Страница 9 из 13
Из самых подленьких на земле!
ОТВЕТ ЧИТАТЕЛЯМ
Живу для людей и пишу для людей,
Все время куда-то спешу и еду,
Ведь каждая встреча — это победа
В душах людских и судьбе моей.
Читаю стихи, как себя сжигаю,
На тысячи тысяч дробясь огней.
Записки, записки… И я отвечаю
На ворох вопросов моих друзей.
Вопросы о жизни, о мыслях, о планах
И кто ваши недруги и друзья,
О ратных дорогах трудных и славных
И: «Почему ни явно, ни тайно
Нигде Ваших книг раздобыть нельзя!»
Вопрос о дедукции и телепатии,
«Нужны ль современным стихам соловьи?»
«Ваше любимейшее занятие?»,
И вдруг вот такой от студентов МАИ:
«Наш дорогой Эдуард Асадов!
Мы знаем. Вы против фанфар и парадов,
И все же считаем неверным, что Вас
Обходят едва ли не всякий раз
В различных званиях и наградах…
Не стоит скрывать, но ведь так бывает
Что многих, кому эти званья дают,
Никто ведь не знает и не читает,
А вас в народе не только знают,
Но часто как близкого друга чтут».
Стою в скрещении тысяч глаз
И словно бы сердцем сердец касаюсь,
Молчу и на пыл возбужденных фраз
Душой признательно улыбаюсь.
Затих зал Чайковского, люди ждут.
И пусть разговор не для шумной встречи,
Но если вопрос этот там и тут
Мне в каждом городе задают,
То я в двух словах на него отвечу:
— Мои замечательные друзья!
Конечно, все звания и награды —
Прекрасная вещь! Отрицать нельзя,
Но я признаюсь вам не тая,
Что мне их не так-то уж, в общем, надо…
В мире, где столько страстей и желаний,
У многих коллег моих по перу
Значительно больше наград и званий.
И я, улыбаясь, скажу заране:
Спокойно все это переживу.
В святилищах муз, полагаю я,
Возможно ведь разное руководство,
Встречаются зависть и благородство,
Бывают и недруги и друзья.
И кто-нибудь где-нибудь, может быть,
Какие-то списки там составляет,
Кого-то включает иль не включает,
Да шут с ним! Я буду спокойно жить!
Меня это даже не занимает.
Ведь цель моя — это живым стихом
Сражаться, пока мое сердце бьется,
С предательством, ложью, со всяким злом,
За совесть и счастье людей бороться.
В награду же выпало мне за труд,
Без всякого громкого утвержденья,
Сияние глаз, улыбок салют
И миллионных сердец биенье.
И, пусть без регалий большого званья,
Я, может, счастливее всех стократ,
Ибо читательское признанье —
А если точней, то народа признанье —
Самая высшая из наград!
КОЛЬЦА И РУКИ
На правой руке золотое кольцо
Уверенно смотрит людям в лицо,
Пусть не всегда и счастливое,
Но все равно горделивое.
Кольцо это выше других колец
И тайных волнений чужих сердец.
Оно-то отнюдь не тайное,
А прочное, обручальное!
Чудо свершается и с рукой:
Рука будто стала совсем другой,
Отныне она спокойная,
Замужняя и достойная.
А если, пресытившись иногда,
Рука вдруг потянется «не туда»,
Ну что ж, горевать не стоит,
Кольцо от молвы прикроет.
Видать, для такой вот руки кольцо —
К благам единственное крыльцо.
Ибо рука та правая
С ним и в неправде правая.
На левой руке золотое кольцо
Не так горделиво глядит в лицо.
Оно скорее печальное,
Как бывшее обручальное.
И женская грустная эта рука
Тиха, как заброшенная река;
Ни мелкая, ни многоводная.
Ни теплая, ни холодная.
Она ни наивна и ни хитра
И к людям излишне порой добра,
Особенно к «утешителям»,
Ласковым «навестителям».
А все, наверное, потому,
Что смотрит на жизнь свою как на тьму.
Ей кажется, что без мужа
Судьбы не бывает хуже.
