Страница 3 из 19
Пока все эти мысли проносились в его голове, Марианна продолжала говорить об умершем. Она говорила с такой проникновенностью, словно именно из-за своей кончины ее отец приобрел такие выдающиеся качества.
— Ему правда исполнилось только пятьдесят четыре?
— Правда, но он перенес столько страданий и разочарований. Да и его собственный доставил ему немало хлопот.
— Как, у вас есть брат?
— Конечно. Я уже как-то рассказывала о нем. Брат живет сейчас где-то за границей. Там, в кабинете, висит его портрет. Брат изображен на нем в пятнадцатилетием возрасте: офицер, скачущий вниз с холма. Папа всегда делал вид, что не замечает этой картины. Но она действительно хорошая. При благоприятных обстоятельствах брат бы добиться больших успехов.
Как взволнованно она рассказывает, — подумал Фридолин, — как блестят ее глаза. Лихорадка? Вполне возможно. В последнее она похудела. Может быть, это последствия простуды.
Марианна продолжала говорить, но ему казалось, что она сама не знает, кому это рассказывает, словно она разговаривает сама с собой. Двенадцать лет назад ее брат ушел из дома, да она была еще ребенком, когда он внезапно исчез. Четыре или пять лет назад они последний раз получили от него открытку на рождество из какого-то маленького итальянского города. Странно, она забыла, как он называется. Еще некоторое время Марианна говорила ничего не значащие, почти не связанные между собой вещи, затем внезапно замолчала и закрыла лицо руками. Фридолин почувствовал, что очень устал и уже с нетерпением ждет, когда кто-нибудь придет, родственники или жених. В комнате повисло напряженное молчание. Фридолину казалось, что покойник молчит вместе с ними, и не только потому, что не может разговаривать, но и умышленно, с некоторым злорадством.
Кинув взгляд на умершего, Фридолин сказал:
— В любом случае, при сложившихся обстоятельствах очень хорошо, что вы не останетесь надолго в этой квартире, — девушка немного подняла голову, но так и не взглянула на Фридолина.
— Ваш жених, наверняка, скоро возглавит кафедру, а на философском факультете в этом плане дела обстоят лучше, чем у нас.
Фридолин подумал о том, что некоторое время назад тоже стремился к карьере на академическом поприще и что при своей склонности к спокойной обустроенной жизни, в конце концов, склонился в пользу практики. Внезапно он показался самому себе неудачником по сравнению с совершенным доктором Родигером.
— Осенью мы переезжаем, — сказала Марианна, не шевелясь, — он получил место в Геттингене.
— Ах, вот как, — заметил Фридолин и хотел было высказать что-то вроде пожелания счастья и удачи, но ему это показалось несколько неуместным. Он взглянул на закрытое окно и, не спрашивая разрешения, словно исполняя врачебный долг, открыл обе створки. Воздух за это время стал еще теплее, и теперь в нем отчетливо чувствовался запах весны. Свежий ветер наполнил комнату и, казалось, принес с собой нежный аромат просыпающихся от зимнего сна лесов. Почувствовав на себе вопросительный взгляд Марианны, Фридолин обернулся. Подойдя к ней, он сказал:
— Надеюсь, от свежего воздуха вам станет легче. Сейчас потеплело, а еще вчера вечером… — он хотел сказать: «Когда мы возвращались с карнавала, была страшная вьюга», — но быстро перестроил фразу: — Вчера вечером на улице были огромные сугробы.
Марианна, видимо, не слушала, что он говорил. Глаза девушки увлажнились, огромные слезы потекли по щекам, и она снова закрыла лицо руками. Невольно он положил ей руку на голову и начал поглаживать, успокаивая. Он почувствовал, как ее тело начинает дрожать, она всхлипнула, сначала чуть слышно, потом громче, и, наконец, в полный голос. Затем вдруг соскользнула с кресла, упала к ногам Фридолина, обняла его колени и зарылась в них лицом. Она взглянула на него широко открытыми, больными глазами и прошептала:
— Я не хочу уезжать отсюда. Даже если вы больше никогда не придете, даже если я вас больше никогда не увижу — я должна знать, что вы где-то рядом.
Фридолин был скорее тронут, чем удивлен: он всегда знал, что Марианна была немного влюблена в него. Или воображала себя влюбленной.
— Марианна, встаньте, — сказал он тихо, наклонился к ней и, мягко поддерживая девушку, подумал: — Несомненно, тут еще и истерика.
