Драгоценная кровь

Старуха видела людей насквозь. Она замечала малейшую червоточину в душах и помыслах. «С такой союзницей меня больше не предадут», — верила Кассия.

После этого случая никто не задерживался подолгу на службе у Кас. Люди разбегались в страхе и прятались по щелям, точно клопы, лишь заслышав стук каблуков и шелест длинных одежд. За каждой улыбкой, в каждом поклоне и жесте Кас виделось притворство и ложь. Матери скрывали дочерей, чтобы те не попали в лапы «Фальвикской ведьмы».

Едкий стыд не позволял Тревору упрекнуть Кассию, да и в чем? Он верил в ее чутье на предателей, ведь девушка не ошибалась. Насколько справедливы были ее «методы» — другой вопрос. Но даже крысы боялись уносить зерно из кладовых форта. Кассия видела насквозь растратчиков и лицемеров, пытавшихся в военное время набить кошельки и брюхо. Для окружающих Кас не знала пощады.

Священники пытались смягчить сердце девушки, только все они быстро слегли от неизвестной болезни, излечить которую не могли ни снадобья, ни молитвы. «Самая обыкновенная лихорадка, — возражала Виллоу. — От переживаний чего только не случается. Кому приходится слушать все горести народа? Вот бедняги и не выдержали».

Сама Кассия вернулась к чтению Писания. Ночами она молила Всевышнего, не вставая с колен, о благополучии воинов Империи, о победе, о прощении. Девушка не пропускала служб в часовне внутреннего замка. Кас ждала знака, сигнала, весточки. Нет, не столба света с неба, не белых птиц — просто облегчения. Священник сказал, что Всевышний послал испытание, которое непременно нужно вынести. И что чем крепче любовь, тем суровее испытывает он детей своих.

Внешне отношения с друзьями остались прежними, но внутри Кас больше не чувствовала единения. Это мучило девушку сильнее вины. Сама Кассия тысячу раз прокляла себя за проявленный гнев. Кас разделилась на две половины. Одна часть простила служанку, даже поняла ее, пусть запоздалые сожаления и не меняли картины. Другая — не сомневалась в собственной правоте. А все они вместе усердно молились, чтобы снова стать единым целым. У каждой Кассии имелись доводы и оправдания, которыми половинки истязали друг друга.

— Я чудовище? — спрашивала себя девушка. — Та бедняжка не вынесла наказания. Она умерла от моей руки. Не от войны…

— И от нее тоже, — отвечал внутренний голос, спокойный и размеренный. — Если есть правила, им нужно следовать, иначе настанет хаос. Эти стены уже видели мятеж. Зачем скорбные новости сейчас, когда победа далеко?

— А как же справедливый суд? — Тут Кас чаще всего начинала плакать. — Кто дал мне право отнимать жизнь, которая дана не мной?

— А кто дал ей право читать секретные документы? Кто дал право читать наши письма? Любая мелочь, вскормленная слухами, станет монстром, пожирающим души, — продолжал гнуть свою линию голос. — То, что шпионка могла почерпнуть, не осталось бы с ней. Оно отправилось бы дальше, на улицы. Отравлять умы. Наша задача — верить в могучих воинов, а не рыдать. Что-что, а такое успеется.

— Слова! — кричала Кассия, хватаясь за голову. — Слова, и больше ничего!

— Когда ты оставила ее, дуреха дышала, — монотонно повторял невидимый существующий собеседник. — Это лекари не сумели спасти ее. Не сумели исцелить. Не теряй лица. Дойдет до того, что ты оправдаешь и остальных.

— У них были семьи, — дрожала Кас.

— Были, но не у всех, — продолжал давить голос. — Они крали у Империи. Кто что мог. Кто хлеб, кто золото, а кто надежду. Воров положено вешать там, где есть крепкий сук и веревка.

Виллоу не встревала в этот внутренний диалог, лишь слушала. Но до тех пор, пока Кас не обращалась к ней. Тогда старуха обнимала несчастную и утешала, как умела:

— Лекарь вырывает гнилой зуб, чтобы не сгнила вся челюсть, — говорила она. — И только ему известно, который зуб следует вырвать. Мы знаем гнилых людей. Мы избавляем от них больной мир. Только твое чистое сердце позволяет тебе скорбеть о подлецах.

Волна уныния уносилась прочь, чтобы вернуться со следующим закатом. Молитвы, обрывки сна, снова молитвы, — бесцветные дни тянулись один за другим.

