И ты, Брут...

…Но о старухе. Если в квартире Лидии Ивановны из крана капала вода, то это для нее являлось радостным поводом отправиться в ЖЭК и устроить разгон его начальнику. Бесконечные жалобы просьбы и скандалы так достали работников жилищно-эксплуатационной комиссии, что сантехники и электрики, завидев старуху, прятались в своем подвале, а начальник ЖЭК, если ему удавалось вовремя засечь в окно хозяйку двадцать второй квартиры, просил секретаршу сказать ей, что он убыл на объект. Она переругалась со многими жильцами из своего подъезда и некоторыми из соседних, и те предпочитали с ней не мириться, чтобы снова не ссориться. Она цеплялась ко всем и каждому, и даже ко мне, но, учитывая мою сугубо мирную по отношению к ней настроенность, затеять склоку со мной ей никак не удавалось. Тем не менее, Лидия Ивановна не оставляла надежды зачислить мою персону в список своих заклятых врагов, и каждый раз при встрече останавливала меня каким-нибудь дурацким вопросом, типа: "А вы не знаете, какая это птичка так красиво поет у нас под окнами по утрам?" — И когда я, вежливо улыбаясь, говорил: "Нет" и проходил мимо, кричала вслед: "А в вашем подъезде мальчишки опять фломастером стены разрисовали! Поругали бы их, вы же воспитатель!"

Сегодня Лидии выпадал реальный шанс поссориться со мной, ибо у меня было как раз подходящее настроение, чтобы облаять ее. Однако я назло старухе решил лишить ее удовольствия уже с утра поцапаться с кем-нибудь и отправился к остановке в обход дома, только бы не встречаться с хозяйкой двадцать второй квартиры.

Спустившись с горочки, я влез в стоявший на кольце полупустой троллейбус, который через пару минут благополучно тронулся в путь. Говорю благополучно, потому что, не знаю как в вашем городе, а в нашем этот вид транспорта ходит отвратительно. Я не в плане интервала движения, здесь, понятно, на каждого пассажира не угодишь. У меня к трамвайно-троллейбусному парку иные претензии. То ли провода у нас в городе проложили не так как нужно, то ли водители сплошь "чайники", но только с троллейбуса постоянно соскакивают "рога", и едут они с такой натугой и тяжеловесностью, будто вместо двигателя в них используется мускульная сила самих водителей.

Ехать до работы четыре остановки, но добирались мы до нужного мне места ровно столько, сколько мне понадобилось бы, чтобы до него добежать, что я иной раз, опаздывая, с успехом и проделывал. Выгрузившись на залитой солнцем остановке, я перешел дорогу и направился между домами к стадиону, на базе которого и функционировала наша спортшкола. Большая арка с надписью "Трактор" и два футбольных мяча с двух сторон от нее приветствовали меня, когда я, вынырнув из жилого массива, вышел на финишную прямую. Однако цветов, поздравлений и лаврового венка на пьедестале в конце пути мне не полагалось. Мне полагалась хорошая взбучка от завуча за прогулы, возможно, с объявлением выговора. Увольнение мне не грозило, потому что моя должность не такая уж синекура, за которой охотятся два десятка претендентов. Но до атаки завуча есть еще несколько минут, и за это время, я успею внутренне к ней подготовиться.

Сразу же за воротами располагались здания спорткомплекса. Между ними еще одна громадная арка вела на футбольное поле. Справа находились спортивный городок и площадки кортового тенниса. К ним вели тенистые аллеи, по которым вечерами прогуливались молодые мамаши из близлежащих домов, а по утрам бегали трусцой старички и те кто очень хочет похудеть. Я свернул влево, прошел по асфальтированной дорожке, проложенной вдоль крытого бассейна, обогнул гимнастический зал и нырнул в темноту фойе здания, отведенного для занятий по различным видам борьбы, восточных единоборств и бокса. Проделав сложный путь по сложной системе коридоров и переходов между залами, я оказался в длинном коридоре, оканчивавшимся залом для "вольников", "классиков" и самбистов. И вот она долгожданная встреча с завучем!

