Страница 14 из 44
Вранье, хотелось ему крикнуть девушке, вранье все это. Я приставал к тебе, потому что ты хорошенькая, а я — ничто, я — тряпка, не могу даже пробежать весь марафон, но давай попробуем еще, вот увидишь, я заставлю тебя улыбнуться…
Еще один ослепительный пассаж, произведенный всеобщим любимцем, признанным Казановой, легендарным Томасом Бэйбингтоном Леви. Леви стоял, обдумывая неудачную попытку. Такие провалы случались у него редко. Он так отбрил свою избранницу, что она умчалась, позабыв про книжки.
Ее книжки!
Леви рванул обратно в зал, схватил свои книги и ее тоже, спрятался за дальнюю полку с журналами у стойки библиотекаря.
Через пять минут Прекрасное Видение показалось у входа в читальный зал и устремилось к столу в углу, где недавно еще лежали книги. Она остановилась, оглянулась, сделала еще несколько шагов, осмотрела все вокруг и ушла.
Еще через пять минут Леви уже нажимал на кнопку звонка с ее именем в доме, где неподалеку от университета жили студенты.
Она спросила через интерком:
— Кто там?
— Мисс Опель?
— Кто там? — Ее акцент — швейцарский, может, и славянский. Леви плохо разбирался в акцентах.
— Это Том Леви, марафонец.
— Тебе опять нужна сигарета?
Леви рассмеялся.
— Нет, ты забыла свои книги. Я решил тебе их занести, мне по пути.
— Очень мило. — Она открыла дверь.
— Вот они. — Он отдал ей книги.
Она кивнула.
— Спасибо. До свидания.
— До свидания, Эльза, — сказал Леви и добавил: — Имя и адрес я нашел на обложке тетради, мисс Опель.
— Понятно. Еще раз спасибо и до свидания.
— До свидания, — повторил Леви.
— Ты говоришь «до свидания» и стоишь на месте.
— Я подвернул лодыжку, — соврал Леви.
— Ты не хромал, когда входил в холл. Где ты прятался? — спросила она.
— Прятался? — переспросил Леви, прикидывая, не начать ли ему снова извергать гнев, как в фойе, когда она в первый раз обвинила его в приставании.
— Я вернулась сразу, как только вспомнила про книги. Их на столе не было и твоих тоже.
— Даже не знаю, как это получилось, — смутился Леви. — Я сидел и занимался все это время.
— Значит, я что-то напутала. Спасибо, мистер Леви. До свидания. — Она закрыла дверь.
— За стойкой библиотекаря, там я прятался, — ответил Леви из коридора.
Она открыла дверь, пристально взглянула на него.
— Почему?
— А больше негде было спрятаться.
— Нет, зачем ты вообще прятался?
— Ну, не хотел, чтобы ты видела, как я ограбил тебя.
— Тебе и сейчас неудобно?
— Да. Очень.
— Поэтому ты потеешь?
— Отчасти. Я бежал сюда бегом. Я всегда бегаю.
— Ты всегда преследуешь людей, которые садятся за твой стол в библиотеке? Это у тебя что — навязчивая идея?
Леви покачал головой, кивнул, пожал плечами, опять кивнул.
— Просто ты хорошенькая. — Не то он опять сказал, понял Леви, когда произнес эти слова.
— Ну и что, я ведь не виновата в этом.
— Знаешь, не могу я как-то распространяться насчет твоей красоты, я тебя совсем не знаю, может, ты просто кукла набитая, зачем мне врать тебе?
— Но ты хочешь узнать меня?
— Да, мэм.
— Потому что я хорошенькая?
— Да.
— Сколько тебе лет?
— Двадцать пять.
— Ты всегда так неуклюж с женщинами?
— Как-то не получается…
— Мне тоже двадцать пять, а тебе, может, лет через десять исполнится двадцать шесть. Я работаю сейчас сиделкой, и у меня нет времени.
Но я бы сделал тебя счастливой, хотел сказать Леви. Потом он подумал: слушай, олух, не скрывай такие мысли, скажи ей, терять нечего.
— Знаешь, я бы сделал тебя счастливой.
Она удивилась.
— Да, это правда, — быстро заговорил Леви, — я все разузнал о выхаживании больных. Я способный, и мы часами болтали бы о разных перевязках…
Она рассмеялась.
— Мы ведь еще увидимся? Ну скажи «да»!
