Джентльмен что надо

Они стояли лицом друг к другу на беговой дорожке ипподрома Медоу. Множество знаменитых дуэлей начиналось здесь так же и раньше. Место было тихое, ровное, окруженное деревьями и располагалось недалеко от города. Солнце пробивало своим теплом желтую шелковую рубашку на плечах Ралея и било своими лучами по клинку в его руках в то время, когда он засучивал свои гофрированные рукава. Высоко над ним рано потревоженный жаворонок, покинув гнездо, разразился своей песней. Вполне вероятно, песней смерти. Выжидая, пока Блаунт подаст сигнал, Ралей смотрел на человека, которого он собирался убить. Большое, крепкое тело в голубой рубашке и длинные ноги в штанах того же цвета, но с ярко-красными прорезями — было что-то в этом Эссексе удивительно инфантильное. Ралею уже не хотелось наносить ему удар: он в какой-то мере почувствовал удовлетворение, смазав своей перчаткой по этому жизнерадостному лицу. Но ничего не поделаешь — дуэль была неизбежна, оставалось только приступить к ней и победить. Не могут же Виргиния и все его надежды рухнуть от удара меча марионетки.

В поднятой руке Блаунта развевался на ветру платок. Юный Кавендиш, секундант Уолтера, издал пронзительный свист. Ралей не спускал глаз с платка, но вдруг увидел, что Блаунт, вместо того чтобы уронить его, подошел к Эссексу и стал показывать на что-то позади него, по направлению к реке. По тропе, по которой они пришли сюда, на полной скорости мчался паж, размахивая руками и крича во весь голос. За ним прямо по росистому лугу двигалась женщина, двигалась быстро, хотя ей было явно нелегко идти. Она опиралась при этом на трость. Это была королева. Не удовлетворенная усилиями пажа, она сама, заметив, что на нее обратили внимание, подняла трость и прокричала:

— Остановитесь! — голосом, который эхом отозвался в лесочке.

Эссекс бросился к Ралею.

— Это вы все заранее подстроили? — спросил он с нескрываемой ненавистью.

— Нет. Не вы ли? — ответил Ралей.

Затем, движимые одним инстинктом, они вложили шпаги в ножны и побежали навстречу королеве, которая, увидев, что они приближаются к ней, остановилась, опершись на трость.

Утреннее солнце бросало свои безжалостные лучи на ее ненакрашенное лицо. Парик королевы, с дурацким бантом под подбородком и повязанный шарфом, неуклюже сполз на сторону, так что одна растрепавшаяся рыжая прядь накрыла ее черную бровь. И все же никогда Елизавета не выглядела такой поистине царственной. Когда они оказались в шести шагах от нее, каждый стремясь приблизиться к ней первым, чтобы первому произнести нужные слова, она голосом твердым и холодным как лед приказала:

— На колени, оба! Вот оно! Так-то вы подчиняетесь моим приказам о дуэлях!

Двое крупных мужчин опустились на колени в покрытую росой траву. Королева сделала пару шагов в сторону, словно в ожидании, когда они переведут дух.

— Это что еще такое? — потребовала она затем ответа.

Они заговорили оба сразу, осыпая друг друга оскорблениями и насмешками.

— Стойте, — остановила их королева. — Уолтер, как старший, говори первый.

— Все началось с чепухи, — приступил к объяснениям Ралей. — Для карнавала он выбрал мои цвета, так что я и мои люди выглядели бы его сторонниками. Я обратил его внимание на это, в ответ он оскорбил меня.

— Как?

— Он заявил, что считал, что я остановлюсь на цветах, более близких к испанским — не знаю, что он имел при этом в виду, но это уже не важно.

— Тогда, — вмешался в разговор без разрешения королевы Эссекс, — он швырнул мне в лицо перчатку и вызвал меня на дуэль.

— Будь я мужчиной, я поступила бы так же, -сказала королева. — Это было оскорблением с вашей стороны, и вы попросите извинения у него. А вы, Уолтер, извинитесь за то, что устроили всю эту шумиху из ничего, — добавила она, обратившись к Ралей. — Нам известно о ваших монополиях, но я что-то не слышала, чтобы человек имел монополию на одежду красно-коричневого цвета.

