Страница 55 из 60
— Я молчу не поэтому, — наконец сказал Кратов. — Я… я просто никогда не думал над этим.
— Как можно не думать о собственном прошлом? — изумился профессор. Чем же тогда заняты ваши мозги? Или они всего лишь переваривают ту жвачку, что подбрасывает им настоящее?
— Они заняты иным. По-моему, общество, живущее прошлым, не имеет будущего…
— Я не знаю такого афоризма. Но мир, лишенный памяти, становится безумным!
— Это правда, — согласился Кратов. — Однажды я видел такой мир.
— Так вы нездешний, — догадался старик, изучая его блеклыми слезящимися глазенками. — Теперь мне все ясно.
— Что вам ясно? — подобрался Кратов. — Вы думаете, мы все настолько оторвались от нашей планеты, что нам стало безразлично все, что с ней происходит? Это неправда! Мы без Земли — никто. Мы ушли в Галактику не за тем, чтобы удовлетворять собственный праздный интерес. Мы служим Земле как умеем…
— Сейчас вы скажете, что вы — двери Земли, открытые во вселенную, фыркнул Бекетов.
— И скажу!
— Я уже слышал этот довод и не собираюсь его опровергать. И вообще мне скучно с вами дискутировать. Мы не поймем друг друга. Если я заявлю вам, что никогда история Земли не творилась в небесных сферах, как бы это ни утверждалось всеми священными писаниями, вы все едино мне не поверите. В чем, собственно, вы видите вашу заслугу перед человечеством? В том, что оно получает все новые и новые игрушки из магазина?..
— Что такое магазин? — ревниво спросила девушка.
— …Но лишь несмышленое дитя находит удовольствие в пестро раскрашенных цацках. В лучшем случае они развивают его воображение. В худшем — ему есть на чем выместить избыток эмоций, есть что сгрызть или сломать. Но человечество давно вышло из младенческого возраста. И не надо сопоставлять его со всякими нелюдями! Астрономически они могут быть сколько угодно старше, и это ни о чем не свидетельствует. У них своя дорога, у нас — своя. История Земли пишется здесь, только здесь! — Бекетов слабо притопнул ногой в спадающем шлепанце. — И никто не докажет мне, что впереди нас не ждут новые тираны, новые потрясения и человеческие гекатомбы! Что же до библейских заповедей… — Он сморщился еще сильнее и тоненько пропищал: — «Убивать нехорошо-о-о!..» Так мы повторяем их, как заклинание, вот уже несколько тысяч лет. И все убиваем, убиваем, убиваем!
— Люди уже не воюют между собой, — сказал Кратов.
— Они просто растерялись. Им пока нечего делить. Это скоро пройдет.
— Так эти бронированные двери, непробиваемые стены… — сказала Марси. — Наверное, все же это не совсем музей?
— Арсенал? — усмехнулся Бекетов. — Отчасти. Потому и стены, чтобы никому в голову не взбрела такая мысль. Но если дойдет до дела, никакой бетон не поможет… — Он оборотился к сумрачному Кратову. — А теперь возражайте.
— Но вы тоже не услышите моих аргументов, — сказал тот.
— Разумеется, не услышу. Мы живем в разных временах. И настоящее лишь их пересечение. Поэтому идите своей дорогой, а я останусь здесь. Но когда выяснится, что ваша дорога ведет в тупик, не говорите, что не видели указателей!
Бекетов совершил чопорный поклон и удалился в проход между витринами.
— Ты доволен? — спросила Марси с иронией.
— Я в восторге, — буркнул Кратов.
— Тогда пойдем отсюда.
— Хорошо, — сказал Кратов, помедлив. — Пойдем.
Держась за руки, словно боясь потерять друг дружку в полумраке, они двинулись к выходу. Но не успели и потому вынуждены были посторониться, уступая дорогу.
В музей с шумом и гомоном вливались люди. Взрослых было немного, они лишь сопровождали пеструю, разноголосую ораву ребятишек десяти-двенадцати лет, моментально заполнившую все пространство музея. Тишины как не бывало. Кратова несколько раз без особых церемоний чувствительно пихнули острыми локтями. Он подвинулся, освобождая доступ к каменному топору.
— У-у, какая дубина!
— У меня есть такой… он водой пуляет. Я его киселем зарядил, а он в меня как фыркнет!
