Страница 61 из 72
— Братья, я пришел сюда просить вас о снисхождении, — сказал Робеспьер с проблеском гнева в глазах.
Ему не нравилось просить, он привык приказывать. Но разумеется, останавливаться на полдороге он не собирался.
— Нам известно твое желание, брат наш. И ты должен понимать: мы не можем дать тебе этого, — вынес приговор Великий мастер недрогнувшим голосом, красивым, звучным голосом, исполненным умиротворения.
— Не можем, — повторили по очереди, словно читая литанию, четверо его приближенных в капюшонах.
— Братья мои, в вашей власти совершить чудо: предотвратить падение моего правительства во благо Республики.
— Твое правительство не принесло никакого блага Республике, брат, за исключением одного: отныне никто не осмелится повторить сделанного тобой.
Лицо Робеспьера наливалось краской — порозовело, покраснело и, наконец, стало багровым от неистовой ярости.
— Тогда я заставлю вас! — вскричал он.
Угроза Робеспьера не произвела на присутствующих ни малейшего впечатления. Все присутствующие сохраняли невозмутимое спокойствие в ожидании ответа Мастера.
— Ты не заставишь нас выполнить свою просьбу вопреки нашей воле.
— Еще посмотрим!
Последний вопль Неподкупного затерялся в преддверии храма: так стремительно он выбежал из святилища, сжимая кулаки.
Выскочив на улицу без плаща, Робеспьер заорал во всю глотку. Отправляясь в храм, он предупредил своих людей: через некоторое время они должны незаметно окружить тот дом, куда он войдет. И теперь он звал их, надрывая горло. Для гвардейцев его крики послужили сигналом: они немедленно сбежались к своему командиру с оружием наперевес. Вслед за ним они ворвались в храм, осквернив его грубым вторжением. Никто не ускользнул. Черный ход, спрятанный в ложе за черным занавесом, также сторожили солдаты. Пятерым мастерам, уступая давлению силы, пришлось показать лица. Один за другим, под наведенными пистолетами, они сбросили капюшоны.
Робеспьер никого из них не узнал. И без капюшонов они оставались для него такими же неизвестными, как и прежде, когда скрывали лица под черными колпаками.
— Кто вы такие, черт побери? — набросился он с неописуемой злобой на тех, кого недавно называл братьями. — Отвечайте!
Такого Робеспьер даже предположить не мог. Правда ошеломила его: эти пожилые люди — все пятеро были преклонных лет — не являлись могущественными фигурами. Нет. Художник, парфюмер, писатель, адвокат и армейский офицер. Никто из них не мог спасти Робеспьера от уготованной ему судьбы. Никто.
Жизор, 1794 год
Юный племянник приходского священника из Дюнкерка остановил лошадь у внешней ограды заброшенного замка в Жизоре. Внушительное громоздкое и очень древнее сооружение на первый взгляд не представляло собой ничего примечательного. День клонился к вечеру, и последние лучи солнца, перед тем как погаснуть на горизонте, окрашивали эту часть крепостной стены и высокий донжон в зловещие тона. К ночи собиралась гроза. Дул порывистый ветер, и тяжелые облака, подсвеченные солнцем, заволокли уже половину неба.
Юноша убедился: вокруг ни души, и незаметно вошел в крепость, ведя коня в поводу. Дядя настаивал — он должен проделать все осторожно и тихо: никто не должен его заметить. Замок был необитаем, в отличие от деревни, и не исключено, что кто-то из местных мог его увидеть и заподозрить неладное. Не зря ведь старинная легенда гласила: сокровище уничтоженных тамплиеров все еще покоилось там, в подземелье, под охраной демона, которого способен победить только человек с чистым сердцем и только в полночь двадцать четвертого декабря… Племянник погибшего Хранителя не слышал ту легенду, но сердцем был чист.
За внешней крепостной стеной находился нижний двор. Здесь юноша привязал лошадь к столбу и пошел дальше. Он искал люк в земле, спрятанный где-то в верхнем дворе за внутренним кольцом оборонительной ограды. Мальчик нашел люк неподалеку от донжона с большим трудом, несмотря на полученные подробнейшие указания. Тайный ход явно задумывался так, чтобы на него случайно не наткнулся посторонний.
