Страница 17 из 23
– Иди, иди, а мы посмотрим, как тебя все люди засмеют.
– И пойду.
И она действительно двинулась в коридор. Желая ее остановить, Леля сказала:
– Но в таком случае тебе придется снять трусы и майку. Их тети не стали бы делать, если бы знали, что ты откажешься ходить в детский сад, откажешься выполнять свои обязанности перед обществом.
На пол у самой двери полетели трусы и майка. Щелкнул английский замок, по полу от двери в коридор пролетел через всю комнату ветерок и захлопнул форточку и балконную дверь.
– В самом деле пошла, – растерянно проговорила Леля.
– Пошла, пошла, – передразнила ее баба Валя. – Педагоги чертовы, только и способны ребенка пугать и простуживать.
Она ринулась следом за внучкой, догнала ее уже на лестничной площадке второго этажа.
– Простудишься, балда! Вот балда.
Она схватила ее бережно в охапку, пронесла мимо Лели в спальню и там старательно закутала с ног до головы в пушистое одеяло.
– Не плачь, не плачь, моя хорошая. Леля пошутила.
– Нет, не пошутила. Она хотела голой меня выгнать на улицу. Она сказала: «Иди, иди».
– Ну, успокойся, успокойся.
– Она хотела голой меня выгнать на улицу.
Аллочка плакала навзрыд.
Урок не удался. Моя жена говорила правильные слова, но девочка их просто не слышала. Это были красивые речи человека, который только что разрушил, пусть и не своими руками, Глиммингенский замок.
Леля ушла из дома на Никитинской с тяжелым чувством утраты.
Дух противоречия
Взрослые любят говорить, что жизнь полосатая, как зебра: полоса белая, полоса черная. После того как Леля разрушила замок, жизнь Аллочки вступила в черную полосу.
В понедельник мама Рита дольше обычного задержалась на работе. Девочка до самой темноты просидела у окна, прислушиваясь к позвякиванию трамвая на соседней улице и к шагам на лестнице. Еще до того как мама Рита вставила ключ в замочную скважину, Алла была в коридоре. Дверь отворилась, мама Рита шагнула вперед, сгибаясь под тяжестью сумки с картошкой, и вдруг услышала замечание дочери:
– Явилась – не запылилась.
– Как ты встречаешь маму, – ужаснулась баба Валя.
– Как встречаю – так встречаю, – независимо ответила девочка.
Ей казалось, что она сказала очень красивое приветствие, складное: «Явилась – не запылилась». Но мама Рита выпрямилась и скучно проговорила:
– Марш в угол.
На другой день в присутствии гостей, которые ее называли Алонькой, Аллочкой, баба Валя попросила:
– Алка, подай мне ножницы.
И внучка ей вдруг ответила:
– Валька, бабка, не подам тебе ножницы.
Все пришли в ужас, а баба Валя обиделась, закрылась в кухне и не вышла оттуда, пока не выкурила подряд три папиросы.
Надо было что-то делать, что-то придумать, помочь девочке поскорее выбраться из черной полосы в белую. Я отправлся на Никитинскую. Алла встретила меня радостно, но глаза были печальные и плечи сутулые больше обычного.
– Ну, как дела? – бодро спросил я.
– Плохо.
Ответила и вздохнула.
– А что случилось?
– Вредничаю.
– И не можешь никак остановиться, да? Зачем ты вредничаешь?
Пожала плечами:
– Не знаю. Баба Валя говорит – «дух противоречия».
– Правильно, – осенило меня, – все дело в том, что в тебе живет Дух Противоречия, в то время, когда он должен жить в старой керосиновой лампе или в бутылке. Неси скорее бутылку.
– Зачем? – удивилась Аллочка. – Дядя Эй, зачем?
– Сейчас увидишь. Мы запрячем твой Дух Противоречия в бутылку и закроем пробкой. Ты же знаешь, что джины и духи живут в бутылках. Помнишь, мы в сказке читали?
Алла кивнула. Она помнила. Но то в сказке. Девочка с недоверием и страхом следила за тем, как баба Валя моет бутылку из-под апельсинового сока и как я подбираю к этой бутылке хорошую пробку.
– Неправда, дядя Эй, не запрячешь, – сказала моя племянница, но в голосе прозвучало сомнение.
– Говори сюда, – подставил я бутылку.
