Не изменяя присяге

Бруно поцеловал ей руку.

— Спасибо вам. Вы танцуете прекрасно. — Они вернулись на место.

Время пролетело быстро.

В конце вечера, перед уходом из Морского собрания, Бруно, проигнорировав правила этикета, напрямую спросил:

— Ирина, простите за смелость, мы сможем увидеться вновь?

Ирина на мгновение задумалась, потом достала из сумочки изящный карандашик, миниатюрный блокнот и что-то написала.

— Вот номер нашего телефона. Звоните вечером.

Бруно бережно взял записку и положил ее во внутренний карман тужурки.

Морское собрание Гельсингфорса, открытое в феврале 1912 года, позволяло флотским офицерам пообщаться в непринужденной береговой обстановке, выпить вина, потанцевать — одним словом, просто отдохнуть от корабельного железа, от вечных корабельных запахов — угля, машинного масла, горячего металла и взрывчатки. Как говорится, глотнуть опьяняющего светского духа и с освеженной и отдохнувшей душой вновь нести нелегкую флотскую службу.

Мичман Б. А. Садовинский, как и многие молодые флотские офицеры кораблей, базировавшихся в Гельсингфорсе, был членом Морского собрания и при любой возможности посещал собрание. Кроме всего прочего, его привлекала и хорошая библиотека Морского собрания.

После 1918 года Морские собрания советской властью были упразднены, и их функции частично перешли к Домам офицеров — жалкому подобию, да даже не подобию, а скорее пародии на место общения и отдыха офицеров. Но что удивительно, спустя 80 лет возрожденное в Санкт-Петербурге Морское собрание стало вновь объединительным центром и соединило людей, любящих флот, радеющих о флоте. Чудесным образом судеб морских таинственная вязь вновь сложила свои узоры, и я, так же как и мичман Садовинский, являюсь членом Морского собрания — организации, которая в принципе не должна была возродиться в России, а она возродилась!

Несколько лет, исследуя и по крупицам восстанавливая служебный и жизненный путь мичмана Садовинского, я не оставлял надежды отыскать фотографию моего героя. Не скрою, за это время я уже мысленно составил портрет Бруно Садовинского на основе его служебных характеристик, кадетских метрик и аттестаций. Я предполагал, что он был среднего роста, спортивно сложенным молодым человеком, так как с Сумского кадетского корпуса серьезно занимался гимнастикой и боксом. Я понимал, что внешне он должен был выглядеть чуть старше своих одноклассников, потому что с младших курсов был уже старшиной и командовал своими сверстниками.

По собственной учебе в Севастопольском высшем военно-морском инженерном училище (СВВМИУ) я помнил, что младшими командирами у нас были в основном те курсанты, которые выделялись спортивностью, строевой выправкой и твердостью характера.

Они, как правило, и выглядели постарше, форма на них сидела щеголевато, они были подтянуты и не терялись перед начальством.

Я предполагал, что, как и все флотские офицеры, особенно младшие, мичман Садовинский мог носить небольшие аккуратные усы, заканчивающиеся у боковых кромок верхней губы. Мало кто мог в Императорском флоте нарушить этот обычай, разве что харизматичный контр-адмирал Колчак — Полярный, имевший бритое лицо. Конечно, не видя фотографии, я не мог знать черты лица, форму носа, ушей, цвет глаз и волос Бруно Садовинского. Но, принимая во внимание его происхождение — из польских дворян, я мог предположить, что черты его больше европейские и волосы не очень темные.

Зная из документов о его волевых качествах и целеустремленности, я мог предположить определенную жесткость во взгляде Бруно и общую энергичность его лица. Но все это были предположения, и образ Бруно Садовинского формировался в моем сознании смазанным и нечетким.

В фотофонде Центрального военно-морского музея я проводил часы за часами, просматривая каталоги с фотографиями флотских офицеров периода 1915–1917 годов, каталоги по названиям кораблей, на которых служил Садовинский, фотоархивы Морского корпуса и так далее.

Как объясняла мне хранительница фотофондов музея Лариса Ивановна Березницкая, фотографии флотских офицеров дореволюционного периода в советское время варварски уничтожались. Фотоальбомами выпусков Морского корпуса и альбомами экипажными, где были фотографии офицеров и членов команд различных кораблей Российского Императорского флота, растапливались печки. Фотографий осталось очень и очень мало.

