Страница 36 из 76
— Он их и преследовал, — сказал Орел. — Чтобы спасти. А на допросе показал, что случайно встретил. Увидел, что они в болото полезли, и — за ними.
— Боялся, что утонут? — спросил я.
— Не только. Еще больше — что на партизанских минах подорвутся. На Ведьмином броду, оказывается, у партизан минный склад был.
Я задним числом испугался за «журавлей» и «цапель», которые всюду любили совать свои длинные носы.
— Это же проверить надо, — волнуясь, сказал я. — И как можно скорей.
— Уже проверено, — спокойно ответил Орел.
— Мало проверить, — волновался я, — надо меры принять.
— Уже приняты, — сказал Орел.
Я потребовал объяснений, но Орел уклонился.
— Потом. Жди прощального салюта, — загадочно сказал он и добавил: — Однако пора к своим.
«Своими» у нас были все — и «журавли» и «цапли», но мы договорились: за боевую подготовку первых отвечаю я, а за боевую подготовку вторых — Орел.
— Пора, — согласился я, и мы разошлись.
У командующего «Зарницей» и у меня, ее главного посредника, хлопот накануне финала было поровну.
Пробило три, когда я поднялся на вышку «журавлей». И, приняв рапорт, порадовался: «журавли» не теряли времени даром. Внизу, разбившись «по родам войск», они отрабатывали навыки разведки, наступления и обороны. Вверху, прильнув к окулярам биноклей и стереотруб, дозорные не спускали глаз с подозрительных объектов на стороне «противника». Всякая информация о деятельности юнармейцев в Наташине и Стародубе ценилась теперь на вес золота и оценивалась посредником, то есть мной, по высшей шкале.
Вдруг тоненько, как комар, запел телефон. Дежурный снял трубку и, выслушав донесение, доложил Спартаку.
— Парламентарии какие-то, — сказал он, — просят пропустить в штаб.
Я посмотрел на мост. Там, размахивая белым, стояли «цапли», мальчик и девочка.
Командир Спартак, чувствуя себя виноватым в том, что пожалел «цаплю«-лазутчицу, вопрошающе посмотрел на комиссара.
— Ни в коем случае, — сказала Нина.
Командир, не прекословя, согласился с комиссаром.
— Ни в коем случае, — сказал он. — Мы сами к ним выйдем и узнаем, что им надо.
Они вышли — командир Спартак и комиссар Нина — и узнали: «цапли» приглашают «журавлей» на вечер встречи с теми, кто учился в школах Наташина и Стародуба до войны. Именно это и передали им парламентеры.
…Я хорошо помню, как он начался, этот вечер.
— Красное знамя дружины внести! — скомандовал Глеб Дмитриев, строгий, как солдат на посту, старший вожатый стародубской школы.
Загремели барабаны, запели горны, и в колонный зал Стародубского Дома культуры вошло… красное знамя. Так, по крайней мере, показалось тем, кто смотрел на него сверху. И лишь когда оно поднялось на сцену, все увидели, что знамя за древко держал крепыш-юнармеец. Орел, сидевший в президиуме рядом со мной, прижмурил один глаз и исподтишка толкнул меня в бок: знай наших.
Я поискал глазами маму. Она сидела с отчимом в третьем ряду и, как мне показалось, смотрела на меня и улыбалась. Я улыбнулся в ответ. Странно, улыбка на мамином лице не погасла, а разгоралась все ярче и ярче. Что с ней? Чему она так рада? Я в упор посмотрел на маму и вдруг сообразил, что ее взор устремлен вовсе не на меня и ее улыбка предназначается также не мне.
Кому же? Скосил глаза вправо и увидел кому — старому учителю Марку Ивановичу. Он тоже не сводил глаз с мамы, сначала смущался и пожимал плечами, недоумевая, с чего эта красивая незнакомая женщина в третьем ряду улыбается ему. Может, не такая уж и незнакомая? Старый учитель по-гусиному вытянул шею, всматриваясь в зал, и вдруг одними губами произнес: «Морозова?» — «Да», — просияв, одними губами ответила мама. Этот немой диалог услышал и понял один я. И вот что за этим последовало.
Марк Иванович, как на уроке, поднял руку и попросил у председательствующего Глеба слова. Получил его и встал.
— Здесь в зале, — сказал он, — присутствует жена бывшего председателя нашего горисполкома товарища Морозова. Прошу избрать ее в наш президиум.
