Страница 13 из 16
6
«Личное дело студента Политехнического института Александра Савича за 1902–1903 годы». В начале второго семестра он подает прошение об освобождении от платы за обучение.
«Мой отец служит на частной службе и получает 40 рублей жалованья. При нем живет дочь. Кроме того, он вынужден помогать другим членам семьи. За первый семестр, как и за пользование общежитием, я платил из денег, заработанных уроками еще во время моего учения в гимназии. Отец мне совершенно не может выслать денег».
Ходатайство удовлетворено не было.
Тогда последовало прошение иного рода: об отчислении из Политехнического. Его украшает разрешающая резолюция и подпись директора института князя Гагарина.
Прошение о выдаче удостоверения о благонадежности для поступления в императорский Университет было получено. К «Личному делу» приобщен лекционный билет университета, который одновременно служил и пропуском в университет, и зачеткой.
О форме Александр мог не заботиться. Формально она была, как водится, высочайше утверждена, даже двух видов. Парадная: мундир с золотым шитьем, треуголкой и шпагой. Повседневная: тужурка черного цвета с синим кантом и петлицами, пуговицы золотые с двуглавым орлом. Однако ношение форменной одежды в университете (в отличие от Политехнического или Лесного института) не считалось обязательным. Так что вполне можно было всего лишь спороть со старой политехнической формы «вензелевые изображения начальных букв Министерства финансов» и нашить синий кант. Петербургский университет той поры был заведением довольно либеральным.
7
Азовское море
Отзвуки Русско-японской войны докатывались до Бердянска не только с газетных страниц: по Азовскому морю, согласно «Временным правилам по охранению некоторых
Российских портов в военное время», стал курсировать крейсер.
Бердянцы по вечерам специально выходили на набережную посмотреть.
Первенца окрестили Борисом. Михаил Людвигович, поспешив поделиться радостью с родными, отправил семь телеграмм: в Нежин, в Гомель, в Глухов, в село Большой Кемчук, в Екатеринослав, в Вильно и в Петербург.
Шкатулка, оставшаяся у Евгении Трофимовны, как печальная память о Кишиневском погроме, наполнялась письмами.Григорий извещал, что вплоть до окончания войны приказом Военного министра все отпуска отменены, так что навестить сестру и посмотреть на племянника пока не удастся. С военной точностью сообщал, что получил капитанские погоны и назначен начальником школы прапорщиков.
Лариса Владимировна подробно и с удовольствием расписывала, как с товарками по Дамскому комитету устраивала благотворительный музыкально-вокально-литературный вечер в Глуховском общественном собрании в пользу русских воинов на Дальнем Востоке. Владимир помог получить разрешение на собрание, перевезти рояль из местного театра, стулья. Успех полный! Стульев, кстати, не хватило. Боренька вместе с другими мальчиками читал патриотические стишки. Всего прихода в пользу воинов за вычетом расходов на чай и лимонад для детей поступило 304 руб. 71 коп.
Зинино послание по унылости напоминало научные отчеты ее мужа. Климат тяжелый, неустойчивый. Лето дождливое, нежаркое, короткое. Средняя температура с конца мая по октябрь 15,8 градуса по Цельсию. Для Николки нехорошо, то и дело простужается. Аркадий куксится, «Рассуждение» свое совсем забросил.
– Это кто же из них куксится? – думала Евгения Трофимовна, укладывая письмо в шкатулку.
Телеграммы редко приносят добрые вести. Михаил Людвигович принял у курьера пакет с пометкой «срочно» и нехотя вскрыл. Так и есть. Флор Иванович Долинский 54-х лет от роду скоропостижно скончался. Александра Людвиговна осталась одна с двумя детьми: шестилетним Женей и двухлетним Сашей. Пенсия по утере кормильца скромная, хотя и вышел Флор Иванович в отставку подполковником, получив орден Святого Владимира 4-ой степени с бантом за 25 лет выслуги.– Как я вовремя дополнительные уроки взял, – заметил Михаил Людвигович. – Сестре без помощи детей не поднять.
