Страница 92 из 129
Россия, идя навстречу предложениям Германии, в то же время уделяла большое внимание своим отношениям с Францией. Империя Романовых не желала чрезмерного ослабления этой страны, всячески демонстрируя благожелательное отношение к побежденной. Гегемония Германии была, по мнению российского правительства, далеко не лучшим вариантом развития ситуации в Европе. Однако никаких мыслей о союзе российское руководство на начало 1870-х годов не имело и всякий раз предостерегало Париж от стремления к реваншу.
В это же время к идее желательности сотрудничества с мчащейся навстречу своему единству Германией начала склоняться и Австро-Венгрия. Первые признаки «потепления» появились в ноябре 1870 года, когда полное и окончательное поражение Франции стало лишь вопросом времени. 26 декабря глава австрийского правительства Бойст заявил, что составной частью будущей внешней политики Вены станет «забота о лучших дружественных отношениях»[514] с новым государством. В мае он развил свою мысль, говоря не просто о необходимости хороших отношений с Германией, но и об их использовании для налаживания нормальных контактов с Россией. В Берлине это приняли к сведению, произведя в начале июня зондаж относительно возможного сотрудничества в борьбе с левыми силами. 16 июня 1871 года австрийский уполномоченный фон Габленц заверил Бисмарка, что Франц-Иосиф «очень склонен к тому», чтобы достичь взаимопонимания[515]. Это встретило весьма положительный прием у «железного канцлера», не хотевшего связывать себя союзом исключительно с Россией – как, впрочем, и с каким-либо иным государством. В то же время за дружбу с Австрией выступали практически все политические партии молодой империи.
К сотрудничеству с Германией Австрию побуждал не в последнюю очередь и тот факт, что дуалистическая монархия переживала свои отнюдь не лучшие времена. На севере и юге вместо конгломератов мелких государств возникли две новые державы, с которыми совсем недавно велась не слишком успешная война; на востоке колосс Россия, с которой у Австрии были традиционные противоречия, стремительно оправлялась после поражения в Крымской войне. В такой ситуации лучше было найти взаимопонимание и, быть может, защиту у северного соседа, с которым существовало также «братство по крови». Последнее, впрочем, давало повод к многочисленным домыслам о возможном присоединении австрийских немцев к империи Бисмарка. Их беспочвенность многократно доказывалась немецкими политическими деятелями, справедливо указывавшими на то, что лишняя головная боль в виде миллионов новых католических подданных и сомнительное удовольствие наблюдать хаос с непредсказуемым результатом около своих границ в Юго-Восточной Европе не являются тем, к чему стоило бы стремиться новому рейху. Свою роль играло и стремительное усиление позиций германского капитала в дуалистической монархии. Австро-Венгрия стремилась к сближению, несмотря на серьезные подозрения, что империя Бисмарка будет рассматривать ее как «младшего товарища», интересами которого можно при необходимости и пожертвовать.
Положительная реакция двух основных партнеров побудила Бисмарка выступить в июне 1871 года с официальным обращением к крупнейшим европейским державам с призывом объединиться в борьбе против революционной угрозы. От Англии был получен, как и ожидалось, сдержанно-отрицательный ответ. С Австро-Венгрией начались активные переговоры, вылившиеся в августе – сентябре 1871 года в серию дипломатических рандеву с участием крупнейших государственных деятелей обеих стран – в частности, в августе состоялась встреча Вильгельма и Франца-Иосифа в Ишле, а затем переговоры Бисмарка и Бойста в Гаштейне. Несмотря на продолжение прогерманской линии, 8 ноября Бойст был заменен на Андраши, сторонника ускоренного сближения с Германией, – еще один сигнал с австрийской стороны о желательности прийти к соглашению. Эта перестановка позволила, в числе прочего, существенно улучшить русско-австрийские отношения. Стороны широкими шагами двигались к взаимопониманию. О содержании переговоров через русского посланника Убри был проинформирован и Петербург, при этом Бисмарк особо подчеркнул, что сближение с Австро-Венгрией, помимо всего прочего, преследует цель – обуздать французский реваншизм.