И жаждет она, как великих благ,
Чтоб кто-то решился на этот шаг
И чтобы кольцо по праву ей,
Сняв с левой, надеть на правую.
А суть-то, наверно, совсем не в том,
Гордиться печатью ли, или кольцом,
А в том, чтоб союз сердечный
Пылал бы звездою вечной!
Вот именно: вечной любви союз!
Я слов возвышенных не боюсь.
Довольно нам, в самом деле,
Коптить где-то еле-еле!
Ведь только с любовью большой, навек
Счастливым может быть человек,
А вовсе не ловко скованным
Зябликом окольцованным.
Пусть брак этот будет любым, любым:
С загсом, без загса ли, но таким,
Чтоб был он измен сильнее
И золота золотее!
И надо, чтоб руки под стук сердец
Ничуть не зависели от колец,
А в бурях, служа крылами,
Творили бы счастье сами.
А главное в том, чтоб, храня мечты,
Были б те руки всегда чисты
В любом абсолютно смысле
И зря ни на ком не висли!
ШАГАНЭ
Шаганэ ты моя, Шаганэ!
С. Есенин
Ночь нарядно звездами расцвечена,
Ровно дышит спящий Ереван…
Возле глаз, собрав морщинки-трещины,
Смотрит в синий мрак седая женщина —
Шаганэ Нерсесовна Тальян.
Где-то в небе мечутся зарницы,
Словно золотые петухи.
В лунном свете тополь серебрится,
Шаганэ Нерсесовне не спится,
В памяти рождаются стихи:
«В Хороссане есть такие двери,
Где обсыпан розами порог.
Там живет задумчивая пери.
В Хороссане есть такие двери,
Но открыть те двери я не мог».
Что же это: правда или небыль?
Где-то в давних, призрачных годах
Пальмы, рыба, сулугуни с хлебом,
Грохот волн в упругий бубен неба
И Батуми в солнечных лучах…
И вот здесь-то в утренней тиши
Встретились Армения с Россией —
Черные глаза и голубые,
Две весенне-трепетных души.
Черные, как ласточки, смущенно
Спрятались за крыльями ресниц.
Голубые, вспыхнув восхищенно,
Загипнотизировали птиц!
Закружили жарко и влюбленно,
Оторвав от будничных оков,
И смотрела ты завороженно
В «голубой пожар» его стихов.
И не для тумана иль обмана
В той восточной лирике своей
Он Батуми сделал Хороссаном —
Так красивей было и звучней.
И беда ли, что тебя, армянку,
Школьную учительницу, вдруг
Он, одев в наряды персиянки,
Перенес на хороссанский юг!
Ты на все фантазии смеялась,
Взмыв на поэтической волне,
Как на звездно-сказочном коне,
Все равно! Ведь имя же осталось: — Шаганэ!
«В Хороссане есть такие двери,
Где обсыпан розами порог,
Там живет задумчивая пери.
В Хороссане есть такие двери,
Но открыть те двери я не мог».
Что ж, они и вправду не открылись.
Ну а распахнись они тогда,
То, как знать, быть может, никогда
Строки те на свет бы не явились.
Да, он встретил песню на пути.
Тут вскипеть бы яростно и лихо!
Только был он необычно тихим,
Светлым и торжественным почти…
Шаганэ… «Задумчивая пери»…
Ну а что бы, если в поздний час
Ты взяла б и распахнула двери
Перед синью восхищенных глаз?!
Можно все домысливать, конечно,
Только вдруг с той полночи хмельной
Все пошло б иначе? И навечно
Две дороги стали бы одной?!
Ведь имей он в свой нелегкий час
И любовь, и дружбу полной мерой,
То, как знать, быть может, «Англетера»…
Эх, да что там умничать сейчас!
Ночь нарядно звездами расцвечена,
Ровно дышит спящий Ереван…
Возле глаз собрав морщинки-трещины,
Смотрит в синий мрак седая женщина —
Шаганэ Нерсесовна Тальян…
И, быть может, полночью бессонной
Мнится ей, что расстояний нет,
Что упали стены и законы
И шагнул светло и восхищенно
К красоте прославленный поэт!
И, хмелея, кружит над землею
Тайна жгучих, смолянистых кос