Между тем Таргрим жил своей жизнью. Глава поселения, замшелый старик, привык во всем полагаться на решения бывшего коменданта крепости. И оттого с радостью исполнял повеления Тревора как временного начальника злополучного гарнизона. Трев же старался сделать для города возможное и невозможное. Он распорядился выдавать всем вдовам и сиротам Таргрима пайки, чтобы хоть как-то поддержать людей в тяжелый час. А чтобы занять мальчишек, Тревор вновь стал тренировать новобранцев. «Армейская дисциплина, — повторял он. — Вот что кого угодно превратит в человека».

Молва быстро закрепила за парнем прозвище «Милосердный». Самуэль гордился другом. Он плюнул бы в глаз любому усомнившемуся.

— Таргрим превращает меня в наседку, — сетовал Трев. — Я все думаю думаю, как город выдержит будущую осаду. Если крестьяне не соберут урожай, мы останемся без съестных припасов.

— Ты просто стал мудрым, — улыбался Сэм. — Вырос.

— А ты? — Тревор откидывался на спинку высокого стула. — Ты стал мудрее?

— Мне незачем, — отвечал Самуэль.

Кас передергивало, когда мальчишки заводили подобные беседы. Она, конечно, уважала Трева за усилия, но предпочитала молчать.

Естественно, ни о каком Фальвике речи не шло. Занятый насущными проблемами новой крепости, Тревор не вспоминал о нем. Воображение Кассии рисовало безмолвные стены пустого города: разграбленные дома, слепые окна, гулкая тишина. Брошенным ребенком Фальвик ждал возвращения того, кто позаботится, утрет слезы и поможет подняться. Он ждал своего барона.

Кас надеялась, что в руинах поселилась нежить, — девушка жаждала отмщения. Чтобы Сэр Седрик на крылатом коне ворвался в ряды алкмаарцев во главе победоносного воинства и втоптал мертвяков в грязь, в землю… Туда, где им самое место.

Фантазии отвлекали Кассию от реальности. Они легко исправляли ошибки и промахи, воскрешали погибших, прощали любые грехи. В мире грез Кас добивалась гармонии с собой. Там она была самой настоящей баронессой рядом с любящим супругом. Справедливой и доброй. Там она рожала Седрику чудесных детей, непременно мальчиков. Там Империя людей объединила земли от моря до моря, и Невендаар цвел, как во времена юности.

Птица принесла письмо. Взъерошенная голубка трепетала в руках, глядя круглыми, чуть испуганными глазами. Ее белая грудь часто-часто вздымалась, а на лапке висело привязанное послание. Несколько слов: «Победа. Место назначения — Фальвик. Мы рядом», дата и подпись.

— Они идут! — Кассия кружилась и хохотала. — Пора собирать вещи!

— Кто идет? Куда? — Виллоу изобразила изумление.

— Седрик! Фальвик! Саймон! — Вне себя от радости, Кас не обращала внимания на испуганного смотрителя голубятни, принесшего своего питомца.

Девушка щедро вознаградила хозяина птицы за счастливую весть. Радость была бы не полной, если бы мужичок не вспомнил, откуда могла вернуться в родное гнездо его голубка.

— Красивый и умный этот Седрик, — улыбалась старуха Виллоу. — Как мудро — послать местную птицу! Дважды обнадежить одной и той же новостью. Не удивлюсь, если скоро барон напишет из восстановленного Фальвика. Ты должна быть возле него. Защищать свое сокровище от предателей и завистников.

Получалось, что Седрик и правда совсем рядом и вот-вот войдет в родной город, чтобы тот снова возродился и засиял «Настоящий рыцарь и герой, — думала Кас. — Не то, что глупые мальчишки Трев и Сэм. Они ведь так и не собрались спасти город, который потеряли».

Между тем Таргрим ликовал. «Победа! Победа!» — летело во все концы. Этот город тоже ждал возвращения, но уже своих героев. Казалось, все вокруг очнулось ото сна. Люди рядились в праздничные одежды и украшали дома. Они обнимали друг друга и плакали от счастья, не пряча слез. Одна большая радость смыла все прочее. Закончился кошмар, закончилась война.

Тревор отказался покидать форт, к невыразимому разочарованию Кассии. «Пока сюда не прибудет назначенный комендант, я не брошу этих бедняг», — сказал, как отрезал. Девушка же всерьез подозревала Трева в трусости. Что, представ перед Сэром Седриком, парень узнает настоящий позор. А здесь его превозносят до небес за хлебные подачки. Мелковато для рыцаря.