Обделенные душой (ЛП)

Веселье и уют здесь давно умерли.

Коннору ясно как день: Хартсдейл в экономической депрессии, что само по себе не такое уж редкое явление. Для того чтобы городок испустил дух, в эти дни всего-то и нужно, чтобы главная фабрика — кормилица всей округи либо закрылась, либо подобрала юбки и упорхнула в края с дешёвой рабочей силой. Хартсдейл, однако, не просто в упадке; он уродлив изначально, словно таким и задумывался.

Главная улица представляет собой два ряда низких строений бездарной архитектуры, окрашенных в различные оттенки бежевого. И если по пути сюда Коннор видел немало процветающих зелёных ферм, купающихся в лучах июльского солнца, то в центре городишки нет ни деревьев, ни газонов, не считая чахлой растительности, пробивающейся сквозь щели в асфальте. Доска приходских объявлений у невзрачной церкви, выстроенной из скучного тускло-жёлтого кирпича, вещает: «Кто лает ис пить вои грехи? Б нго по пя ницам».

Самое привлекательное здание городка — это новенький трёхэтажный гараж, но он закрыт. Причина, как сообразил Коннор, кроется в пустыре рядом. На торчащем здесь рекламном щите изображено современное офисное здание, которое когда-нибудь вырастет на этом месте и для которого, возможно, понадобится три парковочных уровня. Однако заброшенный вид пустыря ясно говорит, что офисный комплекс находится на стадии проектирования уже лет десять и так с этой стадии, по всей вероятности, и не сдвинется.

Городишко, впрочем, ещё не издох окончательно: на улицах Коннор видит довольно много людей, торопящихся по своим утренним делам — но его обуревает желание задать им вопрос: «Зачем вам всё это надо? Какой в этом смысл?» Беда посёлков вроде Хартсдейла в том, что всякий, у кого инстинкт самосохранения ещё не притупился окончательно, давно сбежал отсюда, осев в каком-нибудь другом местечке, которое, в отличие от Хартсдейла, ещё не потеряло души. Здесь же остались лишь те, кого можно сравнить с пригаром, намертво приклеившимся ко дну сковородки.

Коннор подходит к супермаркету. От асфальтированной парковки исходят мерцающие волны жара. Если он собирается угнать машину, то здесь есть из чего выбрать; вот только одна проблема: всё хорошо просматривается, враз попадёшься. К тому же, лучше найти долговременную стоянку — угнанного с неё автомобиля не хватятся ещё дня два-три. А если он уведёт машину с площадки около супермаркета, то не пройдёт и часа, как её объявят в розыск. Хотя стоп, кого он пытается обмануть? Долговременная стоянка означает, что у владельцев припаркованных там машин есть куда надолго уехать. Тогда как жителям Хартсдейла, похоже, ехать некуда. Конечная остановка.

Супермаркет неодолимо влечёт Коннора к себе — парень вдруг осознаёт, что двенадцать часов ничего не ел. В кармане завалялась двадцатка. Ну, ничего ж страшного в том, чтобы купить себе поесть, правда? В большом магазине можно оставаться неузнанным целых пять минут!

Автоматические створки скользят в стороны, и на Коннора накатывает поток холодного воздуха. Поначалу это освежает, а потом становится неприятно, потому что пропотевшая одежда прилипает к телу. Магазин ярко освещён, покупатели медленно бродят между стеллажами, пользуясь возможностью как можно дольше оставаться в прохладе.

Коннор берёт готовые сэндвичи и пару банок содовой — для себя и Лева — и направляется к автоматической кассе, где обнаруживает, что та не работает. Значит, контакта с людьми не избежать. Коннор выбирает кассира, у которого самый рассеянный и скучающий вид. Парень на год-два старше Коннора, тощий, с сальными чёрными волосами и жалким младенческим пушком над верхней губой вместо усов. Кассир проводит товары Коннора через сканер.

— Это всё? — дежурным тоном спрашивает он.

— Угу.

— Товары все в надлежащем состоянии?

— Да, всё в порядке.