Подняв крышку люка, юноша вернулся к своему коню и снял с седла маленький, легкий сундучок. Юный гонец имел возможность в любой момент заглянуть внутрь ларца, закрытого только на защелку и не запертого на ключ. Но он так не поступил из уважения к дяде: юноша не хотел обманывать доверие человека, любившего его и заботившегося о нем, словно о родном сыне.
Юноша не знал и уже не узнает никогда, что действительно был сыном своего благодетеля. Кровным сыном, которого священник не мог признать открыто.
Мальчик запалил факел и начал спускаться по винтовой лестнице, зажав шкатулку под мышкой. Лестница начиналась у горловины люка. Узкие каменные ступени заросли грязью и мхом. В тесном тоннеле пахло сыростью — сыростью и чем-то непонятным, но неприятным, вроде гнили. Юношу пробрал озноб, несмотря на жаркую ночь, чью духоту не умаляла прохлада, веявшая из подземелья, и на теплый ветер, игравший пламенем факела.
Отдаленный удар грома послышался, когда голова юноши скрылась под землей. Первая капля дождя упала на равнодушный камень. И внезапно полило как из ведра: ливень грозил потушить факел, оставив юношу в полной темноте. Тогда он поспешил закрыть люк. Он слышал, как потоки воды неистово барабанят по крышке, словно гневаясь, встретив на своем пути преграду.
Лестница уводила на пятнадцать метров в глубину. У ее подножия вбок тянулась узкая квадратная галерея, едва достигавшая метра в высоту. Юноше пришлось пробираться по ней ползком — иного способа не оставалось. От спертого, влажного воздуха, наполненного усилившимся смрадом гниения, перехватывало дыхание. Факел в вытянутой руке освещал путь, но от едкого дыма першило в горле, и слезились глаза. Довольно скоро он почувствовал, что вот-вот задохнется. Но намного хуже было то, что он начал терять самообладание, поддавшись панике: ему почудилось, будто его похоронили заживо. Но слава Богу, прежде чем стало совсем плохо, мучения мальчика закончились: ужасная галерея уступила место вертикальному колодцу, где ступенями служили металлические пластины, прибитые к камню. Последнюю лестницу юноша преодолел одним махом. Он шумно спрыгнул на пол, и грохот сапог, усиленный эхом, грянул громом в подземном помещении, куда попал юноша.
Стоило ему повернуться и осветить зал факелом, как сердце едва не выпрыгнуло у него из груди от страха. И оно продолжало колотиться как сумасшедшее, даже когда юноша уразумел, что принял за людей каменные изваяния. Высоко на консолях, вдоль стен, размещались тринадцать скульптур. Крипта не пустовала. Юноша насчитал девятнадцать саркофагов, своим видом внушавших трепет, а также тридцать кованых сундуков, искрившихся в свете факела золотистыми и серебряными бликами.
Дядя распорядился оставить здесь шкатулку и уходить. Юноша выполнил первую часть поручения, аккуратно поставив маленький сундучок на один из больших, — они явно были не только намного больше по размерам, но и намного более ценными. Что еще могло храниться в таком сундуке, если не сокровище? В глазах юноши затеплился огонек алчности. Он решил открыть какой-нибудь из них и взять хотя бы горсточку монет или драгоценностей — чего бы там ни находилось… Никто и не заметит. А он мог бы купить нового коня или даже ферму…
— Кто тут? — закричал мальчик испуганно. Ему послышался странный смешок. Самым суровым тоном, какой ему удалось изобразить, трясясь от страха как осиновый лист, юноша пригрозил: — Имейте в виду, я вооружен!
В ответ — глубокая тишина. Воображение сыграло с ним злую шутку, только и всего. Сначала статуи показались живыми, а теперь померещился смех. Так говорил себе юноша, но уверенности у него не прибавилось. Нет смысла отрицать очевидное.
— Ха-ха-ха!
Новый взрыв смеха прозвучал оглушительно. Ему как будто вторил звон бубенчиков. Сомнений не оставалось. В подземелье кто-то прятался. И юноша вовсе не горел желанием познакомиться с неизвестным. В тот момент он вспомнил совет дяди, данный на прощание: «Если услышишь какие-то звуки, не обращай внимания. Главное, оставь там ларец, что бы ни случилось. Ты должен выполнить мое поручение».