Страница 28 из 76
Повернулась и убежала.
Бежала и не видела, как из строя батальона, так и не выполнившего ее команды, вышел старый учитель Марк Иванович, гордо вскинул седую с черными смолинками голову и, помогая себе палкой-лопатой, бодро засеменил следом.
Бежала и не видела, как весь батальон, поколебавшись с секунду, снялся с места и бросился догонять своего командира. Оглянулась только тогда, когда услышала топот у самого уха. Улыбнулась и понеслась как на крыльях догонять успевших перевалить через мост «журавлей».
…На западной опушке Зарецкого леса нас нагнали две крытые брезентом машины. Из машин с автоматами, как горох из спелых стручков, выкатились солдаты и, разомкнувшись в цепь, скрылись в лесу. Я догадался — их вызвал Орел, когда звонил по телефону.
Дело было за нами. Но где обещанное оружие?
— Командиры, ко мне! — крикнул Орел.
Мы подошли, я и старшая вожатая Зоя.
— Под вашу личную ответственность, — сказал Орел, вручая нам пистолеты.
Их, видимо, только что передал ему офицер, приехавший в машине. Я видел, как он, выслушав Орла, озабоченно козырнул и нырнул в лес, догоняя солдат.
Посоветовавшись, мы вернулись к ротам. «Журавли» и «цапли» удивленно таращили глаза, увидев нас с оружием. И — нет, мне это не показалось — одни тут же, украдкой, посмотрели назад, а другие, побледнев, невольно прижались друг к другу. В глазах тех и других откровенно читалось: и чего, дураки, сунулись, ведь говорил же командующий — опасно! Но в строю и трус храбрец. Ни один из них не дал власти страху, и вскоре все они, как большинство других, выглядели орлами.
В лес мы углубились «журавлиными клиньями» (тактическая новинка командующего Орла). Орел, шагавший во главе своей роты-стаи, держал середину, я — правый фланг, старшая вожатая Зоя — левый. В арьергарде, замыкающей цепью, равняясь на командира Юльку — она посредине, — двигались «цапли».
Мы шли с опаской, оглядываясь по сторонам и вдруг, как было заранее условлено с Орлом и договорено с юнармейцами, останавливались по соловьиному, с трелью, свистку командующего и тревожно прислушивались. Чу, стонет кто-то? Нет, какой-то зверек жалобно всплакнул, прощаясь с жизнью в зубах лесного хищника. Чу, стреляют где-то? Нет, лось пробежал, круша рогами сушняк. Чу, свистит кто-то? Да, командующий Орел. Раз и два, по-соловьиному. Сигнал — возобновить движение. Юнармейцы — кто с облегчением, кто с разочарованием — вздыхают и идут дальше. «Трижды по-соловьиному» означало бы опасность и приказ — замереть и не двигаться до главного сигнала — пистолетного выстрела — «Бегом, на помощь, марш!».
Пробежал, шевеля деревья, будто пробуя на устойчивость, ветерок-ревизор. Соловей отколол неожиданное коленце. Бабочка, сев на лютик, неистово, но неслышно захлопала в ладоши-крылышки. Потянуло пряным настоем медуницы. Лес поредел и стал мельчать. По всему, мы приближались к Ведьмину броду.
Орел остановил роты и собрал совет командиров. «Цапли» на совете были представлены командиром Юлькой и старым Марком Ивановичем.
— Впереди Ведьмин брод, — сказал Орел. — Командирам рот выставить боевое охранение и замаскировать юнармейцев…
На командира Юльку жалко было смотреть. Неужели они пришли сюда только за этим? Замаскироваться и ждать? Ну, нет… Боевая Юлькина душа жаждала активной деятельности.
— Разрешите обратиться? — Юлька, как ученица, подняла руку. Орел недовольно кивнул. — Разрешите послать разведку?
Орел понимающе усмехнулся.
— Я еще не кончил, — сказал он. — Замаскироваться и ждать ракеты. Зеленой, если там, — он кивнул в сторону Ведьмина брода, — все в порядке, или красной, если нас позовут на помощь.
Мы разошлись по ротам, отобрали самых зорких и, как птиц, рассадили по деревьям.
Потянулись минуты ожидания. Дозорные не подавали признаков жизни. Юлька не выдержала, полезла проверять посты и первой увидела ракету.
