возможно, ее раздражало, что она, словно рабыня, обязана развлекать нашего нового «султана», но на самом деле куда более униженной в данном случае оказалась я, и это, похоже, служило самолюбивой Сесили утешением. Сальтарелло — быстрый танец с прыжками, поворотами и постоянной сменой движений, а мы обе отличались ловкостью и изяществом в танцах и кружили по залу, то сближаясь, то отдаляясь друг от друга и воссоединяясь со своими партнерами, то снова сходясь в центре зала. Музыканты завершили танец громкими звуками фанфар, и мы склонились перед королем в реверансе, затем поклонились друг другу и вернулись на прежнее место возле нашей матери, слегка порозовевшие и запыхавшиеся, а в центр зала вышли музыканты и стали играть для короля.
Он слушал внимательно, одной рукой отбивая ритм по подлокотнику кресла. Музыку он явно любил и, когда музыканты умолкли, отметив это финальным громом фанфар, подал им несколько золотых монет; это было достаточное вознаграждение, но далеко не королевское. Наблюдая за ним, я поняла, что он столь же осторожно обращается с деньгами, как и его мать, — этот молодой человек, безусловно, не считал, что весь мир ему чем-то обязан, в частности троном. Он еще не успел привыкнуть к истинно королевскому богатству и не испытывал удовольствия, тратя деньги. Короче, это был совсем не такой человек, как мой Ричард. Ричард прекрасно понимал, что человек благородного происхождения и жить должен как лорд, а свое богатство щедро распределять среди своих подданных. Вскоре музыканты заиграли танец для всех, и король, склонившись к уху моей матери, сказал ей, что хотел бы немного побыть со мной наедине.