Иван Сергеевич Колесников — между своими дядя Ваня — шестидесятипятилетний круглый как колобок мужчина. Он уже пять лет как на пенсии, но до сих пор не хочет покидать насиженного места. Сейчас, глядя на его крупную тяжеловесную фигуру, и не скажешь, что он когда-то был легкоатлетом. Сейчас он и ста метров пройти не может без передыху. Лицо у него широкое, с ноздреватой кожей, напоминает бульдожью, простите, морду, такое же отвислое и свирепое, а на носу и щеках синие и красные прожилки. Нрав, надо признать, тоже не кроткий. Но мужик дядя Ваня толковый и справедливый. Он никогда не дает нас, тренеров, в обиду перед членами всякого рода комиссий, которые так любят заглядывать к нам на огонек для проверки. А если потребуется, сам сдерет шкуру с головы до пят. В общем, под горячую руку лучше не попадаться. И вот надо же так случиться, чтобы двери кабинета завуча находились в одном тупичке, что и моего спортивного зала. Само собой разумеется, мы с ним встретились, причем сразу едва я ступил в коридор, а Колесников зачем-то в него вышел из своего кабинета с папкой под мышкой.

— А-а… Гладышев! — с излишней приветливостью, изрек дядя Ваня, останавливаясь напротив дверей в раздевалку. — Заявился?

— Да вот, пришел, выздоровел, — ответил я бодро и перемялся с ноги на ногу. Давно я не чувствовал себя в шкуре провинившегося школьника.

Выпятив и без того отвисшую нижнюю губу, Колесников несколько раз качнул головой, будто совсем и не радуясь за мое счастливое избавление от недуга, и задал каверзный вопрос:

— И что же это за болезнь такая была, что ты даже на улицу выйти не мог?

С печальным выражением на лице я тяжко вздохнул:

— Простуда, дядя Ваня, проклятая простуда подкосила мое здоровье.

— Простуда, говоришь?.. Это плохо, — посочувствовал, наконец, Колесников и вдруг потребовал: — Сними-ка на минутку очки!

Любого другого начальника я бы к черту послал, что я мальчик что ли, который готов по первому требованию завуча снять не только очки, но и вывернуть карманы, — но дядю Ваню не мог, он того не заслуживал. Я молча взял очки за дужку и сорвал с лица. Любуйся! В освещенном одной лампочкой коридоре стало чуть светлее от моего фонаря.

Вертикальное колебание головы Колесникова перешло в горизонтальное.

— Да-а… — протянул дядя Ваня. — С такой болезнью действительно стыдно выйти из дому. Больничный есть?

— Откуда! — развел я руками и поспешил добавить: — Но вы не волнуйтесь, Иван Сергеевич, я отработаю.

Колесников подтянул вечно сползавшие с его необъятного живота брюки и переложил папку из одной под мышки в другую.

— Поздно, Игорь, поздно, — сказал он мрачно, протискиваясь мимо меня к выходу. — Я тебя уже премии лишил! — и дядя Ваня выкатился из коридора.

"Лишил, ну и лишил, и черт с тобой! — подумал я зло, входя в спортзал. — Не велика потеря, чтобы сокрушаться. У меня без твоих взысканий забот хватает!"

Спортивный зал у меня первоклассный — небольшой, уютный, с высокими окнами, а в вечернее время его освещают прожектора с люминесцентными лампами. Пол застелен матами, поверх них ковром. Матами обиты и стены метра полтора высотой. Вдоль одной из стен стоят низкие длинные скамейки, имеется "шведская стенка", гимнастические кольца, канаты и кое-какой другой спортивный инвентарь, в основном для силовых упражнений. Кроме меня согласно расписанию проводят занятия еще четыре тренера, с ними у меня отличные взаимоотношения.

С десяток ребятишек лет по двенадцать-тринадцать в спортивной форме резвились на ковре, но, завидев меня, тут же поднялись с колен. Дисциплина у нас строгая. Если что не так, живо лишу тренировки.

— Здравствуйте Игорь Степанович! — нестройным хором приветствовали меня мои воспитанники.

— Привет, мужики! — солидно, как с взрослыми, поздоровался я. Пацаны любят, когда с ними так уважительно разговаривают. — Все в сборе?

— Почти, — бойко ответил Сеня Ефимов — щуплый короткостриженный паренек с веснушчатым озорным лицом и большими дико торчащими ушами. — Отсутствуют Мальков, Митрофанов и Андреев.