Страница 66 из 129
На самом деле «железный канцлер» был бы плохим политиком и дипломатом, если бы стремился присоединить территории южнее Майна в кратчайшие сроки и любой ценой. Однако объединение страны в ходе оборонительной борьбы против Франции оставалось для него наиболее желательным решением. С учетом того, что оборонительные и наступательные союзы с государствами Южной Германии истекали уже в 1871 году, возможность загнать Париж в ловушку нужно было найти как можно скорее. Такую возможность предоставил испанский вопрос.
Глава 11
Мадрид и Версаль
Историки по сегодняшний день спорят о том, в какой степени война с Францией была изначально запланирована и спровоцирована Бисмарком. Сторонники одной точки зрения утверждают, что в конце 1860-х годов союзный канцлер настроился на длительный эволюционный процесс присоединения Южной Германии и не стремился к еще одному вооруженному конфликту. Представители другого течения заявляют, что к 1870 году политика Бисмарка оказалась в тупике, выход из которого был возможен только через вооруженное столкновение.
Действительно, если внимательно рассмотреть ту ситуацию, в которой оказался глава прусского правительства в это время, она вряд ли покажется особенно комфортной и устойчивой. Северо-Германский союз расценивался многими, в том числе и самим Бисмарком, как переходная стадия, ступень на пути к общенациональному единству. Союзный канцлер находился под постоянным давлением со стороны немецкого национального движения. В принципе, к самому факту давления ему было не привыкать – в противостоянии с прогрессистами несколько лет назад его позиции были куда хуже, – однако в данном случае речь шла не о противниках, а о союзниках, которые были необходимы главе правительства для проведения своей политики. К тому же Бисмарк прекрасно видел, что развитие ситуации в южнонемецких монархиях явно не благоприятствует их сближению с Северо-Германским союзом. Важным симптомом стала отставка в начале 1870 года симпатизировавшего Пруссии князя Гогенлоэ с поста главы баварского правительства. И третье, не менее значимое, соображение – международная ситуация в Европе также могла измениться не в лучшую сторону, если бы Франции удалось создать систему союзов, надежно блокирующую любые перестановки в центре континента. Пока позиция других великих держав благоприятствовала Пруссии, нужно было действовать – следующее «окно возможностей» могло появиться нескоро.
Другой вопрос, что Бисмарк, верный своей линии, не считал правильным бросаться, как в омут головой, в любую войну. Ему нужна была благоприятная возможность, которая позволяла бы сохранить в своих руках контроль над ситуацией и привести все дело к благополучному завершению. Поэтому он просчитывал возможные альтернативы на случай, если такой шанс не появится, и призывал своих союзников к умеренности. Впрочем, в отношениях с Францией у него в руках был один важный козырь – позиция французского общественного мнения, оказывавшего возрастающее давление на императора и кричавшего о «мести за Садову». Этот фактор существенно ограничивал пространство для маневра, имевшееся у Наполеона III, и создавал тенденцию перерастания любого дипломатического конфликта в вооруженное столкновение.
Как же выглядел идеальный конфликт, с точки зрения Бисмарка? Он должен был однозначно выставлять Францию в роли агрессора, задеть национальные чувства немцев и позволить Пруссии выступить в роли защитницы германских интересов. Такую возможность «железному канцлеру» предоставил возникший в конце 1860-х годов испанский вопрос.
В 1868 году в Испании произошла революция. Королева Изабелла была свергнута, всю полноту власти взял в свои руки парламент (кортесы). Однако республикой пиренейская держава не стала; предполагалось приглашение на трон представителя одного из правящих домов Европы. Еще со средневековых времен раздробленная Германия с ее обилием мелких суверенов была общепризнанным поставщиком женихов и невест для династий других стран. Поэтому неудивительно, что в процессе дебатов в феврале 1869 года была упомянута кандидатура принца Леопольда. Леопольд принадлежал к роду Гогенцоллерн-Зигмаринген – боковой ветви династии, главой которой являлся прусский король. Он уже давно не имел своих владений и состоял на прусской государственной и военной службе. Поэтому без согласия Вильгельма Леопольд не мог принять никакого ответственного решения, в том числе и согласиться на выдвижение своей кандидатуры.
