Мерило истины

Роман Злотников

Антон Корнилов

МЕРИЛО ИСТИНЫ

Пролог

— Главное, чтобы не сквозило нигде, — возбужденно прошептал Валька, оглянувшись на закрытую дверь.

Виталик тоже повертел головой, оглядывая класс, где никого, кроме них двоих, не было.

— Окна закрыты, — сообщил он. — Может, под дверь тряпку засунуть? А то, кажись, по ногам тянет…

— Засунь, — разрешил Валька. — Для чистоты эксперимента.

Тряпка, предназначенная для вытирания доски, оказалась слишком мала, чтобы полностью закрыть щель между дверью и порожком. Виталик стащил с себя легкую спортивную куртку с крупной надписью «ADIDAC» на спине, бросил ее на пол и ногами забил под дверь.

— Ну? — спросил он, повернувшись к Вальке.

Тот уже сдвинул две парты по обе стороны прохода поближе — так, чтобы между ними мостиком держалась длинная ученическая линейка — и теперь привязывал к середине этого «мостика» нитку, на конце которой крепился крохотный серый кирпичик ластика.

— Готово, что ли? — поторопил его Виталик.

— Сейчас, погоди… Вот… Готово! Можно начинать…

Оба «карася» (так в саратовском детском доме номер четыре называли воспитанников младшего отделения) уселись прямо на пол в проходе лицами друг к другу. Ластик маятником покачивался между ними.

— Сейчас успокоится… — очень тихо проговорил Валька и неловко поправил на носу очки с мутноватыми, захватанными пальцами линзами. — Успокоится, тогда увидишь. У меня уже два раза получалось…

— Не может такого быть, чтобы получилось, — убежденно мотнул головой Виталик.

— Не веришь?

— Да не в этом дело: «верю, не верю»… Просто не может такого быть — и все. Сам прикинь: управлять этими… психическими импульсами, чтобы они через межпространство нашу реальность меняли, может только тот, кто до третьей ступени Столпа добрался. А ты разве добрался? Ты еще и первую ступень не осилил, как и все мы… которые Столп Величия Духа постигаем. Ну, кроме Нуржана, конечно… Он-то уже скоро на вторую ступень выйдет.

— Но у меня же получалось, — сосредоточенно глядя на ластик, замедляющий свои колебания, негромко проговорил Валька. — Я же знаю, что у меня получалось…

— Тебе показалось, наверное, — предположил Виталик. — Когда чего-то очень хочешь, иногда начинает чудиться, что это уже случилось. Вот помнишь, к нам американцы приезжали… давно еще, до того, как Олег появился?

Валька кивнул, не сводя глаз с покачивающегося на нитке ластика. Он хорошо помнил эту заокеанскую пару: худого сутулого мужчину, почти лысого, но тем не менее имевшего пониже затылка жиденькую косицу, и неуклюжую толстую женщину в обтягивающей одежде, из-за обилия телесных складок похожую на многослойного сплющенного снеговика. Он, Валька, тогда еще удивлялся тому, как мгновенно и безошибочно просчитывались в этих людях иностранцы — с первого взгляда, еще до того, как успели заговорить… должно быть, по чересчур жизнерадостной мимике и каким-то… мультяшным движениям…

— Ходили, выбирали, кого усыновить, — продолжал Виталик доверительным, без тени смущения тоном, каким говорят с самыми близкими людьми. — Еще, паскуды, смотрели так на каждого, разговаривали с каждым так… будто его уже и выбрали. Я потом целый месяц ждал, когда меня Мария позовет. Несколько раз прямо слышал: «Гашников! Виталий!» В коридор выбегал. А там никого… Вот, может быть, и ты так же?

— Нет, — уверенно ответил Валька и снова поправил очки. — Мне не показалось. Слушай, не отвлекай, ладно? Ничего не говори.

Наконец, ластик замер.

— Все, — не удержался от комментария Виталик, — успокоился.

— Теперь вообще не двигайся, — прошептал Валька. — Только смотри. Лишь бы не помешал никто…

Виталик молча кивнул. И даже отодвинулся чуть подальше — видимо, чтобы дыханием ненароком не качнуть ластик.

