Страница 38 из 76
И еще два эпизода того вечера врезались мне в память. На трибуну поднялся следователь городской прокуратуры Егор Ефимович и, причесав несуществующие волосы, сделал поразившее всех заявление: сегодня днем на экстренном заседании исполкома районного Совета почетный гражданин города Наташина Черняк лишен этого звания. Еще больше удивились собравшиеся, узнав, что членов подпольной группы «Суд Мазая» было не семь, а восемь. Восьмой изменил семерым, и семеро приговорили восьмого к расстрелу.
— Имя?.. Как имя? — нетерпеливо крикнули из зала.
— Черняк, — сказал следователь в тревожной тишине и на вопрос, где он, то есть Черняк, сейчас, ответил: уехал в неизвестном направлении, попросив старшую вожатую наташинской школы Зою Алексееву временно позаботиться о его внуке Тарасе. В зале возмутились: почему дали улизнуть? — на что следователь сказал, что задерживать Черняка не было никаких юридических оснований, к тому же во время боев за Наташин он помог нашим частям взять город и даже совершил при этом героический подвиг.
Зал затих, осознавая сказанное, а следователь продолжал:
— На допросе Черняк показал: первое, что кличку Матрос носил военный комиссар нашего района Тимофей Иванович Пасынок, кличку Соловей — учитель пения стародубской школы Николай Миронович Сова, и второе, что командиром подпольной группы был Алексей Степанович Морозов.
Впрочем, последнее никого особенно не удивило — все и без того догадались, кем был Морозов в подполье, — но встретили сообщение ливнем аплодисментов.
Зал еще аплодировал, когда из-за кулис вышел радист «цапель» и передал Орлу записку. Я слышал, как он шепнул:
— Радиограмма… Ведьмин брод…
Орел развернул записку, и я успел прочитать: «Минный склад подготовлен к взрыву. Ждем сигнала». «Взрыв по сигналу семи красных ракет», — приписал Орел и, вернув записку радисту, шепотом приказал:
— Срочно передать.
— Есть, — отозвался радист и исчез за кулисами.
Следователь сошел с трибуны. Орел занял его место.
— Товарищи, — сказал он, — прошу почтить память павших героев-партизан минутой молчания.
Все встали и замерли в неподвижности. Ветер, струивший вечернюю прохладу в распахнутые окна Дома культуры, и тот затих. И птицы перестали петь. И гудки гудеть. И грустные плакать. И веселые смеяться. И леса шуметь. И воды течь. Казалось, все в мире вокруг, здесь и дальше, остановилось и замерло. И только луна — подвижная в неподвижном — шла себе и шла в облаках, наставив на землю желтое ухо, слушала внезапное земное безмолвие, но так ничего и не могла услышать.
Орел посмотрел в распахнутое окно и махнул кому-то рукой.
В ту же минуту, хвостатые как павлины, в небо взвились семь красных ракет. А мгновение спустя мощный взрыв потряс окрестности Стародуба, прокатился над Десной и замер где-то в далеких Брянских лесах. Никто не знал его происхождения — Орел, чтобы задним числом не пугать родителей, никому не сказал об этом, но все подумали, что взрыв — орудийный залп в честь партизан-подпольщиков «Суда Мазая».
«Прощальный салют Морозова», — с грустью подумал я, вспомнив слова командующего.
На следующий день мама с отчимом уехали, а вскоре на «полях сражений» под Наташином разгорелась «битва» «журавлей» и «цапель».
…Раннее утро, но я уже встал. Сегодня не до сна. Ровно в шесть «журавли» и «цапли» должны вскрыть секретные пакеты. При вскрытии посредником у «журавлей» будет строгий Глеб Дмитриев, старший вожатый стародубской школы, у «цапель» — Зоя Алексеева, старшая вожатая наташинской школы. Мой НП — Тургеневская беседка на берегу Десны. Без пятнадцати шесть я уже там с двумя прикомандированными ко мне радистами «журавлей» и «цапель». Ровно в шесть тот и другой включают рацию.
— «Мазай», «Мазай», я «Журавль», как слышите, прием. — Это Глеб Дмитриев, посредник у «журавлей». «Мазай» — мой позывной.
— Слышу отлично, — отвечаю я, — докладывайте.