— Мне бы такую арбу… арке… зубу, я бы все яблоки с верхушек посшибал, они там краснущие, никак не достать, только с гравитра, а мама Гера не разреша-а-ает…
Некоторое время Кратов и Марси молча топали по брусчатке. Навстречу им шли новые и новые экскурсанты, по большей части дети. Воздух насытился мелкой дождевой пылью из катившихся над музеем насупленных туч.
— Видишь, никто не собирается забывать прошлое, — нарушила молчание Марси.
— Профессор Бекетов, наверное, готов перекреститься, — усмехнулся Кратов. — Впрочем, я тоже. Я видел, что случается, когда старательно забывают прошлое.
— Тот мир, о котором ты упоминал?
— Да. Этот музей… он напомнил мне о нем.
— Почему ты не стал спорить с Бекетовым? Помнится, перед Резником ты никогда не пасовал.
— Это далеко не Резник. И у меня не было никаких аргументов. — Кратов вдруг разозлился. — Но почему я вообще должен постоянно с кем-то спорить?! Я устал спорить! Я хочу жить, работать и отдыхать! Я прилетел домой, я дома, а на меня все смотрят, как на чудище морское. И лезут, лезут со своими паршивыми дискуссиями…
— Ну, я-то лезу совсем с другим, — кротко заметила Марси.
— Теперь мне понятно, почему звездоходы не любят бывать на Земле, продолжал кипятиться Кратов. — Им здесь житья нет от всех этих Резников, Бекетовых, всяких там Анастасьевых…
— Господин Анастасьев, как мне кажется, просто метарасист, — сказала Марси. — Резник же обычный фрондер.
— А профессор Бекетов — смотритель арсенала, панически напуганный перспективой его расконсервации. И все в один голос против Галактики. Не странно ли?
— Не странно. Я тоже против Галактики. С какой стати я должна делить с нею тебя? Будь она женщиной, мы могли бы еще как-то договориться.
— И вообще он прав, — сказал Кратов ожесточенно. — История Земли действительно пишется здесь. Но штука в том, что мы-то хотим писать историю мироздания! А нас постоянно укоряют за то, что мы учим непонятные для всех буквы…
— Но ты нашел самый главный экспонат? — спросила Марси.
— Нет. Отчего-то его не включили в экспозицию. Хотя он по праву мог бы стоять первым в ряду.
— Что же за оружие?
Кратов вытянул перед собой руку и пошевелил растопыренными пальцами.
— Отсюда все и пошло, — сказал он.
— До чего банально! — возмутилась Марси. — Чем провинилась рука? Она только и занята была, что строила, лепила, рисовала…
— Но всегда при ней находилась голова, которая приспосабливала дело рук для убийства. Почему так происходит?
— Это же прошлое, — передернула плечиками Марси. — Зачем думать об этом сейчас?
— Теперь я не убежден, что прошлое так уж бесповоротно покинуло нас, — мрачно сказал Кратов. — Все время долетает эхо.
Марси вдруг тоненько пискнула, вцепилась Кратову в руку и сделала такое движение, словно хотела спрятаться за него. Глаза ее округлились.
— Ты что? — спросил Кратов благодушно.
— Там… на стоянке, — прошептала девушка.
Кратов обнял ее за плечи и поцеловал в золотистый хохолок на макушке.
— Иди в наш гравитр, — сказал он ласково и в то же время непривычно твердо. — Иди туда и жди меня. И ничего не бойся. Это МОЯ работа, упредил он ее вопросы.
Марси сомнамбулической походкой, изредка оглядываясь и спотыкаясь, покорно пошла к стоянке.
Странное существо, похожее сразу и на человека, и на гигантское вздыбленное насекомое в алом хитиновом панцире, проводило ее взглядом круглых лиловых глаз. Оно сидело в кабине обычного земного гравитра, распахнув дверцу и высунув наружу длинные конечности, закованные в некое подобие рыцарских лат.
— Я пришел, — сказал чужак на астролинге, самом распространенном из галактических языков.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ. СКУЧНАЯ РАБОТА
1
Старшее Солнце было могучее. Багровое, в черных оспинах от дряхлости. Глядеть на него можно было в упор, даже не щурясь. Толку от Старшего Солнца, следовало заметить, было немного.