Кассир вскидывает нелюбопытный взгляд. Коннору кажется, что парень задерживает на нём глаза чуть-чуть дольше необходимого, но, возможно, здесь такая политика — начальство требует, чтобы персонал смотрел покупателям в глаза; это часть стандартного ритуала, как и дурацкие вопросы.

— Может, помочь донести до машины?

— Сам справлюсь.

— Как знаешь, братан. Смотри, поосторожней, снаружи топка.

Коннор без дальнейших затруднений выходит в раскалённый день. Он уже на середине стоянки, когда сзади вдруг раздаётся:

— Эй, подожди!

Коннор застывает, правая рука привычно сжимается в кулак. Однако, повернувшись, он видит давешнего кассира — тот идёт к нему, помахивая бумажником.

— Братан, ты бумажник забыл.

— Извини, — говорит Коннор, — не мой.

Кассир открывает бумажник, смотрит на водительское удостоверение.

— Уверен? Потому что...

Атака следует настолько неожиданно, что застаёт Коннора врасплох. У него нет ни малейшего шанса защититься, к тому же удар идёт низом. Пинок в пах, мгновенный шок, а затем нарастающая волна нестерпимой боли. Коннор размахивается, и рука Роланда не подводит — кулак попадает прямо кассиру в челюсть. Потом в ход идёт его родная рука, но боль к этому моменту так сильна, что удар получается вялым. Кассир уже у Коннора за спиной, захватывает его шею удушающим приёмом. Но Коннор не сдаётся. Он крупнее своего противника, сильнее его, однако кассир знает своё дело, и реакция Коннора запаздывает. Захват соперника блокирует его дыхательные пути и зажимает сонную артерию. В глазах Коннора темнеет, ещё немного — и он потеряет сознание. Одно хорошо — когда ты без сознания, то не ощущаешь жгучей боли в паху.

Раньше я не прочь был позубоскалить над хлопателями, но недавно трое из них избрали своей целью мою школу и взорвали себя посреди переполненного коридора. Кто бы мог подумать, что такое простое движение — соединение ладоней — способно причинить столько горя? В тот день я потерял многих своих друзей.

Если ты думаешь, что хлопателей нельзя остановить, ты не прав. Например, если ты заметил в своём районе подозрительных подростков, не медли, заяви в полицию, потому что статистика свидетельствует: большинство хлопателей — молодые люди не старше двадцати. Обращай внимание на тех, кто одет слишком плотно, не по погоде, — хлопатели обычно стараются обезопасить себя от случайной детонации. Присмотрись к человеку, идущему слишком осторожно, как если бы каждый его шаг стал последним. Выступай в поддержку запрета на аплодисменты в общественных местах в твоём округе.

Вместе мы сможем положить конец террору хлопателей. Наши руки против их рук!

— Спонсор: общество «Руки врозь ради мира»

Коннор приходит в себя в одно мгновение — сразу, без обычного тумана в мозгу. Зрение чётко, память тоже не подводит. Он знает, что подвергся нападению и что у него большие неприятности. Вопрос: насколько большие?

Рана в груди ноет, в голове словно молот стучит, но Коннор заталкивает мысли о боли куда-то в закоулок сознания и быстро начинает вбирать в себя информацию об окружающем. Так, стены из шлакоблоков. Земляной пол. Это хорошо: значит, он не в тюрьме и не в полиции. Скудный свет льётся из единственной голой лампочки над головой. И справа, и слева у стен громоздятся горы съестных припасов, стоят ящики с питьевой водой. Бетонные ступеньки ведут наверх, к люку. Ясно — он в подвале или бункере. Скорее всего, это штормовое убежище. Тогда понятно, почему здесь столько провианта.

Коннор пытается пошевелиться, но не может. Его руки привязаны к столбу за спиной.

— Долговато ты очухивался!

Коннор поворачивает голову и видит неопрятного кассира из супермаркета — тот сидит в тени у горы продуктов. Обнаружив, что пленник смотрит на него, он подвигается на свет.

— Этим приёмчиком я вырубаю народ на десять, максимум двадцать минут. А тебе понадобился почти целый час.

Коннор не произносит ни слова. Любой вопрос, любое высказывание равносильно признанию своей слабости. Этот лузер не дождётся, чтобы Коннор добавил ему власти над собой сверх уже имеющейся.