Страница 35 из 51
– Что же делать? – ахнула Анастасия Яковлевна, невольно намекнув этим восклицанием на тайны семьи Шубиных.
– Императрица еще в сознании, – заключил маркиз. – И скоро мы узнаем имя наследника. Старого или нового – неизвестно. Остается только ждать.
– Ждать… – повторил Шубин. – Если бы я только мог увидеться с государыней!
– Отправляйтесь в Петербург, – пожал плечами маркиз, – но вы не успеете. Елизавета слишком плоха. Ее смерти ожидают со дня на день.
Больше в тот вечер Лиза ничего не узнала, а через несколько дней тот же маркиз де Шетарди сообщил о смерти императрицы Елизаветы. Вся семья надела траур, а генерал Шубин слег. Лизу не пускали к отцу, у постели генерала дежурила Анастасия Яковлевна, д’Акевиль пытался помочь ей, но только бестолково суетился и мешал жене. Маркиз де Шетарди прислал из Парижа врача, но тот не в силах был справиться с болезнью генерала: казалось, что жизнь Шубина была незримой нитью связана с судьбой Елизаветы Петровны, и смерть императрицы перерезала эту нить невидимыми ножницами. Конечно, у генерала было слабое сердце, его здоровье подорвали дыба, каменный мешок и камчатская ссылка, но все это казалось сущими пустяками по сравнению с тем, что в Петербурге в рождественские праздники перестала дышать неуемная рыжеволосая женщина, с которой он был когда-то близок.
К середине января генералу стало совсем худо. Последним, непоправимым ударом оказалось известие о восшествии на российский престол наследника Петра Федоровича.
Лизаньку все эти династические хитросплетения интересовали мало, она всплакнула по государыне Елизавете, которая когда-то в Петербурге, в их единственное свидание, подарила ей много красивых платьев и украшений, но и только. Зато болезнь отца заставляла Лизу бестолково метаться по дому и изводить просьбами и капризами кузена Жака, который, как всегда, готов был выполнить любое ее желание.
В 1761-м, в год смерти императрицы Елизаветы и тяжелой болезни генерала Шубина, Лизе исполнилось семнадцать, Жаку – девятнадцать. Они выросли вместе и, казалось, знали друг о друге все – от первой ссадины до первого поцелуя. Лиза охотно подшучивала над постоянными влюбленностями кузена, легко переходившими в романы, а он уверял, что кузина без ума от красавца маркиза де Шетарди. Конечно, за эти годы блестящий маркиз успел постареть и потерять ощутимую часть своего великосветского лоска, но д’Акевиль-младший утверждал, что юные барышни, подобные Лизе, без ума от потрепанных жизнью петиметров. Сам он волочился за хорошенькими дочерьми зажиточных арендаторов отца и девицами из окрестных поместий. Но однажды все изменилось – эти молодые люди, не составлявшие друг для друга тайны, вдруг обнаружили, что тайна всегда была рядом, но лишь намекала на свое существование.
В тот январский вечер болезнь генерала Шубина дошла до критической точки – он не приходил в сознание и звал цесаревну Елизавету, а потом, в редкие минуты просветления, уверял сестру, что слышит ее причитающий зов: «Где же ты, Алешенька, друг мой милый?!» Лиза сидела с Жаком в библиотеке, опустошенно, потерянно наблюдая, как догорает единственная свеча, позволявшая им видеть друг друга. Что-то таяло, исчезало, рушилось, и Лиза поняла, что двоюродный брат, раздражавший ее своими постоянными романами и не стоившими выеденного яйца страстями, смазливый и наглый мальчишка, вдруг превратился в единственную опору и защиту, рыцаря Ланселота, о котором она читала в этой самой библиотеке, забравшись с ногами в кресло.
– Лиза, иди, отец зовет, – сказала появившаяся на пороге мадам д’Акевиль, и Лизанька беспомощно взглянула на Жака, как будто в его силах было заставить старуху с косой отойти от изголовья генерала Шубина. Жак собирался выйти вслед за кузиной, но мать остановила его одним движением руки.
– J’irais, ma tante, – прошептала Лизанька и пошла вслед за теткой. Ей предстояла самая тяжелая в жизни задача – попрощаться с человеком, олицетворявшим собой былое счастье и благополучие. Прощание не удалось – Шубин стоял уже на зыбкой грани небытия, и рыжеволосая женщина, совсем недавно отошедшая в мир иной, манила его рукой. Он ушел за ней, едва успев попрощаться с приемной дочерью.
