Страница 53 из 76
Принять «хвост» на запасной путь? Там — пых-пых — «дышит» рабочий, ожидая прохода почтового. Погнать дрезину навстречу почтовому? Успеет ли? Успеет не успеет, но в его положении это единственный выход. Погнать дрезину навстречу почтовому… Предупредить машиниста… Дать поезду задний ход… Ослабить удар «хвоста»…
Грузный Марфин выскакивает на перрон и бежит… Как утка бежит, переваливаясь с ноги на ногу. И хотя со стороны это смешно, никто не смеется, ни Настя-стрелочница, ни Сергей-обходчик, ни Ленька-внук, устремивший сперва на деда пристальный взгляд, а потом и сам устремившийся за ним к дрезине.
— Четыреста первый… разрыв! — крикнул, подбегая, Марфин, и Настя с трех слов поняла все. Сергей-обходчик и Ленька-внук тоже поняли. Четыреста первый прошел совсем недавно. Все четверо, не сговариваясь, посмотрели в сторону Синицы. Горизонт был чист. Ну и что? Что они могли поделать? Настя с надеждой посмотрела на Марфина. Он такой пожилой, такой важный… Он должен знать… Но Марфин не принял ее взгляда. Он смотрел на Сергея-обходчика. Но смотрел так, как смотрят на солдата перед боем: сдюжит ли? Из всех троих, не беря в расчет Леньку, только он, здоровяк, годился для дела, задуманного Марфиным. Один он.
Сам Марфин не сдюжит — годы… Насте тоже не сдюжить — женщина. Остается Сергей.
— Давай, — крикнул он обходчику, — гони навстречу почтовому!
До Насти сразу дошел смысл сказанного. «Давай» — она взглядом поощрила обходчика.
— Гнать навстречу почтовому? — Сергей озирался, как волк на гончих. — Навстречу смерти? — Страх согнал краску, и лицо у него побелело. — Но это же бессмысленно: других не спасешь и сам погибнешь. — Вдруг глаза его, пустые и холодные, загорелись. Он увидел то, чего ни Настя-стрелочница, ни дежурный Марфин еще не видели: черную точку на горизонте. — Поздно! — крикнул обходчик, с трудом подавляя радость. — Вот он, гремит уже…
Нотки радости в голосе Сергея не ускользнули от Насти. «Трусит», — с неприязнью подумала стрелочница. А она-то, она о нем: не парень — огонь. Не огонь — головешка. Теперь все, теперь разрыв и никакой дружбы!
Настя посмотрела на дежурного и не узнала Марфина. Таким старым он еще никогда не был.
Значит, все. Значит, ни она, Настя-стрелочница, ни дежурный Марфин, ни Сергей-обходчик — трус Сергей — ничего уже не поделают. Чему быть, тому не миновать. Надо скорей примириться с мыслью, и, не мучая себя пустыми надеждами, бежать на станцию, звонить в район, звать «Скорую помощь», чтобы потом, когда случится то, чего уже не миновать, спасти тех, кого еще можно будет спасти…
Бежать… Звонить… Почему же она не бежит и не звонит, а стоит как вкопанная и молча смотрит, как Сергей-обходчик, пыхтя, пытается опрокинуть набок ручную дрезину.
Стой!.. Стой, Сергей-обходчик, трус Сергей!.. Не то ты делаешь. Она, Настя, лучше тебя знает, что делать. Лучше тебя и лучше дежурного Марфина, которого отчаяние состарило в одну минуту…
Странно, она кричит изо всех сил, а ни дежурный Марфин, ни Сергей-обходчик даже не смотрят в ее сторону. Неужели не слышат? Конечно, нет, потому что она кричит, не разжимая губ, кричит про себя, мысленно. А надо не так, надо вслух… Поздно! Сергей-обходчик вот-вот опрокинет дрезину. Криком делу уже не поможешь. Ну что ж, она и без крика…
Настя срывается с места, отталкивает Сергея-обходчика и, пока тот ошалело озирается, раскатывает дрезину, вскакивает на нее и в ту же минуту видит, как следом за ней на дрезину прыгает внук Марфина Ленька.
— Наза… — только и успевает выдохнуть Марфин, но Ленька уже не слышит его, а если бы и услышал, все равно не послушался бы, не спрыгнул.
Он становится лицом к Насте-стрелочнице и, ухватившись за держаки, помогает Насте гнать дрезину навстречу почтовому. Но встреча с почтовым не входит в Настины планы. Марфин и Сергей-обходчик ошибаются, если так думают. У нее другое на уме…
Ветер — упрямый, лобастый — слепым теленком тычется в лицо, бодает грудь, путает волосы и хлещет юбкой по ногам. Небо прояснилось, и солнце, выкатив великанский глаз, в упор смотрит на коротышку женщину и мальчика-с-пальчик — отчаянные, куда они так мчатся?..
