Гонец московский

Парень отнекивался, как мог. Ему очень не хотелось признаваться в обмане – москвичи приняли его как родного. Но переубедить кожемяку с дотошным дедом Никита так и не сумел. Его накормили кашей с топленым молоком и навязали в провожатые Нютку.

Девка сразу возгордилась, по мнению Никиты, выше всякой меры.

Если вчера она весь вечер молчала, только поглядывала искоса, то теперь молола языком – не остановишь. Просто ужас! Она рассказывала о каждой улице и о каждом переулке. Почему реку Неглинку так назвали, и отчего Боровицкий холм именно так именуется. Какие князья в Москве сидели, и кем они приходились Александру Ярославичу и Всеволоду Большое Гнездо.

Никита слушал, снисходительно улыбаясь. Ну откуда, скажите на милость, простая девчонка, родившаяся в селе под Москвой, может знать, почему именно Александр Невский подарил город младшему сыну? О чем думал великий победитель свейских захватчиков и немецких крестоносных рыцарей? Может, просто не знал, куда посадить младшенького, – с ними у любого князя забот полон рот. Старшие, понятное дело, наследники, а вот младшие… А по словам девчонки выходило, что Невский едва ли не предвидел величие Москвы, а потому и отдал ее самому рачительному и заботливому сыну – Даниилу.

Слов нет, постарался князь Данила. Под его княжением Москва расцвела и окрепла. Не уступит нынче ни Твери, ни Переяславлю, ни Рязани. Глядишь, скоро и с Владимиром поспорит. Главное, чтобы Юрий с Иваном не растеряли всего, что их отец накопил. Так Никита и сказал, когда Нютка ненадолго замолкла, переводя дух, – иначе он просто не мог слово вставить.

Как девка на него взъелась!

В один миг парень выслушал столько нелестного о себе, сколько не довелось и за несколько лет от скупого на похвалу учителя узнать. Да как он мог, оказывается, языком своим поганым трепать славные имена князей московских?! Кто еще больше за своих подданных радеет, как не они? И купечество не утесняют, и ремесленный люд поддерживают, и дружину берегут – кормят, поят, на убой зазря не бросают. И с церковью они в ладах настолько, что, поговаривают люди, митрополиты могут вскорости перебраться сюда из Владимира. Осталось только еще несколько храмов возвести. Да не простых, деревянных, а белокаменных – как София Киевская или София Новгородская.

Глаза Нютки горели столь праведным гневом, что Никита устыдился своих сомнений, в чем и повинился не медля.

– То-то же, дурень деревенский! – смилостивилась девка. Можно подумать, сама городская!

– Да мы такие… – развел руками парень. – В лесу живем, лаптем щи хлебаем.

– Ага! Шишки на обед варим! – подхватила девчонка. И тут же заинтересовалась: – А ты откудова будешь? Издалека? Али не очень?

– Издалека, – честно признался Никита. – Шесть дней до Москвы добирался.

– И все пешком? – Она всплеснула ладошками.

– А то? Вестимо, пешком.

– А с какой стороны идешь? От Рязани, от Переяславля?

– От Твери.

– От Твери? – В голосе Нютки легким оттенком скользнула неприязнь. Не слишком-то в Москве любят тверичей. Ну так тому князь Михайла, последние десять лет досаждающий князю Даниле, а после и сынам его, виной. Дивиться не приходится.

– Живем мы с учителем на тверских землях, – попытался оправдаться парень. – Но к нашим князьям да боярам любовью не пылаем.

Она хмыкнула, сморщила вздернутый носик и тут же уцепилась за обмолвку:

– С каким таким учителем? Чему он тебя учит? Охотиться? Шорничать? Кузнечному ремеслу? Да нет! Не похож ты на кузнеца!

– Даже на подмастерье?

– Тем более на подмастерье! Ты свое отражение в речке видел? Какой из тебя молотобоец?

– Ну… – Никита развел руками.

Девка вцепилась ему в рукав. Глядя снизу вверх, притопнула лапотком:

– Признавайся, какому ремеслу учишься? Немедленно!

В глубине души понимая, что после будет раскаиваться за излишнюю откровенность, Никита ляпнул:

– Сражаться учит. Бойцовскому ремеслу.

– Как это? – Она выпучила и без того огромные, синие, как васильки, глазищи.