Он бросил взгляд в сторону ее отца. Действительно ли он ничего не слышит? Может, он только кажется мертвым? А может быть, каждый человек несколько часов после своей кончины лишь кажется мертвым? Фридолин взял Марианну за руки, одновременно стараясь держаться подальше от нее. Неожиданно для себя самого он поцеловал девушку в лоб. Этот жест спустя мгновение показался ему смешным. Мимоходом он вспомнил роман, который читал несколько лет назад и в котором был описан молодой человек, почти подросток. Он был совращен, практически изнасилован у смертного одра матери его подруги. В этот момент, сам не зная почему, Фридолин подумал о жене.
Раздражение и горечь по отношению к ней и тупая злоба по отношению к тому офицеру в Дании (в холле гостиницы) захлестнули его. Он крепко прижал Марианну к себе, но не почувствовал ни малейшего возбуждения. Вид ее тусклых, сухих волос и безвкусно-сладкий, затхлый запах ее платья внушили ему, скорее, легкое отвращение. В этот момент снаружи зазвучал звонок, и, почувствовав себя спасенным, Фридолин поспешно поцеловал Марианне руку, словно в знак благодарности, и пошел открывать. В дверях стоял доктор Родигер, в темно-сером плаще, в галошах, с зонтом в руке и с приличествующим обстоятельствам серьезным выражением лица. Оба зашли в комнату, и доктор Родигер со смущенным взглядом, устремленным на покойного, выразил Марианне свое сочувствие; Фридолин же удалился в соседнюю комнату, чтобы составить врачебное свидетельство о смерти. Он подкрутил фитиль лампы над столом, и тут его взгляд упал на картину с офицером в белой форме, несущимся с обнаженной саблей с холма вниз на невидимого врага. Это была самая обычная картина маслом, вставленная в старомодную узкую позолоченную раму.
С заполненным свидетельством о смерти Фридолин снова вернулся в комнату, где у кровати покойного, взявшись за руки, сидели жених с невестой.
Снова зазвонил звонок, доктор Родигер поднялся и пошел открывать: между тем, Марианна еле слышно прошептала, глядя в пол:
— Я люблю тебя.
Фридолин в ответ не без нежности просто назвал ее по имени. Родригер вернулся в комнату вместе с пожилой супружеской парой. Это были дядя и тетя Марианны. Со смущением, обычно возникающим в подобной ситуации, они обменялись соответствующими обстоятельствам словами. Небольшая комната стала казаться переполненной, и Фридолин почувствовал себя лишним. Он поспешно произнес слова благодарности и надежды на новую встречу, и доктор Родигер проводил его до двери.
Глава 3
Выйдя из дома, Фридолин взглянул на открытое окно комнаты, которую он только что покинул. Створки окна слегка покачивались на весеннем ветру. Оставшиеся там люди, как живые, так и мертвые, казались ему одинаково нереальными и призрачными. Ему почудилось, что он только что ускользнул от неких меланхолических, грустных чар, в плен которых не следовало попадаться. Единственное, что осталось, — это странное нежелание идти домой. Снег на улицах таял, то тут, то там виднелись маленькие грязно-белые сугробы, мерцали огни фонарей, в церкви поблизости пробило одиннадцать. Фридолин решил посидеть полчаса в каком- нибудь кафе неподалеку перед тем, как отправиться домой, зашагал по парку, находившемуся около ратуши. Там, на укромных скамейках сидели, прижавшись друг к другу, парочки, словно уже наступила весна, и обманчиво-теплый воздух не таил в себе никакой опасности. На одной из скамеек, вытянувшись во всю длину и надвинув шляпу на лоб, лежал одетый в лохмотья человек. «Что если я его сейчас разбужу и дам ему денег на ночлег? — подумал Фридолин. — Ах, но что это решит! Тогда я должен буду позаботиться о нем и завтра, иначе в этом нет никакого смысла, и в конце концов буду заподозрен в преступной связи с ним». Фридолин ускорил шаг, чтобы как можно скорее уклониться от любого вида ответственности и искушения. «Почему именно этот? — спрашивал он себя, — в одной только Вене еще тысячи и тысячи таких же нищих. Заботиться о них всех?!» Он вспомнил о мертвеце, которого недавно оставил, и с некоторой дрожью отвращения подумал, что в этом худом теле, лежащем под коричневым фланелевым одеялом, вечные законы гниения и распада уже начали свою работу. И тогда Фридолин ощутил радость от того, что еще жив, и что, по всей вероятности, от него все эти трагические вещи еще далеки; от того, что он находится в самом расцвете своей молодости, что у него есть привлекательная, прелестная жена и что, если он пожелает, может иметь еще одну или даже несколько. Правда, для этого понадобилось бы больше времени, чем он мог себе позволить; и тут Фридолин припомнил: в восемь часов утра он должен быть в клинике, с одиннадцати до трех навещать частных пациентов, после обеда до пяти у него приемные часы, а вечером — еще несколько пациентов. И еще хорошо, если не придется задерживаться до поздней ночи, как сегодня.