Знамения любви

Немало ее энергии отнимала деятельная подготовка к родам. Помимо того, что Карисса, подобно всем беременным женщинам, прочитывала тонны познавательной литературы, посвященной волнующей тематике, инспектировала магазины на предмет всяческих полезных мелочей, призванных скрасить жизнь матери и младенца, регулярно ходила на осмотры и задавала множество занудных вопросов, она еще чутко прислушивалась к себе, налаживала связь с растущим в ней человеческим существом, беседовала с ним вслух и мысленно, грезила о его будущем счастье…

— Бен? — окликнула Карисса мужа.

— Что? Что случилось?! — взволнованно встрепенулся он.

— Нет-нет, дорогой, все нормально, — поспешила успокоить его она и рассмеялась забавности его внезапного смятения.

Каждый следующий день ожидания ребенка все более уподоблялся приближению катаклизма.

— Подойди-ка сюда, — ласково позвала его Карисса. — Потрогай. Чувствуешь? Малыш-то шевелится.

Карисса лучилась. Она сияла как полуденное солнышко на безоблачном небосводе. Ее лазоревые глаза испускали нежнейшее материнское тепло. Голос был сладок, а движения упоительно плавны. Беременность преображала ее беспрестанно. Бен видел это. Метаморфозы, свершавшиеся в ней, представлялись ему подобием волшебства. Тихая задумчивость, с которой Карисса могла часами сидеть на диване, украдкой поглядывая в сторону детской, умиляла его. Не оставалось никаких сомнений, она будет чудесной матерью для их ребенка.

Бен осторожно положил руку на ее живот.

— Ты уверена? — спросил он, нахмурившись. — Я ничего не чувствую.

— Уверена, — шепнула Карисса, устроив свою ладонь поверх его руки. — Прояви терпение, и сам убедишься.

Бен присел возле кресла на корточки. Затаив дыхание, он даже голову приблизил к животу Кариссы и замер, всеми чувствами устремившись туда, где происходит великое таинство.

— Ух ты! — воскликнул он, внезапно ощутив под своей ладонью энергичный пинок.

— Ну как? — гордо спросила будущая мать.

— Это было… ощутимо! — покивал головой Бен.

— Не отнимай руку. Мне кажется, малыш сегодня в настроении порезвиться.

— Вот ведь как брыкается! — восхищенно проговорил воодушевленный мужчина.

Как Бену было уже известно, Мелани Соейр помимо своих регулярных медсестринских функций была также волонтером одного из благотворительных фондов, призванных содействовать программе реабилитации детей, перенесших сложное лечение. Карисса активно помогала ей в меру своих возможностей. Могла испечь печенье или прийти с программой фортепианного концерта для маленьких слушателей. Что и делала.

Это был один из таких вечеров, организованный благотворительным обществом под названием «Радужная стезя». Вечер курировал Зак, давний знакомый Мелани и Кариссы по волонтерским делам. Карисса настояла на том, чтобы Бен проводил ее.

Время выступления Кариссы еще не подошло.

За кулисами камерного концертного зала, где они сейчас стояли, хранилось множество музыкальных инструментов. Карисса взяла в руки акустическую гитару. Пробежалась пальцами по струнам в простенькой гамме.

— Не знал, что ты умеешь играть на гитаре, — озвучил свое очередное открытие Бен.

— Брала уроки, когда училась в школе. Дальше любительства мои отношения с этим инструментом, к сожалению, не пошли. Но учителя хвалили, — объяснила она, лаская струны.

— Дай-ка, — потянулся к инструменту Бен.

Карисса осторожно протянула ему гитару за гриф.

Бен взял несколько аккордов и тихо наиграл упоительный пассаж, один из многих, что были у него сейчас в работе.

— Этим вечером на нашей сцене выступит особый гость! — объявил в этот самый момент ведущий вечера. — Прошу встречать Бена Джемисона, автора и исполнителя песен!

Рукоплескание и одобрительные выкрики малолеток нельзя было не услышать за кулисами музыкального заведения.

— Что, черт возьми, это значит?! — гневно воскликнул Бен, воззрившись на супругу.

— Это сюрприз, Бен, — пролепетала Карисса, не предполагавшая такого яростного отклика.

— Сюрприз?! Хорош сюрприз. Да как ты посмела?!

— Бен, дело в том, что Зак спросил, не сможешь ли ты сыграть пару своих вещей, и я подумала, что ты возражать не станешь… Я никогда не была на твоих выступлениях… — виновато мямлила она, осознав, какую оплошность допустила, лишь увидев его свирепое, непримиримое лицо.

