Страница 8 из 40
Прапорщик лихо козырнул штатскому и, наклонившись, что-то прошептал на ухо. Затем повернулся на каблуках и быстро пошёл по коридору, чётко печатая шаг. За ним, болтая руками, ушёл и Горилла.
— Прошу, — сказал штатский. — Яков Смирнов, если не ошибаюсь?
— Угу, — подтвердил Яша.
— А меня зовут Иваном Ивановичем. Вот мы и познакомились. Проходите, молодой человек.
Они вошли в почти пустую комнату. Стол, кресло, а перед столом, шагах в пяти, табуретка. Здесь Иван Иванович повторил своё ласковое «прошу», а сам прошёл за большой стол, сел в кресло.
— Нуте-с, Яков Смирнов, расскажите о ваших связях.
— Что? — не понял Яша. — Какие связи?
— Не поняли? Разъясню. Кто подбил вас на покушение к убийству сына полковника Дубровского? Кто даёт вам листовки, книжечки всякие, кто ваш, так сказать, наставник?
— Нашим классным наставником был Гавриил Иванович, — сказал Яша, — Но его убили.
— Что?! — закричал Иван Иванович. — Убили?! Может быть, ты ещё скажешь мне, кто убил?
Оттого, что этот безволосый румяный человек вдруг закричал, Яша сначала вздрогнул, но потом снова стал спокойно-уверенным. Он говорил тихо, не торопясь, будто отвечал урок, который знал на «отлично».
— Кто убил? Бандиты…
Он не кончил. Иван Иванович выскочил из-за стола и одним ударом сшиб Яшу с табуретки…
Потом был двор — тот самый, и даже полоса белела на кирпичной стенке. Яше казалось, что всё происходит не с ним, а с кем-то другим, может быть, на сцене, а может быть, на экране кино. А сам он только смотрит — смотрит со стороны. И боли Яша не чувствовал, просто всё тело как-то набухло, отяжелело, и глаза видели всё неясно, будто показывали фильм в незатемнённом зале. Яше приходилось смотреть фильмы в летнем кинотеатре. Там тоже всё виделось мутным и расплывчатым.
Его поставили к стенке, и кто-то в чём-то цвета хаки сказал:
— Не сползать. Не садиться на землю. Стоять! Понял?
— Понял, — ответил Яша.
Он поднял голову, посмотрел вперёд через весь двор училища. Там была такая же стенка, с такой же белой полосой футбольных ворот. Теперь в конце двора Яша увидел четыре фигуры, тоже в чём-то цвета хаки.
«Как они всё знают? — подумалось ему. — Ведь хочется сползти вниз — сесть или лечь на землю. Предупредили — нельзя. Наверно, расстреливают не в первый раз».
Он отвёл назад руки, опёрся ладонями о шершавый кирпич и плотнее прислонился спиной. Теперь стоять стало легче, прошелестел прохладный ветерок, и Яше показалось, что он спит и слышит сквозь сон голос Ивана Ивановича:
— Кто тебя подговорил убить Дубровского? Каких знаешь большевиков? Ну, отвечай! Если будешь молчать, тебя сейчас же расстреляют.
И так же, как сквозь сон, Яша сказал:
— Убивайте. Убивайте, как убили Гавриила Ивановича. Всё равно вам крышка…
Он слышал, как пророкотали выстрелы. Видимо, стреляли не дружно — не все сразу…
11. Девочка
А между тем фельдшерская школа, занятая белогвардейской контрразведкой, жила своей казарменной жизнью. Чеканя шаг, проходила шеренга солдат, щетинясь колючими штыками; доносились выкрики команды: «Ать! Ать! Леу! Леу!» Потом кто-то закричал особенно громко: «Смирна-а-а!» И снова обрывки слов, как бывает во сне: «Ать! Ать! Леу! Леу!»
И всё дальнейшее казалось Якову сном.
Было холодно, как бывает, когда сползёт одеяло. Потом кто-то чем-то укрывал его. Ему виделось лицо девушки — большеглазой, стриженной под мальчишку и вообще похожей на мальчика, если бы не девчачий голос:
— Не робей! Они и меня так пугали. А стреляли поверх головы. Целились в белую полосу на стене. Эту полосу мальчишки-футболисты намазали…
Второй раз Якова допрашивал поручик, который чем-то напоминал того, с шашкой наголо. Он тоже был красив, женствен, и от него несло духами.
