Страница 50 из 100
Но которая из религий даст ему искомое? Кэм знает, что если он заговорит об этом с раввином или буддийским священнослужителем, то они ответят ему мудростями, которые лишь умножат вопросы. Типа: «Существуем ли мы потому, что другие воспринимают нас как таковых, или достаточно и нашего собственного суждения?»
Нет. Кэму нужна реальная и приземлённая догма, которая ответит ему конкретно: да или нет.
В нескольких кварталах отсюда есть католическая церковь — старая, с замечательными витражами. Во «внутреннем сообществе» Кэма набирается солидное количество верующих этой конфессии — достаточно для того, чтобы, вступая под своды храма, он ощутил почтение и трепет.
В церкви совсем немного народу — месса окончена, время исповедей подходит к концу. Кэм знает, что делать.
— Святой отец, отпустите мне мои прегрешения.
— Поведай о них, сын мой.
— Я ломал вещи. Я крал их. Электронику. Автомобиль — может, пару штук. Возможно, я как-то пытался изнасиловать девушку. Я не уверен.
— Не уверен? Как ты можешь быть в этом не уверен?
— У меня ни о чём нет полных воспоминаний.
— Сын мой, ты можешь исповедаться только в том, что помнишь.
— Это как раз то, что я пытаюсь донести до вас, святой отец. Все мои воспоминания обрывочны. Кусочки и фрагменты.
— Хорошо, я приму твою исповедь, но, мне кажется, тебе требуется нечто большее, чем таинство исповеди.
— Это потому, что мои воспоминания — от других людей.
— …
— Вы слышали, что я сказал?
— Я так понимаю — в тебе есть донорские части?
— Да, но...
— Сын мой, ты не можешь нести ответственность за действия не принадлежащего тебе мозга, как не можешь нести ответственность за действия пересаженной тебе руки.
— Парочка таковых у меня тоже имеется.
— Прошу прощения?
— Моё имя Камю Компри. Вам это ни о чём не говорит?
— ...
— Я сказал, что моё имя...
— Да, да, я слышал, слышал. Я просто удивлён, что ты пришёл сюда.
— Потому что у меня нет души?
— Потому что для меня это редкость — принимать исповедь у общественных деятелей.
— Значит, вот что я такое? Общественный деятель?
— Почему ты пришёл сюда, сын мой?
— Потому что я боюсь. Боюсь, что я, возможно, не... не существую.
— Твоё присутствие здесь доказывает, что ты существуешь.
— Да, но в качестве чего? Скажите мне, что я не ложка! И не чайник!
— Я не улавливаю в твоих словах смысла. Прости, но у меня длинная очередь на исповедь...
— Нет! Это важно! Мне нужно услышать от вас, что... Мне очень нужно знать... что я человек!
— Но ты ведь знаешь, что церковь официально не определила свою позицию относительно расплетения.
— Я не об этом спрашиваю...
— Да-да, я понимаю. Понимаю. Понимаю...
— Что вы как духовное лицо думаете...
— Ты требуешь от меня слишком многого. Я здесь для того, чтобы давать отпущение, не больше.
— Но ведь у вас есть своё мнение, не так ли?!
— ...
— Когда вы впервые услышали обо мне...
— ...
— Что вы подумали, святой отец?
— Я не вправе отвечать на это, а ты не вправе спрашивать!
— Но я спрашиваю!
— Ответ не послужит тебе на пользу!
— Тогда, святой отец, я подвергну вас испытанию. Вот оно: скажете ли вы мне правду или солжёте в собственной исповедальне?
— Я подумал...
— Да?..
— Я подумал тогда... что твоё явление в этот мир ознаменовало конец всего того, во что мы свято верим. Но это мнение — плод опасений и незнания. Признаю! И сегодня я вижу ужасное отражение своих собственных суждений. Ты понимаешь?
— ...
— Я признаю, что твой вопрос посрамил самонадеянность моих выводов. Как могу я судить, носишь ли ты в себе божественную искру?
— Просто скажите да или нет!
— Никто на всей земле не сможет ответить вам, мистер Компри, и вы должны бежать от всякого, кто возьмётся утверждать, что знает ответ.
Кэм бесцельно бродит по улицам, не зная, куда его занесло, да это его и не волнует. Наверняка Роберта уже организовала поисковую экспедицию.