– Да вот так… Рукопашному бою. И оружному. Мой учитель – самый умелый боец на Руси! – не сдержался и отчаянно прихвастнул парень. Возможно, это и неправда, но кто проверит?

– Ври, да не завирайся!

– Почему это?

– Самые лучшие бойцы, они в княжеских дружинах все!

– С чего ты взяла?

– А где им быть? Они у князей живут, советами помогают, младшую дружину обучают, в походы ходят, сражаются…

– А если учителю неохота?

– Как это может быть неохота? Какой же он боец после этого?

– Самый лучший.

– Да кто это проверял? Кто это знает? Думаешь, тебе на слово кто-то поверит?

– Кому надо, тот знает, – немного обиделся за учителя Никита. – И проверять его не надо. Учитель рассказывал, что в земле Чинь… Слыхала про такую?

– Это из сказок земля!

– Не совсем. Если долго-долго – месяц, два, полгода – идти на восход солнца, то попадешь в землю Чинь. Татары, между прочим, тоже из тех краев пришли, только они в степях живут, кочуют, коней с овцами пасут, а чиньские люди живут как мы: города строят, крепости, храмы возводят. Бог у них другой, не Иисус Христос…

– Нехристи, значит!

– Нехристи? Можно и так назвать. Только их бог не злобливый, а совсем даже наоборот – мудрый и справедливый. Учит доброте и кротости. Мне учитель рассказывал.

– Что ты чужого бога защищаешь? Не стыдно? А еще на богомолье пришел!

– А я верую в Отца, и Сына, и Духа Святого! – перекрестился Никита. – Но хулить чужого бога – невелика заслуга!

– Странный ты человек, – прищурилась Нютка. – Непонятный. Ладно! Что ты там про земли Чинь сказывал?

– Ага! Любопытство разобрало?

– А если и так? Я с детства сказки люблю.

– А это не сказки.

– Ты говори, а там разберемся.

– Ну хорошо… В земле Чинь люди сеют, пашут, хлеб убирают. Все как у нас. Только ни рожь, ни ячмень у них не растет. А зерно белое, рисом называется. Из него лепешки пекут, кашу варят…

– Ты про бойцов начинал!

– А! Ну слушай! Народ тамошний лицом на татар похож – желтые да узкоглазые. И воины в их земле рождаются великие. И оружия всякого – невиданного и неслыханного. Иной лопатой дерется. Другой с простой палкой против мечника выходит и побеждает. И мечи разные. Узкие длинные и широкие кривые. Любят они выяснять, кто же сильнее, чье оружие лучше. Собираются, приглашают в судьи столетних стариков, которые всю жизнь искусство боя постигали, монахов – у них монахи тоже бойцы хоть куда.

– Чудной народ какой-то…

– У всякого люда свой норов. Что поделать? Что татары коней едят, тебя не удивляет?

– Сравнил тоже! То кони, а то монахи!

– Что ж поделать! Но я не к тому. Самые лучшие мастера заканчивают бой, еще не начав его.

– Это как?

– Ну… Учитель рассказывал – постоят друг напротив друга, постоят. Потом один поклонится. Значит, признал, что слабее.

– Это ты к чему?

– Это я к тому, что проверять, кто же самый сильный, по-разному можно. Дядька Горазд ни с кем не рвется силами мериться. Только я сам видел, как он голой рукой саблю татарскую ломал.

– Правда? Расскажи!

– В другой раз, – пожал плечами Никита, чувствуя, что ему хочется увидеть ее еще раз. Хоть и вздорная девчонка, а болтать с ней интересно. Вначале вроде как смущался, а после язык развязался – не остановить. Давно он ни с кем вот так не беседовал… Молчальник Горазд и сам не очень любил лишние слова, а уж парня наставлял и вовсе помалкивать. На то он и ученик.

– Не хочу в другой… Хочу сейчас!

– Некогда. В Кремль мне надо. Сможешь провести?

– Ты что?! – Девчонка даже присела чуть-чуть с испугу и огляделась по сторонам – не услыхал ли кто в толпе. – Зачем тебе в Кремль?

– Да пошутил я! Зачем мне в Кремль? Глупости какие! – громко сказал, почти выкрикнул Никита, а потом добавил шепотом: – Мне с князем Юрием поговорить надо.

– Зачем это?

– Тебе какое дело?

– Раз мне никакого дела, то чего я тебя вести должна? Вон он – Кремль. Иди! – надула губы Нютка.