На первый вопрос: «Ну, щенок, выкладывай начистоту» — Яша не ответил. Он смотрел исподлобья, и в глазах его была видна ненависть и непримиримость.
И вдруг поручик вспомнил футбольное поле и вратаря, который стоял у ворот такой же напряжённый, исподлобья следя за мячом, как за врагом, который готовится на него напасть.
— Послушай, ты, а на соляных футбол гонял?
Яша молчал. Он не понял, что поручику надоело допрашивать и что в этом вопросе не было никакого подвоха. Просто ему было любопытно узнать о тайне соляных промыслов от парня, который, должно быть, там бывал и, значит, что-то должен знать.
— Ну, ты, молчун, привидение на промыслах видел? Молчишь?! Так. А этих самых, которые… ну, ты знаешь, которые прячутся от нас и вас, дураков, агитируют, — большевиков? Видел? Связан?.. Опять молчишь!
Поручик сидел, отвалившись на спинку кресла, и думал: «Надо встать и ударить его по лицу. Кулаком или наотмашь ладонью?» Он поднял было руку, но, встретившись с глазами Яши, опустил её и заговорил по-хорошему — не то чтобы ласково, но не зло:
— Ну что ты упёрся: «Никого не знаю, ни с кем не связан, все бандиты». Я же знаю, что́ ты только что тут бубнил. Чушь всё это. Сознайся — назови двух-трёх человек, которые говорили, что иностранным войскам и белой армии будет крышка, и я отпущу тебя. Мама небось заждалась, вареников наварила. Ты любишь вареники?
— Не.
— Что — не?
— Не в чем мне сознаваться. А Гавриила Ивановича убили.
— Ну вот, ты опять за своё! Что ты как будто упёрся в стенку? Ни туды и ни сюды. А? Ну, отвечай!
— А что отвечать? Набил морду Горилле, вот и весь мой грех.
— Какой ещё горилле? В зверинце, что ли?
— Да нет. Это у нас в школе Дубровского Гориллой зовут. Вот я ему…
— А тебя как в школе зовут?
— Меня?
— Да, тебя.
Яша помолчал, ему было неловко назвать своё прозвище. Получалось вроде бы хвастовство.
— Ну, опять молчишь?! — сказал поручик.
— Яша — взяла наша, — тихо произнёс Яков.
Поручик улыбнулся и подумал: «Мальчишка, желторотый юнец».
— Эй ты, драчун, а скажи: взяла наша?
— Не.
— Что — не?
— Не взяла. Он меня… И вот я же тут. У Гориллы руки знаете какие! Он может, если…
Поручик не дал Яше договорить. Он отмахнулся рукой, как бы обрубив его речь, достал из кармана часы, посмотрел на них, торопливо встал и крикнул:
— Кон-вой!
Поручику уже надоел этот мальчуган, попавший сюда из-за драки. Ясно было, что говорит он правду и, кроме драки, ни в чём не виноват.
Яшу увели обратно в подвал. Когда он спускался по крутым каменным ступенькам, держался рукой за стенку, его тошнило и кружилась голова. Очень хотелось есть.
Но в подвале Яша пробыл недолго. Он только успел оглядеться — поискал глазами девушку, которая успокаивала его, увидел, что её нет, и решил: «Приснилась она мне». А тут голос:
— Выходи давай.
Подниматься по лестнице было очень трудно. Конвойный подгонял его, чуть подталкивая рукой в плечо:
— Давай, давай, Яша — взяла наша. Ну…
«Откуда он знает? — подумал Яша. — Поручик рассказал, наверно. Снится мне всё это, снится…»
Нет, это был не сон. Через несколько минут Яша был на улице, услышал, как за два квартала шумит море. Его чуть не свалило ветром и какой-то мокрой веткой хлестнуло по лицу. Тут же, словно его окатили водой, хлынул ливень. Это подействовало на Яшу, как вчера вечером стакан газированной воды. Вчера? Неужели прошла одна только ночь?! Что было думать! Надо было бежать, скорее бежать домой, к маме.
12. Быть бесстрашным
Раны Якова оказались не такими лёгкими. Он их просто не почувствовал сгоряча. А у мамы, в постели, вымытый, накормленный и перебинтованный, он вдруг почувствовал, что болит всё: ни вздохнуть, ни, упаси бог, кашлянуть, ни двинуть рукой, ногой или повернуть голову. Казалось, перебиты все рёбра, ноги, руки, грудь…