Страница 2 из 43
Хоуг осторожно вошел в дверь гостиницы, опасаясь попасть под ноги ораве неугомонных мальчишек. Очевидно, они во что-то играли: он услышал конец какой-то считалки: «…пощечину дай и подставь подножку, а кто последний — тот грязный япошка…»
— Кого-нибудь ищете, сэр? Или желаете снять номер?
Хоуг быстро обернулся, удивившись, что кто-то обратился именно к нему.
— Да, мне нужен номер.
Портье пододвинул к себе кассовый автомат:
— С или без? Пятьдесят пять — с, тридцать пять — без.
— С.
Когда Хоуг расписался и отсчитал пять десятидолларовых банкнотов и еще пять однодолларовых, клерк передал ему ключ.
— Мы рады, что вы решили остановиться у нас. Билл! Покажи мистеру Хоугу номер четыреста двенадцать.
Посыльный позволил ему войти в клетку лифта и мельком оглядел нового постояльца, отметив, что на нем дорогой плащ, а в руках нет никакого багажа. Отперев номер, он слегка приоткрыл окно, включил свет в ванной и замер возле двери.
— Ищете кого-нибудь? — предположил он. — Могу помочь.
Хоуг дал ему чаевые.
— Выметайтесь, — сказал он хрипло.
— Дело ваше, — посыльный пожал плечами.
Обстановка комнаты состояла из двуспальной кровати, комода с ящиком и зеркалом, одного стула и кресла. Над кроватью висела литография: «Колизей при лунном свете». Дверь была с замком, да к тому же снабжена засовом, окно выходило на тихую аллею. Хоуг плюхнулся в кресло, даже не обратив внимание на сломанную пружину.
Он снял перчатки и уставился на ногти. Пальцы были чистые. А может, все это галлюцинации? Да и был ли он вообще у доктора Потбери? Ведь человек, страдающий хронической амнезией, не застрахован от приступов этой болезни, впрочем, как и от галлюцинаций.
И все-таки это не могло быть всего лишь воображением — уж слишком хорошо он помнил случившееся. А может, это и есть главное свойство галлюцинаций? Он вновь попытался восстановить в памяти все детали случившегося.
Сегодня среда — его обычный выходной. Вернувшись вечером с работы, он, как обычно, стал переодеваться к обеду. Переодевался он рассеянно, думая о том, куда бы ему пойти: то ли в новый итальянский ресторан, рекомендованный его друзьями Робертсонами, то ли по обыкновению пообедать превосходным гуляшом, который готовил сам шеф-повар в «Будапеште».
Он уже решил было остановиться на привычном для себя меню, но тут зазвонил телефон. Звонок он услышал случайно, ибо в этот момент включил воду в ванной.
Это была миссис Померой Джемисон, одна из его очаровательных приятельниц, на вечерах у которой он так любил бывать. Она была очень красивой, к тому же имела превосходного повара, готовившего великолепные прозрачные супы, а не ту бурду, которую ему частенько приходится есть, ну и, конечно же, соусы.
— В самый последний момент один мой приятель позвонил и сказал, что не сможет прийти, а мне просто необходим гость к обеду. Вы свободны? Может, вы меня выручите? Мистер Хоуг, да вы просто душка!
Ему льстило приглашение. Он даже не испытал ни капли раздражения, что его просят прийти вместо кого-то в последнюю минуту. В конце концов нельзя же рассчитывать на то, что тебя будут приглашать на каждый обед. А Хоуг был рад выручить Эдит Померой — она всегда подавала к рыбе ординарное, но вполне приличное белое вино и никогда не опускалась до такой вульгарности, как предложить шампанское в разгар обеда. Прекрасная хозяйка, и он был рад, что она обратилась за помощью именно к нему. Похоже, она считала его подходящим человеком для любой компании, даже если приглашение заставало его врасплох, как сейчас.
Одеваясь он думал именно об этом, и из-за телефонного звонка, нарушившего привычную рутину дня, забыл почистить ногти.
Да, должно быть, именно так все и произошло, поскольку по пути к Помероям он не мог так сильно запачкать пальцы — ведь на нем были перчатки.
А на его ногти обратила внимание невестка миссис Померой, женщина, которую он предпочитал избегать. С присущей ей настырностью, она уверяла, будто профессия человека обязательно откладывает отпечаток на его внешность.