Настя оглядывается и с ужасом замечает, что черная точка увеличилась, как расплывшаяся клякса, и стала пятном, правда, все еще темным — издали все краски черные, — но большим черным пятном, а это значит, что опасность мчится на нее с бешеной скоростью. Нет, лучше не смотреть… И некоторое время Настя придерживается этого правила — не оборачиваясь, качает вместе с Ленькой ручку дрезины, отбивая поклон за поклоном бегущим под колеса рельсам. Не выдержала. Любопытство сильнее страха. Оглянулась и вздрогнула: черное пятно превратилось в рыжее. А это значит — опасность совсем рядом. Быстрей… Нет, нельзя быстрей. Скоро стрелка, где от главного пути отходит ветка, ведущая в заброшенный карьер. Она-то ей и нужна. Но дрезина уже набрала скорость, и теперь попробуй останови ее…
Только бы не выпустить держаки из рук. Выпустишь — пропадешь. Попытаешься поймать, так схлопочешь по рукам, что света белого не взвидишь. И хорошо еще, если кулем не вылетишь из дрезины. А вылетишь, наверняка разобьешься в лепешку. Это — ладно.
Ты сама за себя в ответе. Знала, на что шла. А Ленька, что рядом с тобой? А те, в почтовом? Те разве знали, на какую беду себя обрекли, покупая билеты? Ради тех, в почтовом, ни за что на свете нельзя выпускать держаков из рук. И тормозить, тормозить, тормозить, сжигая на деревянном огне кровавые мозоли, захлебываясь ветром и глотая злые соленые слезы.
Что это, послышалось или так оно и есть?
Тра-та-та-та-та… Тра-та-та-та… Все медленней и медленней… Все реже и реже… Тра-та-та-та… Тра-та-та-та… Переехали стрелку. Остановили дрезину, и бегом назад. Помогай, Ленька! Перевалили чугунную тяжесть справа налево, перевели стрелку. Все! Теперь ждать и молить «хвост»: скорей, скорей, скорей…
Вот он!
Тра-та-та-та… Тра-та-та-та… Все быстрей и быстрей, все чаще и чаще. Тра-та-та-та… Тра-та-та-та… Тра-та-та-та-а-а — железная скороговорка слилась в один протяжный гул.
Три вагона и две платформы. Счастье, что порожние. Не так жалко. Промчались на бешеной скорости и сгинули вдали. Не сгинули. Скоро дали о себе знать. Громом среди ясного неба, столбом пыли, поднявшимся на месте крушения.
Теперь перегнать дрезину с главного на запасной путь и ждать почтового.
Го-го-го-го-го…
Это он. Ползет, тяжелый, на подъем, ползет сопя и отдуваясь. Ползи, милый, ползи, путь свободен…
Машинист, увидев Настю и Леньку, как вождь, поднял руку. Настя и Ленька устало ответили: помахали в ответ.
Прогремел почтовый. Пора и им: жечь на деревянном огне мозоли, захлебываться ветром… Нет уж, с них хватит. И мозолей, и ветра. Пойдут медленнее. Да и подъем не даст разогнаться.
Настя и Ленька вполсилы гонят дрезину на станцию. Там уже увидели их и наперегонки мчатся навстречу: дежурный Марфин, Сергей-обходчик и еще кто-то, совсем маленький. Настя сперва даже не обратила на маленького внимания, а потом, вглядевшись, узнала и — в лице ни кровинки — выпустила держаки из рук и бессильно опустилась на сиденье: Ваня, сынок… приехал на почтовом… обещал ведь… вырос-то как…
Яма
Как-то раз — впрочем, это было всякий раз, когда кончались уроки, — по шпалам домой шли два мальчика. Почему по шпалам, когда рядом, вдоль пути, бежала отличная тропинка? Да так уж, по привычке. Кто при железной дороге живет, тот даже пешком по железной дороге путешествует. Опасно? Конечно, поезд невзначай наскочить может. Но, странно, шоферам почему-то кажется, что если они шоферы, то автомобилей им бояться нечего. То же самое думают о поездах железнодорожники.
Ну а так как оба мальчика принадлежали к семье последних, то и они так же думали и всем путепроводам на свете предпочитали железные. Ясно? Теперь — дальше.
Мальчики были разные. Леня — толстый и большеголовый, отчего школьная фуражка на нем сидела, как наперсток на арбузе; Витя, наоборот, — тощий и узколицый, отчего школьная фуражка его поминутно сползала на глаза, и он щелчком возвращал ее обратно.