Обделенные душой (ЛП)

И тут Старки делает кое-что совершенно неожиданное. Он протягивает пистолет Хэйдену:

— Приведи приговор в исполнение.

Хэйден в замешательстве таращится на пистолет.

— Старки... я... это... я не... — заикается он.

— Если ты не предатель, докажи это — всади ему пулю в лоб.

— Но это же ничего не докажет!

И тут Менард сгибается пополам и начинает молить о пощаде. Человек, убивающий детей ради заработка, просит помиловать его! В негодовании Хэйден наводит ствол на начальника лагеря и держит того на прицеле секунд десять, но нажать на спуск юноша не в силах.

— Не могу, — говорит он. — Так — не могу.

— Ладно. — Старки забирает у него оружие, затем тычет пальцем в первого попавшегося паренька — тому на вид не больше четырнадцати. Паренёк выходит вперёд, и Старки вручает ему пистолет. — Покажи этому трусу, как должен вести себя настоящий храбрец. Приведи приговор в исполнение.

Паренёк перепуган, но ведь на него направлено столько глаз! Его подвергают проверке, и ударить в грязь лицом нельзя. Бедняга морщится, кривится, щурится... Приставляет дуло к затылку Менарда и отворачивается. Затем нажимает на спусковой крючок.

Выстрел совсем негромок — словно хлопнула хлопушка. Мёртвый Менард валится на землю. Быстро и без грязи: лишь входное отверстие на затылке и выходное — прямо под подбородком; пулю вбирает в себя искусственный газон. Ни тебе осколков черепа, ни разлетевшихся ошмётков мозга... Старки и его подчинённые явно разочарованы: казнь получилась совсем не такой эффектной, как они предвкушали.

— Всё, уходим! — командует Старки и даёт указание забрать все автомобили, к которым найдутся ключи.

— А с этим что делать? — Бэм кивает на Хэйдена, презрительно вздёрнув губу.

Старки бросает на того быстрый взгляд.

— Возьмём с собой, — говорит он с еле заметной высокомерной улыбкой. — Он ещё может оказаться полезным. — И, повернувшись к остальной толпе, провозглашает: — Этот заготовительный лагерь официально объявляется закрытым!

Народ ликует и прославляет великого Старки. Хэйден смотрит на труп начальника... на мёртвых охранников... на десятки детских тел, усеявших всю территорию лагеря... и не знает, радоваться ему или вопить от ужаса.

33 • Коннор

Терпение к числу достоинств Коннора не относится. В прежней жизни, до того, как его родители подписали ордер на расплетение, он бесился, если приходилось чего-то ждать. В минуты вынужденного бездействия его мысли обращались к собственной жизни; а когда он думал о ней, то злился. Злость толкала его на всякие необдуманные, безответственные, а иногда и противозаконные поступки, что в конце концов и привело к беде.

Но с момента побега из дома у Коннора не выдавалось ни одной спокойной минуты — во всяком случае, до прибытия в резервацию арапачей. Подвал Сони был настоящей чашкой Петри, в которой неконтролируемо плодились микробы страха и тревоги. Коннору постоянно приходилось держаться настороже, защищая себя, защищая Рису, ни на секунду не выпуская из виду Роланда — от того в любое мгновение можно было ожидать смертельного удара.

Он до сих пор задаётся вопросом: сложись обстоятельства по-другому — убил бы его Роланд или нет?

В «Весёлом Дровосеке» Роланд подгадал момент, прижал его к стенке и попытался задушить той самой рукой, которая сейчас принадлежит Коннору, — но не смог. Духу не хватило. Может, он был как та собака, что громко лает, но не кусает? Этого никому не дано теперь узнать.

А вот Коннору действительно довелось убивать.

Тогда, на Кладбище, он стрелял боевыми патронами. Он видел, как его пули скашивали нападающих. Значит ли это, что он убийца? Можно ли как-то искупить эту свою вину?

Вот почему Коннор терпеть не может сидеть и ждать. От раздумий он просто сходит с ума.

