Страница 67 из 96
Румянцев был другим человеком и не собирался сидеть сложа руки, смиренно ожидая собственной кончины. В своей отставке Румянцев увидел благоприятный шанс. Пожилой сановник, казалось бы, лишенный способности открыть для себя что-либо иное, вступил в последний, один из наиболее плодотворных этапов жизненного служения. Оставалось немало неосуществленных проектов, начало которым было положено давно, но загруженность государственными делами останавливала на полпути. Наконец появилась возможность целиком посвятить себя занятиям, к которым тяготел с юности. Биография Румянцева, относимая к годам дипломатической службы в Европе, содержит немало свидетельств того, насколько молодой посланник проявлял интерес к историческому знанию у «образованных народов». То, на что не хватало времени, что едва удавалось осуществлять лишь урывками, стало для Румянцева свободным и открытым полем для повседневной деятельности. Кроме того, оставалось незавершенным дело, начатое его отцом, — возведение города на месте белорусской деревни Гомель. Преобразования на Гомелыцине, к которым Румянцев приступил в конце XVIII века, продвигались медленно. Отец, фельдмаршал Румянцев-Задунайский, следуя примеру сильных мира, к концу жизни успел воздвигнуть здесь огромный дворец. Возвышаясь над убогой округой, строение смотрелось по тем временам весьма странно, если не сказать вызывающе…
Когда Николай Румянцев вступил в права наследования, он думал над тем, как правильно распорядиться огромным богатством, к чему его приложить, на что направить. Братьев Сергея и Николая Румянцевых общественное мнение не без основания относило к числу богатейших людей России. Им принадлежали обширные имения в различных частях империи с сельхозугодьями и прибыльными промысловыми, производственными предприятиями. Занятых на них «душ» крепостных только у Николая Петровича Румянцева было, по одним данным, 30 тысяч, а по другим, 35 тысяч крестьян в Белоруссии, Украине, Центральной России. Немалый доход составляли проценты по банковским вкладам, участие в акционерном капитале. Поводов к тому, чтобы вести праздный образ жизни, угождать собственному тщеславию было немало. В имущественных делах, в производимых расходах Румянцев предпочитал руководствоваться общественными целями и интересами. Для него доставшееся богатство — часть государственной собственности, переданной ему в управление. Оно не должно оставаться без движения.
В классической русской литературе XVIII—XIX веков воссозданы нравы «типичных» представителей помещичьего сообщества, принимавшие порой весьма уродливые формы. В общественном сознании укоренилось отношение к крепостному праву как к злу, однако предложить, как его преодолеть, мало кто решался. Идея отпускать на волю крестьян по усмотрению их владельца-помещика, предложенная в начале царствования Александру I братом канцлера С.П. Румянцевым, развития не получила. Не помог и Императорский указ «О вольных хлебопашцах». Российское общество, несмотря на тревоги внешнего порядка, не созрело, не было готово к радикальным переменам. На деле помещики, в силу исторически сложившихся условий, оставались единственным классом эффективных в системе землевладения собственников. Опираясь на них, российская монархия сумела воплотить идеи собирания земель, выстроить могущественное государство, создать и укрепить империю. Жизнь и судьба румянцевского поколения пришлась на исторический период, когда ресурсы, заложенные в экономическую систему, какой на Руси выступало крепостничество, стали иссякать. Отставание от других европейских государств становилось все очевиднее. Однако вопрос из вопросов, занимавший умы современников, состоял в том, как безболезненно, без потерь и потрясений обеспечить переход к новой экономической формации.
Век просвещения не оставил Николая Румянцева в стороне от научных идей и общественно-политических течений времени. Он был лично знаком с известными европейскими энциклопедистами, учеными, литераторами. Дипломату, проведшему 13 лет в гуще европейской жизни, было хорошо известно, чем жил ученый мир, что ценилось в духовной жизни передовых по тому времени государств. Он видел, насколько общественное развитие все более наполнялось знаниями всех направлений: от инженерных наук до истории, эстетики, философии. Религиозно-мистическое сознание все более вытеснялось подлинно научным естествознанием, что, в свою очередь, стимулировало прогресс. Немалое значение придавалось историческому просвещению и образованию, что наполняло национальное самосознание идеями обновляемой государственности. Мировоззрение европейцев формировалось под воздействием таких просветителей, как Вольтер, Дидро, Гольбах, Гельвеций, Кондильяк. Отгородиться от этого, не пытаться разобраться в том, что питало духовную жизнь передовых обществ центральной части континента, Румянцев не мог себе позволить. События и уроки происходившей на его глазах революции во Франции наводили на мысль о неизбежном и возможном повторении подобного. В этом он был не одинок. О высокой опасности распространения революционных идей в России свидетельствовали изменения в общественных настроениях. Некоторая часть дворянства, охваченная паническими настроениями, на всякий случай принялась обучать своих детей ремеслам, прикладным профессиям, чтобы они были готовы к внезапно изменившимся условиям. На это настраивало положение, в котором оказалась значительная часть поступавшей в Россию французской эмиграции. Достойные, уважаемые у себя в стране люди, обреченные на годы изгнания, не могли и не знали, как и к чему себя применить.
Румянцев был не из тех, кто готовил себя капитулировать перед неизбежностью. По складу характера, по убеждениям его также не отнесешь к радикалам-ниспровергателям. Находившийся за пределами страны дипломат думал об эволюционном пути продвижения отсталой и непросвещенной российской государственности к необходимым преобразованиям. Исходил из того, что воспрепятствовать социальным потрясениям можно на основе постепенных либеральных реформ. Их первоочередной целью должно стать образование и обучение, продвижение в крестьянскую среду прогрессивных способов хозяйствования на земле. Чувство ответственности за судьбу вверенных бесправных людей, не всегда присущее иным российским крепостникам, в Румянцеве проявлялось особенно обостренно. Известно, например, что на продовольственное снабжение районов Гомелыцины, пораженных голодом 1821 года, он израсходовал сотни тысяч рублей.
Из дошедших до нас сведений, почерпнутых из указа Екатерины II, местечко Гомель и его окрестности среди других благодеяний были подарены императрицей фельдмаршалу Румянцеву «для увеселения». На самом деле, кто-то из переписчиков документа вероятнее всего допустил ошибку. Имелось в виду, вероятно, другое — «для поселения». С некоторых пор государыня посчитала важным расселять дворянскую элиту в метрополии, преследуя цель лучшей управляемости и обеспечения государственных целей и интересов в губерниях. В этом она особенно утвердилась, извлекая уроки из пугачевского бунта. Какое для себя увеселение мог обрести в глухом, заброшенном краю такой человек, как Петр Румянцев? Обширная территория живописных, плодородных, заселенных крестьянами земель позволяла создать здесь дворянское гнездо, поместье. Именно так фельдмаршал и воспринял этот дар Екатерины. Не откладывая дело в долгий ящик, он приступил к обустройству поселения, подобающего его государственному статусу и престижу. В центре был заложен внушительный дворец. Завершить строительство ему не удалось. Поместье было завещано старшему сыну, Николаю Румянцеву.
Наследник, опираясь на свои наблюдения и впечатления от жизни за границей, задумал создать нечто необычное, такое, чего в Российской империи до той поры не было. Он решил создать провинциальный город нового типа, подобный таким, какие он видел в благоустроенной Европе. Румянцев ставил эту амбициозную цель в надежде, что Гомель станет прототипом того, как могло бы быть в империи повсеместно. Город этот должен был быть построен из камня и стать комфортным для жизни.