— Нельзя так выпрашивать…
— Я не выпрашиваю, черт побери. Я лучше всех окончил колледж, я шел впереди в группе стипендиатов Родса, милая. Люди с таким прошлым не выпрашивают ничего у глупеньких курящих сиделок. Разве сиделки курят? Если ты не видишь разницы между выпрашиванием и мольбой, со мной у тебе ничего не выйдет.
— Если я соглашусь встретиться еще раз, ты заткнешься?
Моя берет, подумал Леви. Вот это да! Он быстро кивнул.
— Ну ладно, — сказала она, помолчав. — Ладно. Мы с тобой встретимся. — И потом вдруг провела пальцами по его щеке. — Но ничего хорошего из этого не выйдет.
— Кто знает, — Бэйб посмотрел ей в глаза. Она казалась печальной и от этого стала еще краше.
Эльза потерла ладонью его щеку.
— Я знаю, — мягко ответила она.
Оставшись одна, она выкурила сигарету, потом другую. Потом взяла трубку телефона и позвонила Эдхарду.
— Он ужасно милый, — произнесла она, — наивный и очень добрый.
Некоторое время она молча слушала.
— Извини, что голос звучит утомленно. Нет, ничего, я просто устала.
Опять молчание.
— Да, можно сказать, он счел меня привлекательной.
Молчание.
— Сколько у меня времени?
Долгое молчание.
— Я постараюсь. — Она закрыла глаза. — Если повезет, через неделю он будет любить меня.
Бэйб достал свой старенький «ремингтон» и принялся печатать.
«Док? Это я, лучше присядь. Присядь, это важно, у меня невероятное, тяжелое к тебе дело. Ты уже подумал, бой ты мой, опять я влюбился, еще раз по уши втрескался.
Точно.
Док, Док, не знаю, с чего начать.
Начни с передних зубов, расскажи, как ее череп, покрытый редкой растительностью, поблескивает при луне.
Не угадал.
Нормальные зубы и волосы? Странно. У последней перьев было не больше, чем у гусеницы. Гм-мм. Значит, нет сисек, но великий ум. Или, может, три сиськи и великий ум? Так?
Не так, и пошел к черту!
В школе она, наверно, была защитником в хоккейной команде. Икры, как у Бронко Нагурски, плечи, как у Лэрри Кшонки, но фигура в общем красивая от физических упражнений.
Заткнись и слушай. Я знаю ее чуть больше недели, и каждый раз, когда я захожу за ней, я схожу с ума. С каждым днем она все потрясней, нежнее, божественнее, совершеннее, безупречнее, идеальнее, утопичнее, превосходнее, безукоризненнее.
И я в своем уме.
А то я могу сводить тебя к психиатру.
А теперь о ее недостатках: зовут ее, как ни прискорбно сообщить, — Эльза Опель.
Это ничего, я как-то ездил на машине, которая тоже звалась «опель».
Она моего возраста, швейцарка и сиделка…
Это не так страшно, а если бы она была стюардессой?
Она без недостатков. Потрясающая! Всю жизнь я пускал слюни, глядя на подружек моих приятелей.
Так она вызывает слюноотделение? Это ты хочешь сказать? Ну и что. Нормальный процесс. И вообще это лучшее, что можно со слюной делать. Ее, кстати, мало в организме, слюны этой. Есть еще какие-нибудь достоинства? Говори сейчас.
Все ошибаются. Но не в этот раз. Док, растряси зад, я буду чертовски рад, приезжай и взгляни на нее. Нью-Йорк не так уж далеко, давай. Хочу посмотреть, как у тебя от нее мурашки по спине побегут, ей-богу хочу. Да, забыл тебе еще об одном сказать.
Давай, добивай меня.
Она меня любит. Правда. Прекрасная девушка, прекрасная, несравненная, милая, понимающая девушка, и я для нее что-то значу. После всех мерзких лет я просто блаженствую.
Сцилла лежал в кровати и жмурил глаза. Во сне он был слишком медлителен, это плохо, даже во сне такого раньше не было. И кто бы мог подумать, бил его Менгеле.
Менгеле, начальник экспериментального блока в Освенциме, врач, которого называли Ангел Смерти, тот, который чуть не сошел с ума, пытаясь вывести породу голубоглазых людей, как собачник пытается вывести породу с укороченными ушами.