— Но он сделал это с намерением опозорить меня, превратить меня в одного из своих слуг…

— Довольно об этом. Вы оба не правы. Хуже того — вы оба позволили себе ослушаться моих приказов. Разве я не запретила дуэли при дворе? Хорошенькое было бы дело, если бы я потеряла Уолтера благодаря тебе, Роберт, или Роберта благодаря тебе, Ралей. Еще того лучше, если бы накануне того дня, когда Англии понадобится каждый сильный мужчина, каждый из вас привел бы в негодность своего соперника. Припасите ваши удары и вашу злость для испанцев.

Она глубоко вздохнула.

— Опять же, милое дело вытащить меня из постели ни свет ни заря, поставить среди мокрого луга с риском подхватить простуду и умереть — и все только ради того, чтобы два взрослых человека не оказались наутро никчемными трупами.

Эти слова привели в замешательство обоих дуэлянтов. Они знали, что состояние здоровья королевы не позволяет ей подобные, опасные для ее жизни прогулки. Но Елизавета еще не закончила экзекуцию. Она с юности любила пользоваться своим высоким положением, и немало трясущихся послов узнали об этом на собственном горьком опыте. И теперь, несмотря на боль в спине, насквозь промокшие ноги в тоненьких туфлях, тяжело опираясь на трость, она не собиралась оставить их в покое, пока не почувствует, что сделала свое дело.

— Оставайтесь там, где вы есть, и слушайте меня. — Она подняла трость и не шутя нанесла по одному удару по ребрам каждому из них. — Если вы еще когда-нибудь поссоритесь, по любому поводу, я накажу вас обоих. Клянусь Богом, я это сделаю. И клянусь, если бы сегодня утром кто-нибудь из вас убил другого, я повесила бы убийцу. Неповиновение мне есть предательство, и я буду наказывать за это именно как за предательство. Помните об этом, вы оба. Теперь можете встать. Роберт, ты попросишь прощения за свои слова. Уолтер, ты извинишься перед Робертом за то, что ударил его. — Она оставила без внимания причины ссоры. — А ну, приступайте! Я жду.

Они сконфуженно встали на ноги — на коленках у них остались мокрые пятна.

— Прошу прощения, ваша милость, — произнес Ралей.

— Прошу прощения, сэр Уолтер, — сказал Эссекс.

И одновременно, торжественно:

— Я принимаю ваши извинения.

Они стояли в ожидании новых приказаний.

— Одевайтесь. Мальчик! Принеси их камзолы.

Они влезли в свои одежды, чувствуя себя — да и выглядя — как нашкодившие юнцы.

Королева истощила свой гнев и теперь старалась пробудить в них жалость к себе. В своей типичной манере быстро меняться она поманила к себе Блаунта.

— Возьмите мою трость, — чуть ли не шепотом попросила она его. — А вы оба можете подать мне руку, каждый со своей стороны.

Королева взяла их под руки — они уж постарались предложить для ее тонких, нежных ручек свои согнутые в локтях, одетые в шелк руки, — и повисла на них всем своим весом.

Кто знает, была ли Елизавета так утомлена, как старалась изобразить. Они шли, нежно поддерживая ее, и, хотя их соперничество не дошло до кровопролития, каждый чувствовал комизм своего положения. Они выглядели и чувствовали себя такими смешными, когда стояли на коленях в мокрой траве, а потом в спешке натягивали на себя и свои камзолы.

Елизавета, которая остро ощутила приближение грозы, теперь так же остро сознавала наступившее перемирие. Она брела между ними и то и дело раздавался скрип ее больных суставов. С юности она мучилась ревматизмом, и вот теперь при каждом шаге, перед тем как поставить ногу на землю, она производила укоризненный звук, сгибая сустав в голени. Ей при этом доставляло удовольствие наблюдать, как вздрагивал Ралей при каждом нарочитом проявлении ее немощи.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

УАЙТХОЛЛ. АВГУСТ 1588 ГОДА

Каким бы великим ни считал себя человек,

А есть две вещи, перед которыми и он бессилен,

И первая из них — любовь…

Из комнаты доносились звуки клавесина, и высокий, звонкий голос исполнял простую, жалобную песню. Сэр Уолтер Ралей взялся за ручку двери и остановился послушать пение.