Злюка

Анатолий Иванович Мошковский

Злюка

На рынке голубей было много. Одни держали их в плетеных садках, другие — в клетках и чемоданах, а кто и просто в руках.

Сережка вытащил Злюку из-за борта пальто, жестом истого голубятника подхватил его за грудку и, размахивая в воздухе, закричал:

— Кому немецкого! Кому…

— А ну покажь, — остановил его пожилой мужчина с большим лиловатым носом. Один его глаз закрывала грязная черная повязка, второй смотрел мутно, осоловело. Он был в засаленном ватнике, давно не брит, и от него даже на расстоянии попахивало водкой.

«Не отнял бы птицу», — мелькнуло в голове Сережки, и он хотел уже юркнуть в толпу, но мужчина крепко схватил его пятерней за плечо и уставился своим единственным глазом на птицу. Чтоб не показать, что он боится, Сережка отдал голубя в руки мужчины.

Одноглазый взял птицу, поднял; прищурив глаз, посмотрел в профиль, потом расправил крылья — сперва правое, а потом левое — и хвост, пощупал грудку. Осматривал он птицу так, как привередливая хозяйка осматривает покупаемую на убой курицу. Сережка даже обиделся слегка, и ему стало жаль Злюку, попавшего в эти большие, красные, с грязью под ногтями руки.

— Сколько просишь? — хрипло спросил тот.

— Семьдесят.

— Держи, — одноглазый сунул ему скомканную, промасленную пятидесятку.

— Да что вы, дяденька! — вскинулся Сережка и протянул ему деньги. — Не хочу!

— Дурак! — Одноглазый сплюнул и поправил тряпку на лице. — Красную цену плачу, и не за голубя, а за глаза твои синие…

Он быстро повернулся к нему спиной и, расталкивая локтями людей, исчез в толпе. А Сережка остался со скомканной пятидесяткой в руках. Он вздохнул, поправил перекосившуюся шапку и спрятал пятидесятку туда, где только что сидел Злюка и где еще было тепло от его ловкого, сильного тельца.

День был морозный, ветреный, и Сережке стало холодно. Мальчик поежился и рукавом вытер нос. Он решил купить пшеницы для своих голубей и пошел в глубину рынка. И здесь он опять наткнулся на одноглазого. Тот на весь рынок кричал резким, с хрипотцой, голосом:

— Кому голубь — царская птица!

Сережка подошел к нему сзади и увидел его «царскую птицу». Это, конечно, был его Злюка.

Темно-вишневые, в белых ободках глаза смотрели испуганно и сердито, маленькая красивая головка крутилась по сторонам. Сережке показалось, что одноглазый неправильно держит голубя — сильно продавливает ему толстыми пальцами грудку; и мальчику стало трудно дышать.

Одноглазый шел по рынку, не замечая людей. Он расталкивал их плечами и локтями, ругался, мальчишек поддавал коленом. Перед собой он по-прежнему неловко держал голубя. Сережка шел за ним, и чем дальше он шел, тем жальче становилось Злюку. Чтоб голубь увидел его, Сережка забежал сбоку и кивнул птице. Но хотя головка голубя была направлена в его сторону, он даже и не посмотрел на Сережку. Обиделся, видно, что Сережка так быстро забыл дружбу и так легко продал его первому же спекулянту. Да и зачем понадобился ему китайский голубь, которого он хотел купить у приятеля, да только вот не хватало денег?

«А что, если ударить одноглазого под руку! Голубь вырвется и улетит домой», — вдруг подумал Сережка. Можно будет удрать, — спекулянт никогда не догонит его. Это, конечно, так… Ну, а если одноглазый успеет покрепче сжать пальцы и проломит Злюке спинку? Нет уж, пусть лучше живет на чужой голубятне, но только живет…

К одноглазому подходили покупатели, приценивались:

— Сколько просишь, отец?

— Даром отдаю, — шмыгал тот лиловатым носом. — Семьдесят пять… Дорого? Вы гляньте, что это за птица! — И одноглазый ловко расправлял хвост и крылья, приговаривая: — Смотри, что за хвост, а что за перо! А какой он легкий на крыло! Жарый голубок! Третий год у меня живет, а чтоб сел на чужую голубятню — ни боже мой! Быстролетный! А глядите, какая расцветка! Каждое перышко так и светится! Эх, боже ж ты мой, — в его голосе послышались слезы, — да разве я вынес бы его на рынок, если б проклятая старуха не доняла с деньгами? За квартиру не плочено, за газ не плочено…

— По твоему носу видно, зачем тебе деньги! — крикнул кто-то из толпы.