И что будет, когда его найдут? Ну отведут домой. Роберта пожурит его. Потом простит. А завтра, или послезавтра, или после послезавтра он наденет на себя новенькую форму, что висит на двери, ему понравится, как он выглядит, и он позволит передать себя в руки новых хозяев.
Он знает, что этого не избежать. И ещё он знает, что в день, когда это произойдёт, последняя тлеющая в нём искра погаснет навсегда.
Навстречу по мостовой приближается автобус, его фары прыгают вверх-вниз — колёса попали в выбоину. Может, сесть в него и отправиться домой? Или наоборот, куда-нибудь подальше от дома? Но в сознании Кэма сейчас бьётся совсем иная мысль...
И он молится на девяти языках дюжине разных божеств: Иисусу, Яхве, Аллаху, Вишну, мирозданию и даже великой, лишённой божественной сути пустоте.
«Пожалуйста, — молит он, — пожалуйста, дайте мне хотя бы одну-единственную причину, чтобы не броситься под колёса этого автобуса!»
И когда ответ приходит, он звучит на английском языке, и вовсе не с небес, а из открытых дверей бара:
— ...подтвердили, что Коннор Ласситер, также известный как Беглец из Акрона, всё ещё жив. Предполагается, что он скрывается от властей вместе с Левом Калдером и Рисой Уорд...
Автобус проезжает мимо, забрызгав джинсы Кэма грязью.
Спустя сорок пять минут Кэм возвращается домой с новым для себя чувством умиротворения, как будто ничего не произошло. Роберта задаёт ему взбучку. Роберта прощает его. Всё как всегда.
— Тебе пора научиться не поддаваться сиюминутным настроениям! — упрекает она.
— Да знаю, знаю.
Кэм сообщает ей, что принимает предложение генерала Бодекера.
Роберта, как и следовало ожидать, на вершине счастья.
— Это важнейший шаг для тебя, Кэм! Ты просто обязан его сделать. Я так тобой горжусь!
Интересно, думает Кэм, как бы среагировал генерал, если бы я отказался? Наверняка бы военные всё равно явились и забрали его насильно. Раз он их собственность, они имеют право делать с ним, что хотят.
Кэм отправляется к себе в комнату и сразу же берётся за гитару. Сегодня он играет не просто ради удовольствия, сегодня у него есть цель, известная только ему одному. Музыка несёт с собой отражения воспоминаний, словно образ на сетчатке, остающийся после ярко освещённого пейзажа. Определённая аппликатура, определённая последовательность аккордов ещё больше высвечивают картину; и Кэм старательно работает над ними, вслушивается, варьирует... Он устремляется вглубь.
Созвучия кажутся атональными и случайными — но это лишь кажется. Для Кэма они всё равно что поворот диска на замке сейфа. Можно раскусить любую комбинацию, если обладаешь достаточным навыком и знаешь, к чему прислушиваться.
И наконец после целого часа игры головоломка начинает складываться. Из хаоса звуков на поверхность всплывают четыре аккорда, необычные в своей последовательности, но могучие в своём пробуждающем память воздействии. Кэм играет их снова и снова, пробует различную аппликатуру, добавляет и убирает ноты, меняет гармонию... Он полностью слит со своей музыкой.
— А этого я ещё не слышала, — говорит Роберта, просовывая голову в дверь. — Что-то из нового?
— Да, — лжёт Кэм. — Совершенно новое.
На самом же деле эта музыка очень стара. Гораздо старше его, Кэма. Ему пришлось копать глубоко, чтобы вытащить её наружу, но стоило ему только найти эти звуки — и теперь кажется, будто они всегда сидели в кончиках его пальцев, жили на краю его сознания и только ждали своего часа. Мелодия наполняет его безмерной радостью и безмерной скорбью. Она поёт о высоко парящих надеждах и низверженных мечтах. Чем дольше он играет, тем ярче воспоминания.
Пару часов назад, войдя в бар и увидев на экране телевизора лица Беглеца из Акрона, его любимой Рисы и десятины-хлопателя Лева, Кэм остолбенел. Во-первых, от самой вести, что Коннор Ласситер жив, а во-вторых и в-главных, от ощущения ментальной связи, при которой завибрировали все его швы.