Страница 89 из 129
Не легче, чем подчиненным, приходилось и «начальнику» Бисмарка – императору Вильгельму. В соответствии с конституцией канцлер назначался и смещался монархом и тем самым полностью зависел от него. Однако, пока на престоле находился Вильгельм I, ситуация была едва ли не обратной. Известна его фраза о том, что нелегко быть императором при таком канцлере. Менее известно, но не менее симптоматично другое его высказывание – о том, что Бисмарк для империи важнее, чем он сам. Убежденный в этом и испытывавший искреннюю привязанность к своему паладину, Вильгельм не представлял себе иного канцлера. На очередную просьбу об отставке, сделанную в 1869 году, он ответил: «Как Вы могли даже подумать о том, что я могу согласиться с этой мыслью! Самое большое мое счастье – жить одновременно с Вами и находиться с Вами в прочном согласии (…) Ваше имя стоит в прусской истории выше имени любого другого прусского государственного деятеля. И такого человека я должен отправить в отставку? Никогда!»[496] После этого требования отправить его в отставку следовали со стороны Бисмарка регулярно, являясь важным орудием шантажа и давления как на императора, так и на другие политические силы. В число последних входили даже иностранные государственные деятели, убежденные в незаменимости канцлера и вынужденные уговаривать его остаться на своем посту.
Однако сама необходимость регулярно прибегать к подобному приему говорит о том, что император далеко не всегда соглашался быть послушным орудием своего канцлера, как уже указывалось выше. Вильгельм имел собственные взгляды и убеждения, кроме того, на него по-прежнему сильное влияние оказывала его супруга. Аугуста оставалась главным врагом Бисмарка, противодействие «железному канцлеру» стало для нее едва ли не самоцелью. Глава правительства, в свою очередь, ненавидел императрицу от всей души и постоянно жаловался на то, что вынужден бороться с ней за влияние на монарха. В своих воспоминаниях «железный канцлер» язвительно писал:
«Многолетний опыт постепенно научил меня почти безошибочно определять, когда император оспаривал предложения, которые я считал логически необходимыми, руководствуясь собственным суждением, а когда – желанием поддержать семейный мир. В первом случае я, как правило, мог рассчитывать на соглашение, для этого нужно было только выждать, пока ясный ум государя освоится с вопросом. Иногда он ссылался на министров. В таких случаях обсуждение между мной и Его Величеством всегда оставалось деловым. Иначе было, когда причина королевского противодействия мнениям министра заключалась в предварительном обсуждении, вызванном Ее Величеством за завтраком и закончившимся определенным обещанием. Если в такие моменты король под влиянием написанных для этой цели писем и газетных статей был доведен до поспешных выводов в духе антиминистерской политики, то Ее Величество обыкновенно закрепляла одержанную ею победу, выражая сомнение, в состоянии ли будет император настоять на высказанном им намерении или мнении «по отношению к Бисмарку». Когда Его Величество возражал мне не по собственным убеждениям, а только подчиняясь женскому влиянию, то я мог узнать это из того, что его доводы были неделовыми и нелогичными»[497].
Вокруг императрицы группировались противники Бисмарка из числа близких ко двору политиков. В итоге с некоторыми высокопоставленными лицами, формально являвшимися его подчиненными, он мог справиться лишь с большим трудом. Это вызывало у канцлера весьма болезненную реакцию; в 1872 году он, например, с изрядным преувеличением говорил Роону: «Я в немилости у всех членов королевского дома, доверие короля ко мне слабеет. Каждый интриган находит понимание»[498]. Будучи сам мастером интриги, глава правительства с трудом переносил закулисные игры, направленные против него.