Сережка стоял рядом, слушал это вранье и во все глаза смотрел на своего Злюку. А и в самом деле, до чего же красивый был у него голубь! Словно впервые видел он его сейчас. Ему теперь казалось, что Злюка — самый лучший в его стае, хотя у него было много других замечательных птиц.

Ничего не скажешь — знал, что́ покупал этот пропойца! И зачем только погорячился, как будто не мог взять с жердочки другую птицу…

Продал такого голубя!.. Такого голубя — вот дурачина!

И Сережа почувствовал, как что-то дорогое и привычное ушло из его жизни, и на душе стало как-то пусто и странно.

— Да ты что, ошалел — семьдесят пять? — возмущался покупатель и уходил.

— Хорошо, шестьдесят как отдать! — летело ему вслед.

— Давай, душа из тебя вон!

И на глазах у опешившего Сережки Злюка перекочевал в руки нового хозяина, парня в кепке с выпущенным из-под козырька чубом. Купив голубя, парень неспешно пошел по рынку, обходя клетки с красночистыми и желтыми голубями, поглядывая на садки с белыми почтовыми и бельгийскими.

— Эй, приятель, — обратился к нему мужчина в треухе, — давай меняться: я тебе венского, а ты мне своего…

— А в придачу что? — сузил глаза парень с чубом.

— Ладно, бери пятерку! — Мужчина в треухе махнул рукой и полез за деньгами.

— И тебя в придачу не возьму! — засмеялся парень.

Сережка окончательно пал духом. Он уныло плелся по рынку, не отступая ни на шаг от нового владельца Злюки. «Черт с ним, с этим пестрым китайским голубем приятеля! — думал он. — Еще неизвестно, как он себя покажет в воздухе, а тут такое теряешь!» И такая вдруг тоска взяла Сережку, точно не голубя, а себя по дешевке продал.

— Эй, браток, загони-ка птицу! — сказал кто-то парню.

— Не продается, — ответил тот.

— А ты не спеши отказываться… Семь гривен отвалю…

— За такую птицу семь гривен? — возмутился парень. — Да ты посмотри, какая у него кокарда, а ты семь гривен!

«А ведь и правда, какая у него кокарда! Как я раньше ее не замечал! — подумал Сережка. — Не купить ли мне его обратно? А вдруг сто рублей попросит?»

Сережка, трясясь от озноба, лихорадочно стал шарить по карманам, словно надеялся отыскать в них завалявшуюся сторублевку. Но, кроме засаленной чужой пятидесятки и складного ножа с семью лезвиями, в карманах ничего не было. «Эхма!» — горестно вздохнул Сережка, глядя на ножик, и вдруг решительно пошел в ту часть рынка, где продавали рыболовные принадлежности.

— Ножичек, кому ножичек! — отчаянно, со слезами в голосе закричал он, подбрасывая на замерзшей ладошке свое сокровище. — А ну, кому ножичек!

Ему уже было все равно. Он знал только одно: нужно выкупить Злюку, пока парень с чубом не ушел с рынка.

— Ножичек, кому ножичек! — осипшим, безнадежным голосом предлагал он всем встречным.

Ножик у Сережки купили за двадцать пять рублей. Теперь у него было семьдесят пять, но отдаст ли новый хозяин птицу за эти деньги? Оставалась еще самописка, которую он тут же продал за десятку.

Парня с чубом Сережка нашел у самого выхода. Вокруг него стояли человек пять и о чем-то спорили. Злюка переходил из рук в руки, и сердце у Сережки сильно билось.

— Восемьдесят целковых — эк, загнул! — качал головой пожилой покупатель в овчинном полушубке.

— Такая птица все сто стоит, — подзадоривали другие.

— Бери, чего думать!

— Дяденька, — выдохнул Сережка, сжимая деньги в кармане, — даю девяносто!

И сразу все похолодело внутри: ведь у него только восемьдесят пять! Покупатели удивленно покосились на него.

— Это кто девяносто дает? — строго спросил хозяин.

Сережка протискался к нему.

— Ты, что ли? А деньги есть?

Сережка протянул ему ворох денег, зажатых в кулаке, и дрожащими пальцами обхватил Злюку.