Планы испанцев вселили тревогу в умы французских политиков и общественного мнения. Французская пресса стала кричать о воскресении призрака трехсотлетней давности – мировой империи Карла V, охватывавшей Францию с трех сторон. И тогда, писали газеты, германская династия правила почти всей Европой, угрожая независимости гордых галлов. Понятно, что применительно к реалиям XIX века подобные вещи звучали откровенным абсурдом. Однако газетам верили, и правительство было вынуждено считаться с общественным мнением, которому избрание немецкого принца на испанский престол казалось из ряда вон выходящим унижением своей родины. «Все, что им пришлось проглотить с 1866 года, теперь выходит наружу», – писал в эти дни прусский военный атташе в Париже граф Вальдерзее[354].
Еще весной 1869 года французский посол в Париже Бенедетти заявил Бисмарку, что Франция категорически не согласна с кандидатурой Леопольда. Последний, впрочем, и сам не особо стремился в солнечный Мадрид. Против всей затеи был и Вильгельм – но только не Бисмарк. Испанский вопрос стал для него буквально даром небес. Как пишет Лотар Галл, «сюжета, который обещал бы больший успех, у него не было, а ему необходимо было обязательно двигаться вперед»[355]. «Железный канцлер» начал активно продвигать кандидатуру Леопольда, и его усилия увенчались успехом – в феврале 1870 года принцу через его отца, герцога Карла-Антона, было сделано от имени испанского премьера Прима официальное предложение занять трон. Бисмарку пришлось приложить невероятные усилия, чтобы заставить всех замешанных в это дело венценосных особ дать свое согласие. Речь идет, убеждал он, о сугубо семейном деле, которое никак не связано с европейской политикой. Нельзя отвергать просьбы нации, которая молит о достойном монархе, нельзя упускать шанс поднять авторитет Гогенцоллернов как внутри Германии, так и в европейском масштабе.
При этом Бисмарк прекрасно знал, какую реакцию вызовет новость об избрании прусского принца на испанский престол во Франции. Тем не менее он продолжал настаивать на принятии инициативы Мадрида. «Испанский вопрос продвигается вперед весьма медленно, – писал он в середине мая Дельбрюку, – несомненный государственный интерес пытаются подчинить личным склонностям князей и религиозному влиянию женщин. Раздражение по этому поводу на протяжении многих недель дурно сказывается на моих нервах»[356]. На конференции во дворце Вильгельма 15 марта и король, и Карл-Антон, и Леопольд дружно отвергали испанское предложение, и Бисмарку стоило значительных усилий убедить испанцев не принимать отказ принца всерьез. Давление со стороны канцлера было настолько серьезным, что сам Леопольд сравнивал его с ножом, приставленным к горлу.
К этому моменту внутренняя ситуация во Франции развивалась таким образом, что наполеоновскому правительству требовался внешнеполитический успех как можно скорее и любой ценой. Не позднее мая канцлер понял, что продвижение кандидатуры Гогенцоллерна есть прямой путь к войне. Тем не менее он продолжал самым активным образом поддерживать ее. Механизм вооруженного конфликта был запущен, и вероятность избежать его уменьшалась с каждым днем. В конце мая министром иностранных дел Франции был назначен герцог Грамон, занимавший ранее должность посла в Вене и являвшийся горячим сторонником войны с Пруссией. Практически одновременно Бисмарк отправил в Мадрид для продолжения переговоров свое доверенное лицо, Лотара Бухера, который должен был убедить Прима вновь и вновь предлагать престол Леопольду. 19 июня принц наконец дал свое согласие, а 21 июня и Вильгельм под давлением главы правительства скрепя сердце разрешил Леопольду взойти на испанский трон.