Ведя переговоры с обеими державами, Бисмарк стремился в то же время обеспечить Германии независимую позицию и не дать втянуть себя в противоречия, существовавшие между Петербургом и Веной. Для него не было секретом, что оба партнера с гораздо большим удовольствием пошли бы на заключение двустороннего соглашения с Германией, нежели предполагаемого трехстороннего. Одной из попыток достичь такого взаимопонимания за спиной третьего партнера был запланированный Андраши еще в июне 1872 года визит Франца-Иосифа в Берлин на осенние маневры германской армии. Но Бисмарк ни в коем случае не был заинтересован в подобном развитии событий, в результате чего на встречу был в июле приглашен Александр II. В то же время, несмотря на все существовавшие противоречия и опасения в адрес друг друга, Австро-Венгрия и Россия стремились поддерживать хорошие отношения – хотя бы для того, чтобы избежать чрезмерной зависимости от Германии.
Состоявшееся 6–11 сентября 1872 года свидание трех императоров в германской столице должно было продемонстрировать всему миру силу монархической солидарности петербургского, венского и берлинского дворов. Оно прошло в атмосфере блеска и пышности, под покровом которых состоялись достаточно важные переговоры Бисмарка со своими коллегами – Андраши и Горчаковым. На них было достигнуто взаимопонимание по вопросу о европейском «статус-кво» и, конечно же, совместной борьбе с «красной угрозой». При этом Бисмарк не стремился закрепить за каждой из сторон далеко идущие обязательства – ему нужна была высокая степень «свободы рук» для дальнейших маневров.
Несмотря на то что никаких гарантий против возрождения сильной Франции, – как заверял Горчаков французского посланника в Берлине, – Германия не получила (да и, по большому счету, не могла получить), встреча трех императоров стала явным успехом бисмарковской дипломатии, и называть ее простой демонстрацией было бы ошибкой. Сам канцлер – пусть и с некоторым преувеличением – говорил о Союзе трех императоров как о «важнейшем инструменте политики обеспечения безопасности против французских реваншистских устремлений»[516]. Однако в то же время нельзя не отметить, что ни Россия, ни Австрия не собирались мириться с ролью младших партнеров Берлина. На встрече в германской столице Горчаков и Андраши смогли прийти к взаимопониманию по этому вопросу; впрочем, это вполне соответствовало желаниям «железного канцлера». Напряженность между Веной и Петербургом, по его мнению, не должна была исчезать совсем (чтобы Германии не пришлось иметь дело с альянсом своих восточных соседей), но и не обостряться сверх меры (чтобы не осложнять германской дипломатии поддержание хороших отношений с обоими партнерами одновременно).
Основы, заложенные в 1872 году, обрели плоть договоров в следующем, 1873 году. Так, 6 мая во время визита «первых лиц» Германии в Петербург была подписана германо-русская военная конвенция, статья 1 которой гласила: «Если одна из обеих империй подвергнется нападению европейской державы, другая должна в кратчайшие сроки оказать ей поддержку армией в 200 000 человек»[517]. В тексте соглашения указывалось, что оно не направлено против какой-либо третьей страны; документ был подписан фельдмаршалами Мольтке и Бергом и тут же ратифицирован монархами обеих стран. Таким образом, на случай французской агрессии Германия получала дополнительно двухсоттысячную армию. Впрочем, Бисмарк был не склонен переоценивать значение этого соглашения и не особо поддерживал его – на полях донесения Рейса, сообщавшего, что, по мнению Берга, теперь обеим сторонам можно будет сократить военные расходы, он написал: «Свои надежнее»[518]. К тому же соглашение содержало примечательную оговорку о том, что оно вступит в силу только в том случае, если к нему присоединится Австро-Венгрия, чего в реальности не произошло.