Единственное, что примиряет его с бездействием — растущее чувство безопасности, нормальности бытия. Если в его положении вообще можно что-либо считать нормальным. Таши’ни были гостеприимны, несмотря на их изначальную холодность к нему. С момента публичного объявления, что Беглец из Акрона жив, Таши’ни сделали всё, чтобы Коннор считал их дом своим.

Однако в течение дня жилище пустует. Кили в школе — это, конечно, хорошо, потому что у Коннора не хватает терпения справляться с нехваткой терпения этого пацана. Чала вообще нет в резервации — он творит чудеса у хопи; Элина все свои дни проводит в педиатрическом отделении клиники; а Пивани весь день охотится и возвращается лишь к ужину.

Коннор, Грейс и Лев, которые не могут выйти за пределы дома из страха быть обнаруженными, предоставлены самим себе.

Первая неделя августа, их двадцатый день здесь. Вечереет. Насыщенный янтарный свет проникает сквозь окна, отразившись от противоположного склона расщелины. В этом доме на утёсе тени удлиняются быстро, а когда солнце заходит, сразу становится темно. Сумерки в ущелье коротки.

Грейс, не ведающая скуки, в самый же первый день пребывания у Таши’ни заявила: «Да здесь же куча всего интересного!» Сегодня она совершила набег на очередной шкаф и привела в порядок его содержимое с пугающей аккуратностью. Лев, идущий на поправку после аварии, расстелил на полу большого зала коврик и занимается лечебной гимнастикой, которую ему прописала Элина. Коннор расположился на пышной софе. Он где-то нашёл карманный нож — наверно, когда-то принадлежащий давно пропавшему Уилу — и занялся резьбой по дереву, но не имея понятия, что бы такое вырезать, просто стачивает и стачивает большие палки, пока они не превращаются в маленькие.

— Тебе бы заняться самообразованием, пока есть время, — сказал ему Лев в самый первый день, когда они трое остались в доме Таши’ни одни. — Ты сбежал из какого класса — десятого? Значит, так и не окончил старшую школу. Ну и как ты собираешься получить работу, когда всё это закончится?

Мысль о том, что «всё это когда-нибудь закончится» вызывает у Коннора смех. Интересно, как бы сложилась его жизнь в какой-нибудь альтернативной вселенной, где оставаться целым — нормальное явление, а не привилегия. Наверняка его способности к технике помогли бы ему устроиться ремонтником в какую-нибудь фирму. Так что, когда «всё это закончится» и если какое-то чудо позволит ему вернуться к нормальной жизни, — какой она будет, его жизнь? Коннор из альтернативной вселенной мог бы вполне удовольствоваться ремонтом холодильников, но Коннора из настоящей вселенной такая перспектива несколько пугает.

Ну вот, опять — делать нечего, сиди себе, раздумывай... Возвращаются старые рефлексы — Коннор злится. И хотя злость больше не толкает его на всякие глупости, он встревожен, зная, во что может вылиться возвращение его старого «я».

— Ух, как я это ненавижу! — говорит Коннор, отшвыривая бесполезную палку, которую только что обтачивал.

Лев раскручивается из заковыристой растяжки и, замерев по своему опоссумскому обычаю, безмолвно ждёт, что будет дальше.

— Ненавижу это! — повторяет Коннор. — Ненавижу торчать в чьём-то доме, ненавижу, когда обо мне заботятся. Я как будто становлюсь собой прежним! А я уже давно не прежний!

Лев продолжает молча смотреть другу в глаза, и в конце концов Коннору хочется отвести взгляд... но как бы не так! Он не позволит «переглядеть» себя!

— Ты никогда не умел быть обыкновенным, нормальным парнем, правда? — говорит Лев.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты был полный отстой. Больной на всю голову. Это ж надо додуматься: использовать бедного, ни о чём не подозревающего десятину в качестве живого щита!

— Угу, — негодующе мычит Коннор, — только не забудь, что я спас этому десятине жизнь!

— Ну да, в придачу. Ты же вовсе не с этой благородной целью вцепился в меня в тот день, а?

Коннор молчит: оба знают, что Лев прав, и это выводит Коннора из себя.

— Я хочу сказать, что ты боишься опять стать тем придурком, каким был два года назад. Но я точно знаю — этого не произойдёт.