— Красная! — тревожно закричала она.
Голос ее упал на землю и вдребезги разбил тишину.
— Вперед! — подал голос Орел, поднимая роты. — За мной! — И юнармейцы, как молодые лосята, напролом понеслись за своим вожаком.
…Зарецкий лес командир Спартак знал наизусть, как таблицу умножения. И страха перед лесом, в отличие от комиссара Нины, у него не было. А у Нины был. Москвичка, она знала лес только по сказкам, которые почти все вышли из леса. Ну а по сказкам зверья в лесу видимо-невидимо. Ничего удивительного, что комиссару Нине всюду мерещились то хищная рожица кумушки лисы, то несытая пасть серого разбойника волка, то курносая морда царя северных зверей — медведя. Всякий раз, когда это случалось, комиссар Нина благоразумно пряталась за мужественную спину командира Спартака и оттуда, из-за спины, информировала своего спутника:
— Ой, волк… Ой, медведь…
Наконец Спартаку это надоело, и он, вздохнув — так было жаль разочаровывать спутницу! — признался:
— В нашем лесу безопасно, как в зоопарке.
— Да, но в зоопарке звери в клетке, — возразила Нина.
— А в нашем лесу, — сказал командир Спартак, — их совсем нет.
Комиссару Нине сразу стало скучно: лес без зверей, что дом без жильцов — неуютно и одиноко. Чтобы развеселить спутницу, командир Спартак стал на все лады передразнивать птиц: стрекотать, щелкать, куковать, пищать, каркать, ухать, цвенькать и звенькать. Но разве в лесу на каждый свист отзовешься? И он, исчерпав свои возможности, сдался. Дальше пошли молча, каждый думая о своем: Спартак — о деле, на которое решился, Нина — о Спартаке, первом и единственном мальчишке, которому удалось с ней сладить. С ней, от которой еще там, в Москве, открещивались все, кто был причастен к ее воспитанию. «Плыви вдоль, — требовали они, — и тебя не собьет течением». А она со своим дурацким характером не хотела вдоль, а норовила поперек, и течение жизни частенько сбивало ее с ног.
«Все в лес, а ты по дрова», — злилась вожатая, когда она, вместо того чтобы учиться штопке в кружке умелых рук для девочек, воспылав вдруг непонятной любовью к кожаному мячу, пыталась затесаться в сборную лагеря и занять в ней — ни много ни мало — место центрального нападающего!
«Чтобы узнать, сколько от Москвы до Брянска, не надо каждому заново бить ноги, — внушал ей учитель географии, — достаточно поверить карте». Но Нина карте не поверила и, купив шагомер, отправилась однажды утром пешком на мамину родину. Увы, она не согласовала своих действий с желудком, и тот, сердито заурчав среди дня от голода, заставил ее вернуться на электричке обратно. Зато потом, когда тот же учитель, решив проверить ее познания о космосе, спросил, знает ли она, как далеко от Земли до Луны, Нина ответила, что не совсем уверена в этом, но зато с точностью до одной тысячной сказать может, сколько шагов от Москвы до Внукова. Она была искренне удивлена, когда учитель сердито отверг ее предложение и сказал, что может с точностью до одной единицы сообщить, какая отметка по географии ожидает ее в четверти.
И вдруг все изменилось. Она, как тот шарик в детской игрушке, каталась, каталась по зеленому полю школьной жизни, не попадая в свою лунку, и вдруг попала!.. И если учителя и вожатые по-прежнему склоняли ее фамилию, то совсем в другом значении, со знаком плюс, а не минус, в пример, а не в порицание другим. А все он, Спартак. Она к нему сразу потянулась, едва увидела. И тут же разозлилась на себя за то, что потянулась, за то, что, сама того не желая, жила только думой о нем, а он, в отличие от нее, не только не думал о ней, а как будто даже и не замечал вовсе. Он был всегда разным: в решительную минуту — решительным, в грустную — грустным, в веселую — веселым, но в любую минуту — активным и никогда — пассивным. Увидеть командира Спартака без дела было так же невозможно, как птицу без движения, с одним, правда, исключением: когда оба спали. Он всегда всем был нужен, и все, кем он командовал, подчинялись ему охотно и весело. Ей тоже хотелось этого, но она ведь никогда не плыла по течению…
Это случилось на другой или третий день ее пребывания в новой школе.