Весьма показательна в этом плане история Гарри фон Арнима, прусского дипломата, который вступил в конфликт с Бисмарком в начале 1870-х годов. Занимая должность посла в Париже, Арним напрямую игнорировал инструкции с Вильгельмштрассе и вел самостоятельную линию. Помимо всего прочего, он осуждал Культуркампф и стремился занять пост главы правительства. В 1874 году Бисмарку удалось добиться его отзыва из Парижа, однако в ответ Арним развернул ожесточенную кампанию в прессе, использовав в том числе служебные документы из дипломатической переписки. Бисмарк, не довольствуясь отставкой своего противника, инициировал против него судебный процесс, обвинив в нарушении государственной тайны. Суд, приговоривший Арнима к 9 месяцам тюрьмы, стал по-своему уникальным и сенсационным процессом. Осужденный предпочел уехать за границу и продолжал вести оттуда пропагандистскую борьбу с Бисмарком, в связи с чем против него было возбуждено новое дело. Заочный приговор гласил – пять лет тюрьмы по обвинению в государственной измене. В итоге Арним скончался в 1881 году в Ницце, так и не сумев вернуться на родину.
История с Арнимом свидетельствует еще и о том, насколько ревностно Бисмарк относился к внешней политике, считая ее исключительно своим доменом. Если во внутренних делах он еще мог позволить исполнителям определенную свободу действий, то в дипломатии, непревзойденным мастером которой он, по общераспространенному мнению, являлся, дело обстояло иначе. В этой сфере после образования Германской империи у Бисмарка появились новые, достаточно сложные задачи.
Глава 14
Европейский концерт
После образования империи Бисмарку пришлось действовать в новых условиях не только во внутренней, но и во внешней политике. Обычно именно эта сторона его деятельности привлекает наибольшее внимание историков. Впрочем, уже современники ценили его в первую очередь как гениального дипломата. По меткому определению Э. Кольба, с основанием империи завершилась «героическая фаза»[499] политической карьеры Бисмарка, когда все его действия были озарены светом задачи завораживающего масштаба и значения – объединения страны. После 1871 года «железному канцлеру» пришлось выполнять выглядевшую гораздо более прозаично, но не менее важную работу, в основе которой лежало сохранение достигнутого.
Сложность задачи, стоявшей перед Бисмарком, заключалась в первую очередь в том, что после образования Германской империи традиционная расстановка сил в Европе претерпела коренные изменения. Фактически начала складываться новая система международных отношений, основные черты которой были пока едва намечены. На месте традиционного вакуума в центре континента появился новый центр силы. Поэтому образование Германской империи не могло не вызвать определенной обеспокоенности в правящих кругах европейских держав, хотя эта настороженность была еще очень далека от враждебности.
Практически все исследователи отмечают, что после 1871 года Германия оказалась в достаточно выгодном международном положении. Ганс-Ульрих Велер вполне справедливо говорил о «позиции, как минимум приближающейся к гегемонии»[500]. Главный враг – Франция – был разгромлен и частично оккупирован; сколь бы горячо ни было ее желание отомстить, воплотить его в жизнь было нереально. Невозможность реванша в обозримом будущем осознавалась практически всеми представителями французской политической и военной элиты. Восточный сосед – Россия – являлся давним союзником и в целом благосклонно относился к новому рейху, хотя добрые отношения базировались больше на вынужденных обстоятельствах и дружбе династий, нежели на взаимных симпатиях народов. В России достаточно широкие круги общества относились к Германской империи с неприязнью; им платили взаимностью практически все немецкие политические партии, кроме консерваторов; либералы откровенно считали русских варварами и рассуждали об угрозе панславизма. Ряд политических и общественных деятелей России беспокоили также возможные претензии Германии на прибалтийские провинции с многочисленным немецким населением. Недавний противник – Австро-Венгрия – больше не имел реальной почвы для соперничества с Германией, и правящие круги дуалистической монархии постепенно склонялись к мысли о желательности хороших, а по возможности и союзных отношений с северным соседом. С молодым Итальянским королевством Германию связывали сходство судеб, общие враги – Франция и Ватикан – и память о взаимовыгодном союзе 1866 года. Великобритания в основном оставалась сторонним наблюдателем за процессами, протекавшими на континенте.