Валька снял очки, отчего глаза его стали большими, выпуклыми и блестящими. Он сосредоточился на сером неподвижном кирпичике, зависшем над потертым линолеумом, мысленно исключив из внимания все остальное. Привычно копошащиеся мысли постепенно затихли, и в голове возникло ощущение той щекочущей невесомости, когда совершенно исчезает осознание окружающего пространства и текущего сквозь это пространство времени.

Виталик, однако, ничего подобного не чувствовал. Минуту он просидел, неотрывно глядя на ластик, потом заскучал и стал коситься по сторонам. На исходе третьей или четвертой минуты (мальчишке показалось, что прошло никак не меньше четверти часа) он неожиданно для самого себя зевнул, клацнув зубами. Почувствовав вину за свой шумный зевок, Виталик испуганно посмотрел на Вальку, но тот сидел, вцепившись взглядом в неподвижно висящий ластик, и конфуза, кажется, не заметил.

Спустя какое-то время Виталик зевнул уже умышленно, давая понять товарищу, что ожидание заявленного фокуса слишком затянулось.

Валька не шелохнулся. И когда в коридоре забубнили голоса и застучали шаги, Виталька даже обрадовался.

— Идут сюда… — тихонько прошептал он, шевельнувшись. — Во… Евгешу слышу. И еще кого-то. Много народу… Валь!

Валька очнулся. Недовольно поморщившись, он дернул плечами и провел ладонями по лицу.

— Все равно ж ничего не получалось, — ответил Виталик на безмолвный укор товарища. — Час, что ли, тут сидеть…

Валька надел очки. Голоса за закрытой дверью звучали необычно громко, резче всего была слышна скороговорка Евгеши — Евгения Петровича, директора детдома. «Муниципалитет… произвол… жаловаться…» — подпрыгивали в этой почти неразборчивой торопливой речи отдельные поддающиеся опознанию слова.

«Караси», быстро убрав линейку с ластиком, подбежали к двери. Виталик поднял свою куртку, наскоро отряхнул ее и сунул руки в рукава. Валька, приоткрыв дверь, выглянул в коридор. Делегация, состоящая из Евгеши, еще трех мужчин в строгих костюмах и одной дамы в длинном и тяжелом, словно кожаном, неприятно шуршащем платье, как раз проходила мимо класса.

— Вы мне основания дайте! — горячился, размахивая руками, идущий в авангарде делегации Евгений Петрович. — Дайте основания! С какой стати, скажите, нам вдруг собираться и переезжать?

Мужчины хранили молчание, кажется, вовсе не слушая директора. Зато с явным интересом смотрели по сторонам. Дама шла рядом с Евгением Петровичем, чуть отставая — видно, это к ней в первую очередь обращался Евгеша. Жирно накрашенные губы дамы были сложены в снисходительную улыбку, а густые брови приподняты. Лицо выражало готовность, дождавшись паузы в речи директора, произнести со вздохом: «Что за чепуху вы несете, взрослый же человек…»

— Никакого ремонта помещению не требуется! — продолжал Евгеша. — Четыре года назад был проведен капитальный ремонт, документальное подтверждение есть… Желаете ознакомиться?

— Евгений Петрович, уважаемый, — заговорила дама размеренно и терпеливо, как говорят с людьми, влезшими зачем-то в дело, в котором не разбираются. — Речь идет вовсе не о ремонте. А о реставрации. Помещение, занимаемое в данный момент вашим детским домом, располагается в старинном здании, представляющем историческую ценность. Согласна, здание пригодно для эксплуатации, но вот фасад находится в плачевном состоянии. И мы, как представители районной администрации, просто обязаны…

— Ну и реставрируйте фасад, сколько вам угодно! Зачем же нас переселять?!

Брови дамы поднялись еще выше:

— Евгений Петрович, как вы себе это представляете? Ведутся работы, на стенах леса, на лесах строители с инструментами и… прочим. И вокруг дети! А если кому-нибудь из них кирпич на голову упадет? Или какой-нибудь… мастерок? Кто отвечать будет?..

— Я вообще не понимаю, какого дьявола вам фасад наш не понравился? Столько лет не обращали внимания, и тут — на тебе! Мало, что ли, в районе других памятников старины, которым реставрация требуется?

— Евгений Петрович, переселение это временная мера. Вре-мен-на-я!..

— Опять эти… пиджаки… — выглянув вслед за Валькой, прошипел Виталик. — Повадились, гады. Неужто и правда выселят нас отсюда?