— Вот взять, к примеру, моего мужа. Ну кем он еще может быть, как не юристом? Вы только взгляните на него. А вы, доктор Фитц, от вас прямо-таки пахпет больницей.
— Но не за обедом же, я надеюсь.
— О, от этого запаха невозможно избавиться.
— Не вами не согласен. Просто вы знаете, кем он работает.
После таких слов эта невыносимая женщина окинула взглядом собравшихся и ошарашила его, Хоуга, своим высказыванием:
— А вот мы сейчас проверим на мистере Хоуге. Я, например, не знаю, чем он занимается, да и никто этого не знает.
— Уймись, Джулия, — попыталась вмешаться миссис Померой, но потом с улыбкой обернулась к своему соседу слева: — Джулия в этом семестре изучала психологию.
Ее сосед слева, Садкинс или Снаггенс… да нет, Стебинс, вот как его звали — Стебинс, спросил:
— А чем занимается мистер Хоуг?
— Это тайна. Он никогда не говорит о работе.
— Вовсе нет, — вступил в разговор Хоуг, — я просто…
— Помолчите, — скомандовала Джулия. — Я сейчас сама скажу, Так. Я представляю себе вас с кожаным дипломатом.
Хоуг вообще ничего не собирался говорить. Он считал, что какие-то темы не стоит обсуждать за обедом, а какие-то просто неуместны. Но Джулия упорствовала.
— Должно быть, вы занимаетесь финансовыми операциями. Но вполне вероятно, что вы просто агент по продаже картин или книг. А может, и писатель. Покажите-ка ваши руки.
Просьба Джулии слегка шокировала его, и тем не менее он спокойно положил руки на стол. Женщина так и подпрыгнула:
— Понятно, вы — аптекарь.
Все как по команде устремили взгляды туда, куда был направлен ее указующий перст. И конечно же, тут же увидели траурные каемки под ногтями. Ее муж нарушил тишину:
— Чепуха, Джулия, грязь под ногтями еще ни о чем не говорит. Вполне вероятно, что мистер Хоуг на досуге занимается фотографией или гравировкой. Твой индуктивный метод не выдержал бы в суде никакой критики.
— А еще называется юрист! Я-то знаю, что абсолютно права, да, мистер Хоуг?
А он не мог отвести взгляда от своих рук. Чего уж тут приятного — привлечь внимание гостей за обедом подобным маникюром. Но если бы он еще мог понять, откуда эти каемки! У него же не было ни малейшего представления о том, где он умудрился так перепачкаться. На работе, что ли? Да, скорее всего. Но чем же он, в таком случае, занимается днем?
Вот этого-то он как раз и не знал.
— Так скажите же, мистер Хоуг, что я права, а?
Он с трудом оторвал взгляд от отвратительной грязи под ногтями и едва слышно произнес:
— Прошу меня простить. — И с этими словами Хоуг поспешно выбрался из-за стола. Он зашел в туалетную комнату и, подавив позыв к рвоте, выскоблил из-под ногтей бурую грязь. Она прилипла к лезвию перочинного ножа. Хоуг брезгливо вытер его о салфетку, сложил ее и засунул в карман жилетки, потом еще раз вычистил под ногтями.
Сейчас он уже не мог припомнить, когда почувствовал убеждение, будто эта грязь — засохшая человеческая кровь. Каким-то образом ему удалось отыскать свою шляпу, плащ, перчатки с трость без помощи прислуги, потом он открыл входную дверь и поспешил выйти на улицу.
Обдумывая все это в тишине обшарпанного гостиничного номера, он пришел к выводу, что его страх был вызван инстинктивным отвращением при виде бурого вещества под ногтями. Лишь потом он осознал, что не помнит, где перепачкался, поскольку не имеет представления, где был в тот день, в предыдущий или еще раньше. Он даже не знал, какая у него профессия.
Это казалось нелепостью, но было именно так, а потому пугало вдвойне.
Хоуг решил обойтись без обеда — ему не хотелось покидать тишину гостиничного номера. Около десяти часов вечера он наполнил ванну горячей водой и погрузился в нее, чтобы расслабиться. Это помогло, и бесконечное мельтешение мыслей слегка улеглось. «Во всяком случае, — утешал он себя, — если я уже не способен вспомнить, чем занимаюсь на работе, то не смогу и вернуться к ней. А значит, не повторится и этот ужас с ногтями».