— Думала?! Утверждаешь, что думала?! Да ни о чем ты не думала! — бушевал Бен, не находя слов, пронзая провинившуюся горячим негодующим взглядом.

— Бен, ты прости меня за эту глупость, пожалуйста. Но они ждут тебя, — нежными интонациями попыталась погасить его гнев Карисса. Она рискнула положить руку на его плечо, но Бен отмахнулся от нее, и она дрожащим голосом добавила: — Я надеялась услышать твою игру.

— Догадываешься ли ты, что так не делается? Никто не договаривается за спиной у музыканта о его концертах. Ты даже не мой импресарио, я не уполномочивал тебя, тем более что и не планировал никаких выступлений хотя бы по той причине, что я не готов к ним. Как я появлюсь на сцене перед этими людьми? Каким я предстану? Уж тебе-то следовало это понимать! — продолжал кипятиться Бен.

— Ты прав, конечно. Но это дети, для которых более важен тот факт, что ты к ним пришел, нежели твоя исполнительская безупречность.

Появился Зак. Не дождавшись выхода Бена, он поспешил выяснить, в чем дело.

— Здравствуйте, мистер Джемисон. Я ваш давний поклонник… Я понимаю, для вас это полная неожиданность, но для нашего фонда огромная честь одно то, что вы к нам присоединились. Ребята ждут вашего выступления. Среди них много поклонников «Икс-Эль Рок». Вы не могли бы сыграть для них пару ваших наиболее известных композиций, мистер Джемисон? — уважительно поинтересовался Зак.

— Зовите меня Беном, — резко сказал композитор и, взяв инструмент, вышел на сцену.

Карисса не заметила, в какой момент Бен покинул стены концертного зала. Она вернулась домой лишь после того, как отыграла свою концертную программу и обсудила с единомышленниками дальнейшие планы общества «Радужная стезя». Она сохраняла видимое воодушевление, общаясь с детьми и соратниками, но нещадно кляла себя в мыслях за то, как по бестолковости обошлась с Беном.

Девушка понимала, что он не дождался ее, обидевшись, предвкушала продолжение скандала и в волнении направилась домой, но Бена там не застала. Факт его отбытия был подтвержден запиской, оставленной на прикроватном столике, которую она обнаружила, обежав весь дом.

Записка содержала единственную бесстрастную фразу:

Если что-то понадобится, звони на мой мобильный.

Только это.

Карисса разрыдалась как дитя, прочтя ее.

— Мне нужен ты, Бен… только ты… — прошептала она, прижав к груди записку, и упала лицом в подушку.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Сквозь стену ливня, вжимая педаль газа в пол, Бен стремительно вырулил на пирс сиднейского залива. Он остановился лицом к океану, по лобовому стеклу частил отвесный дождь.

Бен был готов гнать бесконечно, с не ограниченной дорожными указателями скоростью, туда, где мог достигнуть абсолютного уединения, туда, где никому бы не пришлось объяснять свое смятение, изобличать свои переживания, обнаруживать чувства.

Он знал, что Карисса в это время уже вернулась домой, отметила его отсутствие и, наверное, успела прочитать оставленную глупую записку. Бен не мог написать ей больше: это бы означало объясниться во всем. Доверить ей все свои мысли до последней. Он понимал, что Кариссу ранит такой уход, но его обида была сильнее долга, она диктовала решения и поступки. Карисса совершила слишком чувствительную для Бена оплошность. И он вновь полностью отдался той сумятице, что изгнала его однажды из Мельбурна после гибели друга.

Бен был уязвлен и раздавлен, как можно быть уязвленным и раздавленным только дорогим человеком. Карисса больше не относилась к числу посторонних, чье вероломство он умел сносить стоически. Она стала ему родным человеком, чьим отношением дорожишь, и тем больнее была проявленная ею бестактность. Как друг, любовник, отец носимого ею ребенка, как муж, Бен заслуживал более чуткого к себе отношения. Ей следовало прежде обсудить с ним возможность этого выступления, а не козырять знаменитым мужем перед своими друзьями и знакомыми. Тем более что к его былым заслугам и нынешнему творчеству она даже не проявляла интереса, что, с одной стороны, Бена устраивало, поскольку не требовало отчета, с другой же стороны, не могло не задевать, как любого композитора, нуждающегося в понимающем слушателе.