Были фотографии офицеров на палубах кораблей или кадет Морского корпуса на занятиях, но, как правило, они были не подписаны пофамильно или стояла обобщающая дата: фотография сделана до 1917 года.

Мои надежды разыскать фотографию Б.-С. А. Садовинского таяли с каждым днем работы в фотоархиве. Конечно, основные фотоматериалы историки получают из личных архивов тех семей, судьбу предков которых пытаются проследить исследователи. Именно в семьях бережно хранят пожелтевшие от времени фотографии бабушек и дедушек, прабабушек и прадедушек.

Расстрелянный большевиками в 26 лет, лейтенант Бруно-Станислав Адольфович Садовинский не был женат и не имел детей. В свои 26 он много воевал, имел звание лейтенанта, орден Святой Анны 4-й степени «За храбрость», но семьей не обзавелся. Поиски в Интернете тоже не подтверждали наличия живых родственников. Даже если бы они и были, то на Украине, в другом государстве, что поисков мне тоже не облегчало.

Я снова и снова перебирал карточки картотеки фотографий Морского корпуса. Для себя в поисках я ограничивался следующими временными рамками: 1912 — год поступления Бруно в Морской корпус и 1915 — год выпуска из Корпуса. Поэтому, когда я впервые увидел карточку, озаглавленную: «Выпуск 1918 г. из Морского училища», а к этому году Морской корпус уже назывался Морским училищем, то, конечно, не отложил ее для просмотра.

Перебирая карточки в очередной раз, я обратил внимание, что на этой карточке указан размер фотографии 360 × 240 мм, — и это была групповая фотография большого размера. Из любопытства я решил посмотреть и ее. Когда фотография была у меня в руках, а я держал ее руками в белых перчатках, аккуратно за края, меня удивил ее большой размер, прекрасное качество и отличная сохранность. Я даже позавидовал будущим исследователям этой фотографии — вот, повезет же людям! Перевернув картонную основу, на которую была наклеена фотография, я с удивлением обнаружил то, чего меньше всего ожидал увидеть. На обратной стороне был приклеен аккуратно разграфленный лист бумаги и мелким разборчивым почерком, карандашом, были написаны фамилии всех кадет с указанием ряда — снизу вверх и номера в пределах ряда — слева направо.

Такой скрупулезный подход впервые встречался мне в фотофонде. Я начал машинально читать фамилии кадет в этом списке и не поверил собственным глазам: во II ряду под номером 9 было вписано звание и фамилия — мичман Садовинский!

Я перевернул картон стороной с фотографией и быстро нашел во втором ряду под девятым номером офицера в звании мичмана. На меня из далекого далека смотрел Бруно Садовинский.

Я сразу не понял ситуацию. Ведь в 1918 году мичман Садовинский уже воевал на Севере, под Архангельском. У меня были об этом документы. Что за чертовщина! Как он мог оказаться в Корпусе? Я опять посмотрел на надпись — четко, без исправлений и подчисток написано: мичман Садовинский. Ошибки нет. Тогда я стал внимательно рассматривать края фотографии и увидел надпись, которая все расставила по своим местам. В верхнем правом углу было написано: «Снимок сделан в начале зимы 1915 года в бытность выпуска в 4-й роте Морского Е. И. В. Наследника Цесаревича Корпусе». Этот снимок кадет, поступивших в 1915 году, у которых мичман Б.-С. А. Садовинский был офицером-воспитателем и которые действительно выпустились из Морского училища, без гардемаринской практики на кораблях, в 1918 году. Вот это да! Такого поворота событий трудно было даже представить.

Через 94 года после съемки, с фотографии на меня смотрел молодой щеголеватый мичман с умным, энергичным лицом, плечами и шеей спортсмена, среднего роста, что было видно по фигурам сидевших вокруг него, с короткими аккуратными усиками, в лихо, по-нахимовски надвинутой фуражке. Чуть оттопыренные уши выдавали молодой возраст, но в целом он выглядел старше мичманов, сидевших справа и слева от него.