Через несколько месяцев после смерти брата Анастасия Яковлевна получила письмо из России, от графа Алексея Григорьевича Разумовского. Письмо, адресованное покойному Шубину, было странным и путаным, но предполагалось, что генерал сможет читать между строк. С горем пополам мадам д’Акевиль поняла, что Елизавета Великая хотела оставить престол Елизавете Малой, на чем настаивал граф, но завещание было уничтожено Иваном Шуваловым. Поэтому права Лизаньки так и не будут узаконены, и, за неимением лучшей судьбы, ей придется остаться графиней Шубиной. «И слава Богу…» – подумала Анастасия Яковлевна, искренне желавшая Лизе счастья.
Мадам д’Акевиль уже собиралась было поженить сына и воспитанницу, обнаруживших явное пристрастие друг к другу, но невеста нарушила ее матримониальные планы. То ли эта рыжая непоседа слишком долго и не без пользы рылась в старых письмах, которые Анастасия Яковлевна не удосужилась спрятать и хранила в семейной библиотеке, то ли опять, по своему обыкновению, подслушала один из разговоров тетки с мужем, то ли маркиз де Шетарди, догадывавшийся о многих тайнах Шубиных, слишком уж разоткровенничался с беспокойной юной особой, не сводившей с него внимательных, восхищенных глаз. Так или иначе, но в один прекрасный день Лиза сбежала из дома, прихватив с собой жениха.
Д’Акевили обнаружили беглецов в Париже, в плохонькой гостинице, где графиня Шубина заявила тетке, что знает о своем происхождении и намерена отстаивать права на русский престол. Настя от изумления лишилась дара речи, но потом пришла в себя и сказала беглянке, что силой увезет ее домой и заставит повиноваться старшим. Планы мадам д’Акевиль разрушил собственный сын, заявивший, что дочь покойной русской императрицы вправе требовать к себе должного уважения.
– Уважения! – закричала Анастасия Яковлевна, вне себя от страха и гнева. – Признания прав! В Сибирь сошлют твою Лизу или в монастырь упрячут. Мало государыня покойная ее от людей прятала! А ты, мальчишка, что затеял! Домой немедля, и из дома ни ногой. Оба!
На этот раз Анастасии Яковлевны удалось сломить упорство сына и воспитанницы и увезти детей домой. Но потом Лиза снова сбежала, а вслед за ней исчез и Жак. Через несколько лет след беглецов обнаружился в Польше…
Глава третья
Предупреждение
– Долгое и славное царствование… Двадцать лет на отцовском троне… Успехи русского оружия, расцвет искусств и наук, первый в империи театр, Сумароков и Ломоносов… Восстановление древних прав и вольностей Украйны! Гетманство моего брата Кирилы. Все это – ее правление. Но был и страх, неизбывный, не стихавший ни на минуту. Страх и раскаяние. Она считала себя клятвопреступницей, нарушившей присягу. Ведь Елизавета Петровна присягала правительнице Анне, клялась бедняжке в верности, целовала крест! А потом гноила в крепостях ее сына Ивана. Мальчик не видел никого, кроме тюремщиков, и ничего, кроме тюремных стен. Просил о прогулке и о солнечном свете, как о небывалой милости! У него отобрали все: власть, семью, свободу, имя!
Сын правительницы Анны, свергнутый император Иоанн Антонович, стал безымянным заключенным, которого, словно вещь, забывали то в одной, то в другой крепости! Потом государыня велела называть его Григорием. Как самозванца Гришку Отрепьева, про которого, впрочем, многие сказывают, что он был подлинным русским царевичем… Сколько раз я просил государыню отправить ребенка со всем семейством в Германию! Лиза упорствовала, она смертельно боялась Иванушку. Полагала, что у него много сторонников, и если отпустить мальчика с семьей в Германию, то в Петербурге, на немецкие деньги, вспыхнет бунт. Но даже забытый в Шлиссельбургской крепости Иванушка внушал ей страх. Поэтому она и не спала ночами. Отчаянно прислушивалась к каждому шороху, вздрагивала от каждого случайного стука. Боялась дворцового переворота, подобного тому, который возвел ее на престол. Право же, цесаревной Елизавета была счастливее… А потом ей стала сниться несчастная Анна Леопольдовна, скончавшаяся в Холмогорах…