– Чего говорить? О чем?
– Что тебе подсказывает Дух Противоречия, то и говори.
Она склонилась над горлышком и, конфузясь и в то же время немножко побаиваясь того, что должно произойти, быстро повторила несколько раз:
– Вредничаю, вредничаю, вредничаю!
И тут я ловко, так что ни одно «вредничаю» не успело вылететь назад из бутылки, заткнул горлышко пробкой. От дыхания стенки бутылки запотели и стали матовыми.
– Видишь, Дух Противоречия там, – радостно показал я бутылку. – Теперь мы спрячем его в кладовку, и ты будешь всегда хорошей девочкой.
Алла с опаской подержала в руках бутылку. Никаких сомнений не оставалось – Дух Противоречия пойман и сидит на стенках бутылки, накрепко запечатанный пробкой.
Алла притихла, забралась с ногами в кресло и просидела в нем, вежливая, послушная, пока я не ушел.
Но, видимо, я плохо закрыл пробку. К вечеру Дух Противоречия снова оказался на свободе. Мама Рита не разрешила взять балерину с серванта, но руки сами так и тянулись к фарфоровой статуэтке.
– Куда ты полезла, – сказала мама Рита, – отнеси стул на место и не смей никогда брать балерину.
– А я хочу, – заявила дочь.
И, несмотря на запрещение, еще ближе пододвинула стул, взобралась на него и сняла балерину с серванта.
– Придется мне тебя наказать, – вздохнула мама Рита. – Ты становишься просто катастрофически непослушной. Стань в угол.
Стоять в углу без дела было обидно и скучно. Алла подцепила ногтем краешек обоев и стала его потихоньку тянуть на себя.
– Алла, не испытывай наше терпение, – сказала баба Валя, – оставь в покое стену.
– Не оставлю.
– А вот мы сейчас посмотрим – оставишь или нет.
Баба Валя легонько стукнула ее по руке. Но в ответ услышала еще более ожесточенное:
– Хоть убей – не перестану, – и, рванув со всей силой, Алла отодрала от стены большой кусок обоев.
Подошла мама Рита.
– Что она делает, бессовестная. Прекрати сейчас же!
Алла заплакала, но снова потянулась к стене. Мама Рита шлепнула ее и повторила:
– Прекрати!
Девочка заплакала еще сильнее, но руки ее, как бы помимо воли, ухватили неровный край обоев.
– Прекратишь же ты, наконец!
Мама схватила дочь за плечи и потянула к себе. Алла не сопротивлялась, но край обоев не выпустила из рук. Большой кусок оторвался от стены и рухнул на пол. Угол был безнадежно испорчен.
– Что же это такое она со мной делает? – растерялась мама Рита и заплакала. – Будешь стоять, вредная девчонка, посередине комнаты, пока не осознаешь свой поступок. И в кого ты только такая уродилась?
«В меня, – грустно подумала баба Валя, – вся в меня». Она вспомнила, как ее в таком же возрасте отец лупил в коридоре около вешалки ремнем, а она, не обращая внимания на боль, упрямо резала ножницами мех отцовской шубы. Чем сильнее он ее стегал, тем ожесточеннее она кромсала шубу. Так и не уступила. «Нет, определенно она в меня», – еще раз подумала баба Валя и тяжело вздохнула. Характер девочки не предвещал ни ей, ни маме Рите спокойной жизни.
Пояс
– Да что же это такое делают с девочкой? – сказала баба Ната. – Я пятерых детей воспитала и трех внуков вынянчила и никогда у меня ничего подобного не было. Разве так можно?
Ее сухонькая фигурка выражала непонимание, губы были поджаты. Она осуждающе покачала головой и мелкими шажками прошла за ширму. Минут через десять она появилась оттуда в своем выходном платье с перламутровыми пуговицами и с чемоданчиком в руке.
– Ольга, я поеду на Никитинскую.
– Зачем это? – удивилась моя жена.
– Поживу там, Валентине помогу по хозяйству. За Аллочкой присмотрю, – виновато ответила бабушка.
– Всегда вы не вовремя придумываете, – рассердилась Ольга. – Вы же знаете, что эта неделя у меня трудная. Я не могу заниматься завтраками и обедами.
– Не держи меня, Ольга, пожалуйста, – попросила бабушка.
– Конечно, Бабулия, поезжай, – сказал я.