Раздались аплодисменты. Мама сердито погрозила Марку Ивановичу и встала с места. Пропуская ее, поднялся со своего места и мой отчим. Поднялся, посмотрел на Марка Ивановича и тут же убедился в его исключительной памяти на лица. А Марк Иванович просто растаял от удовольствия, увидев моего отчима. Нет, он не мог ошибиться. Человек, сидевший рядом с моей мамой, был очень хорошо знаком ему как известный ученый и лауреат Государственной премии. Марк Иванович множество раз видел его снимки в газетах и журналах. Поэтому, так и не успев сесть, Марк Иванович снова взял слово.
— А еще, — сказал он, — прошу избрать в наш президиум известного советского ученого-физика лауреата Государственной премии…
Я со своего места видел, как отчим поспешно нырнул в раскрытую книгу, но было уже поздно — Марк Иванович назвал его фамилию.
Снова грянули аплодисменты, и мой отчим занял место рядом с моей мамой. Вечер встречи двух поколений выпускников средних школ города Наташина и села Стародуб начался.
— К рапорту старшим о боевых делах юнармейцев стоять смирно! — скомандовала Юлька.
«Цапли», сидевшие на правом фланге партера, встали и замерли, как в карауле.
«Журавли», сидевшие на левом, последовали их примеру.
На сцену вышли семь голосистых «цапель», и рапорт начался.
Первый голос. Дуб в кругу смерти и семеро смелых вокруг дуба.
Второй голос. Второй час идет бой.
Третий голос. Злой…
Четвертый голос. Последний…
Пятый голос. Последний…
Шестой голос. Семеро смелых бьются до последнего вздоха.
Седьмой голос. Умирают, но не сдаются.
Первый голос. Вот их уже шестеро…
Второй голос. Пятеро…
Третий голос. Четверо…
Первый голос. «Рус, сдавайся!»
Второй голос. Тишина.
Третий голос. Четверо обнимаются и, расставшись, идут навстречу смерти.
Четвертый голос. Один — на запад.
Пятый голос. Второй — на восток.
Шестой голос. Третий — на юг.
Седьмой голос. Четвертый — на север.
Первый голос. Враги ликуют: идут сдаваться!
Второй голос. А четверо идут…
Третий голос. Идут, подняв руки и сжав кулаки.
Четвертый голос. В каждой руке по гранате. Пятый голос. Дошли.
Шестой голос. Смерть фашистским оккупантам!
Седьмой голос. Взрыв!
Первый голос. Взрыв!!
Второй голос. Взрыв!!
Третий голос. Взрыв!!!
Четвертый голос. Четыре взрыва — четыре жизни.
Пятый голос. Нет, четыре взрыва и сорок четыре жизни.
Шестой голос. За каждую нашу — десять фашистов.
Седьмой голос. Смерть фашистским оккупантам!
Первый голос. Вечная память героям…
Второй голос. Их было семеро.
Третий голос. Они погибли здесь, в Стародубе.
Четвертый голос. Имена их неизвестны.
Пятый голос. Но мы узнали их партизанские клички.
Шестой голос. Слушайте…
Седьмой голос. Слушайте все!
Первый голос. Май.
Второй голос. Коваль.
Третий голос. Испанец.
Четвертый голос. Соловей.
Пятый голос. Азка.
Шестой голос. Матрос.
Седьмой голос. Октябрина.
Во время рапорта «журавли» стояли угрюмые, и я по глазам их видел, как они завидовали «цаплям». Еще бы, узнать партизанские клички семерых неизвестных! Это большой славы стоило.
В зале шум. Всех интересует, как «цаплям» удалось установить клички семерых, похороненных в братской могиле на окраине Стародуба. Ну что ж, интересует — пожалуйста. И командир Юлька со всеми подробностями рассказывает о том, как был найден поминальник бабки Алены. Вот он, этот поминальник. Она принесла его из Музея боевой славы, который недавно открыт в Стародубе и в который она приглашает всех желающих. Так вот, послушайте, что в этом поминальнике написано: «Май, Коваль, Испанец, Соловей, Азка, Матрос, Октябрина умирают, но не сдаются. Смерть фашистским оккупантам!» Юлька передает желтую бумажку с партизанской клятвой в президиум и продолжает рассказ. Она рассказывает, как благодаря Марку Ивановичу и приезжему агроному они, «цапли», по школьному прозвищу установили подлинное имя одного из семерых по кличке Испанец.