Герои Первой мировой

Злобную клевету на героя Первой мировой представляет собой и пассаж, касающийся службы К. Крючкова после июля 1914 года: «Крючков, любимец командира сотни, по его реляции получил Георгия. Товарищи его остались в тени. Героя отослали в штаб дивизии, где он слонялся до конца войны, получив остальные три креста за то, что из Петрограда и Москвы на него приезжали смотреть влиятельные дамы и господа офицеры. Дамы ахали, дамы угощали донского казака дорогими папиросами и сладостями, а он вначале порол их тысячным матом, а после, под благотворным влиянием штабных подхалимов в офицерских погонах, сделал из этого доходную профессию: рассказывал о “подвиге”, сгущая краски до черноты, врал без зазрения совести, и дамы восторгались, с восхищением смотрели на рябоватое разбойницкое лицо казака-героя. Всем было хорошо и приятно».

Что на это можно ответить?.. О том, что штабная служба Крючкова была очень непродолжительна и сильно его тяготила, мы уже рассказали. Георгиевские кресты, служа в штабах, получить было просто невозможно — чтобы убедиться в этом, достаточно внимательно ознакомиться со Статутом этой награды. Тем более в архиве сохранились документы, рассказывающие, за какие именно боевые подвиги Крючков получил все свои кресты. Соратники Козьмы — казаки Василий Астахов, Михаил Иванков и Иван Щегольков — вовсе не «остались в тени»: их наградили также весьма и весьма почетными Георгиевскими медалями, им тоже посвящали восторженные статьи в газетах, очень известной была фотография, где герои боя 30 июля позировали все вместе, плечом к плечу. Про «тысячный мат», которым Крючков якобы «порол» заезжих дам, даже говорить не хочется, такое в голову не пришло бы никакому нижнему чину, даже самому разнузданному.

Но основательнее всего была «переписана» автором «Тихого Дона» история легендарного боя 30 июля 1914 года. «Альтернативная версия» Шолохова базировалась на устных воспоминаниях казака Михаила Павловича Иванкова (1891 —1969) — одного из участников неравной схватки. Однако к 1920-м годам, когда Шолохов расспрашивал Иванкова о былом, тот успел повоевать во время Гражданской на стороне красных и наверняка хорошо усвоил, что можно, а чего нельзя говорить пролетарскому писателю. Кроме того, он, вероятно, чувствовал себя обойденным по итогам боя и во время бесед с Шолоховым постарался представить события в выгодном для себя свете. Да и уже после выхода «Тихого Дона» Иванков не стеснялся во всеуслышание рассказывать, что немецкого офицера во время схватки убил не Астахов, а он, Иванков…

В результате фрагмент романа, посвященный событиям 30 июля 1914 года, получился крайне далеким от исторических и военных реалий тех дней. Так, писателем было искажено название содействовавшего казакам пехотного полка (108-й Саратовский полк почему-то стал у него 108-м Глебовским), а в английском переводе «Тихого Дона» реальный казак Василий Астахов и вовсе был назван Мрыхиным.

Начинается шолоховская «альтернативная версия» подробным описанием мирной жизни поста № 3 в селе Лубове. С самого начала читателю сообщают, что командовал этим постом Василий Астахов (в реальности, как мы помним, командиром был Крючков). При этом в самом неприглядном свете выставлен опять-таки не кто-нибудь, а именно Козьма Крючков. Он, по версии Шолохова, отправляется в местную корчму на поиски выпивки: «Крючков шлепком высадил пробку… Крючков приплясывал и грозил кулаком в окна…» В то же время о других казаках нам сообщается значительно больше — они и несут дозорную службу, и косят траву, и общаются с проезжающими через Лубово пограничниками, словом, заняты делом. В итоге у читателя начинает складываться образ Крючкова как пьяницы, лентяя и вообще персонажа, от которого мало что зависит.