— В шесть ноль-ноль «журавли» вскрыли секретный пакет, — строгим петушиным голоском, сам представляющийся мне задиристым петушком с пшеничным гребнем-чубом на маленькой птичьей голове, докладывает Глеб Дмитриев. — Боевая задача — достигнуть Безымянной высоты в районе реки Десны. Произвести разведку Безымянной высоты в районе реки Десны. Произвести разведку обороны «противника». Наметить направление главного удара. Захватить высоту.
— Вас понял, — говорю я, — где батальон?
— Уже на марше, — отвечает Глеб. — Жду дальнейших указаний.
— Следовать за батальоном, — говорю я. — Связь со мной поддерживать через каждые десять минут.
— Есть! — отвечает Глеб и выключается.
В эфире радиостанция второго батальона. Зоя Алексеева докладывает о боевой задаче «цапель». Она такая же, как у «журавлей», с той лишь разницей, что Безымянную высоту им предстоит взять с диаметрально противоположной стороны. Мой приказ посреднику у «цапель» тот же, что и приказ посреднику у «журавлей»: следовать за батальоном и докладывать.
К беседке, сердито урча, будто жалуясь на разбитую дорогу, подкатывает мотоцикл. Это Орел. Сапоги в пыли, глаза как подведенные — тоже от пыли. Жарко, но пуговицы на мундире у командующего застегнуты по форме. На груди радуга боевых наград. Догадываюсь — объезжал и обходил будущее поле сражения. Вот оно перед нами, это поле, на левом, «деревенском», берегу Десны с Безымянной высотой-курганом в центре. Тургеневская беседка маячит над ним, как гнездо орла. Но «гнездом Орла» прозвал ее не я, а юнармейцы, когда узнали, откуда командующий «Зарницей» будет наблюдать за ходом сражения.
Восьмой час утра. «Журавли» и «цапли» занимают исходные позиции. Посредники — солдаты-шефы — давно уже на своих местах — в поле и на Безымянной высоте, опутанной тремя рядами шпагата, играющего роль колючей проволоки, и опоясанной рвом, через который со стороны «журавлей» и «цапель» перекинуты по четыре мостика-бревнышка. В кустах на Безымянной высоте замаскированы пулеметы — фанерные дощечки в форме буквы «Г». На каждом пулемете позывной отряда, какой-нибудь геометрический знак: треугольник, ромб, квадрат, круг… Пулеметов восемь — по четыре на каждый штурмующий высоту батальон.
На южном и северном склонах высоты, ближе к центру, две мачты. Близ южной мачты в радиусе двух метров замаскирован фанерный щит с эмблемой «журавлей» — красный диск солнца. Близ северной — такой же щит с эмблемой «цапель» — желтый серп луны.
«Журавлям» и «цаплям» не так-то просто будет добраться до своих мачт после того, как штурмом возьмут они высоту. Щиты с эмблемами, во-первых, надо будет найти, во-вторых, разминировать и лишь потом… Но что будет «потом» — этого не знают ни «журавли», ни «цапли». Во всяком случае, будет не совсем то, чего они ожидают: не водружение флага над захваченной высотой — кто скорее водрузит, тот и победителем будет считаться, — а нечто ему предшествующее, сюрприз, который штаб игры приготовил «журавлям» и «цаплям» для испытания…
Итак, восьмой час утра. До восьми еще далеко, и я в душистой тишине жаркого июльского утра могу оглядеться вокруг. Хотя какая же тишина. Где-то у горизонта погромыхивает гром и ходят черные тучи. Июль — месяц-грозник, и в Наташине, по сведениям метеослужбы «журавлей», в этом месяце в среднем бывает до пятнадцати гроз. Десять уже было. Осталось еще пять. С шумом прилетают стайки скворцов. Они уже переоделись в темно-серое пестрое, в крапинку, одеяние и кочуют по полям, садам и рощам. На лужайке, с трех сторон примыкающей к беседке и до коричневости подрумяненной солнцем, стрекочут кузнечики. Пчелы жужжат, ворча на солнце, вылакавшее весь нектар из пожухлых цветов.
Без десяти минут восемь. Я смотрю за реку. Справа от меня лагерь «журавлей», слева — лагерь «цапель». «Журавли», слышно, поют, сбившись в кучу, «цапли», рассевшись в кружок, кого-то слушают. Но я знаю, как у тех, так и у других ушки на макушке. Вот-вот — тревога. Пропоют горны, и они в полном боевом снаряжении — гранаты, автоматы, противогазы, саперные лопатки — займут место в рядах штурмующих высоту батальонов.