8
– Газеты стало страшно в руки брать! Кругом беспорядки! – Евгения Трофимовна беспокоилась за братьев, чьи полки были разбросаны по всей стране. – Володя, пожалуй, в самом безопасном месте, в своем глухом Глухове, и то, – чем черт не шутит…
…А черт уже начал шутить вовсю.
О том, как события, вошедшие в историю под названием «Первой русской революции», затронули уездный городишко, оставил свидетельство Петр Ягудин, член социал-демократической организации «Искра». Осев в Глухове в начале 1905 года, он решил «всецело отдаться организационной работе». Ягудин устроился в столярную мастерскую Крикунова и первым делом «организовал своих товарищей-столяров. Оформился маленький кружок, и мы стали заниматься чтением брошюр революционного характера. Работа шла дружно, успешно, и в марте мы объявили забастовку у моего хозяина Крикунова». Столяры требовали уменьшения рабочего дня (он доходил до 16 часов) и увеличения заработной платы, которая «для среднего подмастерья-столяра равнялась всего 6 руб. в месяц на хозяйских харчах».
Хозяин был тверд и не уступал. Вечером члены кружка, намотав на кирпичи бумажки с требованиями, по команде бросили их во все окна Крикунова. Попало и в висячие лампы, и в людей. «Звон разбитых стекол, – пишет Ягудин в воспоминаниях «На Черниговщине», – вызвал в доме панику, истерики женщин и крики детей. Явилась полиция, но никто не был схвачен. Улик никаких против нас не было, ибо мы писали, как в прокламациях, печатными буквами».
Улики, видимо, все-таки обнаружились. На третий день забастовки Ягудин прогуливался с двумя приятелями-единомышленниками в скверике в центре города. «Вдруг из боковых калиток сквера появляются полицейский надзиратель и городовой, берут меня под руки и говорят, что я арестован, и ведут меня в полицию, а моих спутников даже не тронули, до того неопытна была тогдашняя полиция. Для них я был первым нарушителем их политического покоя».
С Ягудина взяли подписку о выезде из города в 12-часовой срок и отпустили – к несказанному его удивлению: «Я был уверен, что меня станут хотя бы обыскивать. Но они были в этом деле неопытны, – повторяет мемуарист, – и не знали, видимо, с чего начать».
Не исключено, что полицейским надзирателем, с которым пришлось столкнуться в Глухове Петру Ягудину, был Владимир Трофимович Магдебург. Кроме него, полицейских чинов в городе было еще двое: Иосиф Константинович Рыбальский-Бутевич и Николай Николаевич Кульшов. Добавим к этому, что именно Магдебургу объявлена была 28 марта 1905 года «благодарность губернского начальства за энергию и распорядительность с занесением в формулярный список».
В Нежине взорвали полицейский участок, а черносотенцы разгромили еврейскую больницу.
«Даже в безбородковском институте, в таком, казалось бы, солидном учреждении, и то, – писала дочери Мария Александровна, – совсем учебу бросили и бастуют».«В Гомеле неспокойно, – сообщал Людвиг Федорович, – 14 октября было совершено покушение на полицмейстера Чешко, 29 октября – на полицейского исправника Еленского и пристава Каменского, да еще какие-то злоумышленники разграбили ночью усыпальницу в парке князя Паскевича, но тут, очевидно, политической подоплеки нет – унесли иконы с драгоценными окладами, украшенными бриллиантами».
9
Паровоз замедлял ход. На подножке, крепко держась за поручень, стоял Саша Савич и отчаянно махал рукой. Белый чесучовый костюм, длиннополый пиджак «пальмерстон», шевровые туфли, щегольской галстук «на машинке», чтобы самому узел не завязывать, – франт! Не дожидаясь остановки, он спрыгнул на перрон. Быстро скинул саквояжи и, чуть склонившись, протянул руку молодой даме. Милое, улыбающееся лицо с ямочками, белые пальчики придерживают широкую шляпу с фиалками, пышный буф и нежные кружева на воротнике-стоечке.