Усиливается это впечатление после появления в романе германского разъезда. Тут Шолохов щедрой рукой вручает все «бразды правления» боем Василию Астахову. Именно он в «Тихом Доне» сообщает о появлении немцев русской пехоте, отдает приказ преследовать врагов, затем обстреливать их, он же вообще действует наиболее энергично — «Астахов первым вскочил на коня», «Первый подскакал Астахов». Нет никакого сомнения в том, что реальный Василий Астахов действовал в бою 30 июля грамотно, умело и храбро. Но Шолохов абсолютно намеренно подчеркивает придуманное им старшинство Астахова — это необходимо писателю затем, чтобы лучше оттенить ничтожность Козьмы Крючкова. Более того, именно Астахову Шолохов приписывает действия, которые решили исход боя: «Астахов прорвал кольцо… За ним погнался немецкий офицер. Почти в упор убил его Астахов выстрелом, сорвав с плеча винтовку. Это и послужило переломным моментом в схватке. Немцы, все израненные нелепыми ударами, потеряв офицера, рассыпались, отошли». На самом же деле офицер был убит Астаховым в самом начале схватки, и это отнюдь не помешало немцам всеми силами навалиться на четверку казаков. Кроме того, как мы помним, противник донцам попался в высшей степени стойкий — оставшиеся в живых израненные немцы отнюдь не «рассыпались, отошли», а упорно продолжали обстреливать загнанного в болото Крючкова…

В фрагменте романа, посвященном бою, Астахов упоминается целых 14 раз. Но и своего собеседника Иванкова писатель тоже не обидел, упомянув его ни много ни мало 18 раз, хотя в романной версии боя его роль отнюдь не «руководящая». Что же касается Козьмы Крючкова, то он упомянут всего 7 раз, причем его действия и реплики носят чисто иллюстративный характер («“Успел!” — крикнул Крючков, занося ногу в стремя», «Курнуть бы, — шепотом сказал Крючков», и т. п.). Четвертому участнику боя, Ивану Щеголькову, в «Тихом Доне» и вовсе «не повезло» — Шолохов упоминает его всего-навсего дважды.

Сама картина неравного боя написана Шолоховым так: «Иванков ехал шагом, приподнимаясь на стременах, заглядывая в низ котловины. Сначала он увидел колышущиеся кончики пик, потом внезапно показались немцы, повернувшие лошадей, шедшие из-под склона котловины в атаку… Спиной до боли ощутил Иванков щиплющий холодок смерти. Он крутнул коня и молча поскакал назад.

Астахов не успел сложить кисет, сунул его мимо кармана.

Крючков, увидев за спиной Иванкова немцев, поскакал первый. Правофланговые немцы шли Иванкову наперерез. Настигали его с диковинной быстротой. Он хлестал коня плетью, оглядывался. Кривые судороги сводили ему посеревшее лицо, выдавливали из орбит глаза…

“Вот! Вот! Догонит!” — стыла мысль, и Иванков не думал об обороне; сжимая в комок свое большое полное тело, головой касался холки коня…

Озверев от страха, казаки и немцы кололи и рубили по чем попало: по спинам, по рукам, по лошадям и оружию… Обеспамятевшие от смертного ужаса лошади налетали и бестолково сшибались».

Таким образом, героический бой, неравная доблестная схватка, из которой русские воины вышли победителями, преподносится как нелепая, бестолковая сшибка, а казаки, каждый из которых, в отличие от немцев, еще до призыва на действительную службу был отлично подготовленным бойцом и держал оружие в руках с семи лет, выглядят «озверевшими от страха» трусами, чувствующими лишь «щиплющий холодок смерти». Естественно, и здесь автор романа не упустил возможности отдельно «пнуть» Крючкова — в его изображении именно он первый поворачивает коня, завидев противника…

Сам факт схватки Крючкова с множеством вражеских всадников Шолохов замолчать не смог, но все же не удержался от того, чтобы снизить число немцев с 11 до 8, а саму картину боя постарался «подать» сухо, без особых эмоций: «В стороне человек восемь драгун огарновали Крючкова. Его хотели взять живьем, но он, подняв на дыбы коня, вихляясь всем телом, отбивался шашкой до тех пор, пока ее не выбили. Выхватив у ближайшего немца пику, он развернул ее, как на ученье. Отхлынувшие немцы щепили ее палашами». Согласитесь, никаким особенным «героизмом» от этого фрагмента не пахнет — просто кавалерийская сшибка с врагом. Количество убитых Крючковым драгун Шолохов не сообщает, равно как не говорит и о том, сколько ранений получил каждый участник сражения.