Страница 30 из 57
Едиот усмехнулся его наивности.
— Нет на Востоке, — сказал Натан, — царька без гарема, нет гарема без евнухов. А царьков у нас много. Хотя, — вздохнул Натан, — хватило бы одного на весь Восток…
Красс принял эти слова на свой счет. Его тяжелый взгляд потеплел. Молодой умный еврей.
— Хорошо. — Красс отвел Едиота в сторону и взглянул через плечо на толкового юношу. — Отдай мне племянника — и забирай все это отребье.
— Ох! Бог накажет… — «Как быть? Не отдашь в обмен — даром возьмет». — Ладно, договорились. Но пусть он не знает… до времени. Скажем, я приставил его к тебе служить. После, уже за Евфратом, предъявишь купчую. Не станет особо шуметь. Он человек покладистый. Но смотри, не обижай его! Все-таки — сын моей сестры. — «О Яхве! — обратился он мысленно к Богу. — Прости раба своего. Я принесу в твой храм богатый дар…»
Натан смотрел на них, как всегда, тихий, скромный, внимательный. Молодой умный еврей. С ясным взглядом, тонким лицом… и тонким слухом.
…Раз в жизни случилась размолвка между старшим и младшим Крассами — Марком и Публием, сыном его. Это было десять лет назад, когда Каталина задумал ниспровергнуть существующий в Риме порядок.
Нашелся один, говоривший: «Марк Лициний Красс причастен к заговору!» Но никто не верил обличителю — он занимал незначительное положение.
Зато поверили Марку Тулию Цицерону: в своем сочинении «О консульстве» знаменитый оратор писал, что Красс как-то ночью принес ему письмо, касавшееся дела Каталины, и подтвердил — да, тайный сговор существует.
Красс, как всегда, уцелел. И, как следовало ожидать, возненавидел Цицерона. Но вредить оратору открыто Крассу мешал его сын. Ибо Публий, начитанный и любознательный, в такой степени был привязан к Цицерону, что, когда тот подвергся судебному преследованию, он вместе с ним сменил обычную одежду на траурную и заставил сделать то же и других молодых людей.
Он убедил отца примириться с недругом. С тех пор между ними не возникало разногласий. Публий, по воле отца и своему желанию, отправился с Цезарем в Галлию, — и теперь явился к родителю весь в знаках отличия за доблесть…
Ветер смел с дороги тучу пыли; из-под нее огромной стаей перелетных птиц вынырнул тысячный конный отряд…
Старший Красс ходил смотреть галлов, которых привел сын его Публий: вид у них независимый, гордый и веселый. Лишь одна центурия отличалась от других: рыжеволосый, голубоглазый, хмурый народ.
— Свевы, — так объяснил ему Публий. — Германцы наемные…
Публий Красс, красный от ветра, серый от праха, отмок, отогрелся в теремах при храме и, натеревшись душистой мазью, возлежал рядом с отцом за доброй трапезой.
Здесь, на Востоке, римляне не скупились на еду и питье, как скупились у себя дома, ели и пили обильно, как им казалось, «по-восточному». Хотя на Востоке никто не ест и не пьет обильно и вкусно, кроме царей и вельмож. Но, правда, ведь не о черни тут речь…
С особенным удовольствием они поедали лук. Здесь, на родине лука, его много. В Риме лук считали чудодейственным растением. Он входил в обязательный паек легионеров: лук придает силу и прибавляет мужества.
— Продолжай.
— …Затем мы переправились в Британию, — рассказывал Публий о недавних событиях.
Он весьма походил на отца, но был суше и выше: так сказать, облагороженная копия старшего.
Говорил он гладко и правильно, соблюдая законы риторики. Но старшего Красса коробила эта ровная речь. Ты солдат или книжник, ворона тебя подери?
Как на каменный греческий лик Гермеса, бога торговли, на высоком столбе у моря, на лицо старшего Красса набежало холодное облако. Вон как далеко забрался соперник…
— Цезарь — первый, кто вышел в Западный океан, — продолжал простодушный Публий. — Он расширил наше господство за пределы известного круга земель, овладев островом таких больших размеров, что многие даже не верили, что остров существует, и считали рассказы о нем и само его название одной лишь выдумкой. — Публию невдомек, как больно он ранит отца своими словами. Лицо у того совсем почернело. — Но Цезарь доставил больше вреда неприятелю, чем выгоды нашему войску. У этих бедных, скудно живущих людей нет ничего, что бы стоило взять…
Облако сошло с лица старшего Красса.
— Побывав на нем дважды, мы оставили этот унылый остров и, захватив заложников у их вождя и обложив варваров данью, вернулись в Галлию…
Лицо у Марка Лициния Красса окончательно прояснилось. Молодчина Публий! Хорошо говорит, как по книге читает. Это влияние Цицерона — хоть этим угодил тот Крассу.
— Здесь Цезарю вручили письмо, которое не успели доставить ему в Британию. Оказалось, дочь его Юлия, жена Помпея, скончалась при родах.
— Разве? — пробормотал старший Красс с притворной скорбью.
Глаза его сияли. Распались узы родства, которое еще поддерживало мир и согласие между двумя его самыми опасными соперниками. Теперь берегитесь! К тому времени, когда вы вцепитесь друг другу в глотки, я подоспею в Рим из восточного похода, «Хэ-хэ», как говаривал Мордухай.
— Так как войско наше сильно разрослось, Цезарь, чтобы разместить его на зимних квартирах, разделил легионы на много частей и собрался уехать в Рим. Тут и вспыхнуло всеобщее восстание. Полчища галлов, бродя по стране, разоряли наши зимние квартиры и нападали даже на укрепленные лагеря.
Шестьдесят тысяч повстанцев во главе с Амбиоригом осадили легион Квинта Цицерона и едва не взяли лагерь штурмом, ибо солдаты легиона все были ранены и держались скорее благодаря своей отваге, нежели силе…
Старший Красс не удержался от злорадной ухмылки. Поделом Юлию Цезарю! И поделом Квинту Цицерону, брату его заклятого врага, с которым он примирился лишь внешне, чтобы угодить сыну.
Чем больше у вас убавится сил, тем больше их прибавится у нас…
Но Публий его огорчил:
— Цезарь, получив известие об этих событиях, тотчас вернулся назад — я был с ним, — собрал семь тысяч воинов и поспешил на выручку к осажденному Цицерону. Враги, узнав, что он вернулся с такими малыми силами, вышли навстречу, надеясь сразу его уничтожить. (Старший Красс — весь внимание.) Но Цезарь, — говорил далее честный Публий, — искусно избегая встречи с ними, достиг места, пригодного для успешной обороны, и стал здесь лагерем.
«Что за выражения! — сморщился Красс. — "Получив", "узнав", "избегая"… На Форуме, что ли, ты выступаешь, сопляк?»
— Он удерживал воинов от всяких стычек с галлами и заставил их вал возвести, ворота выстроить, как бы обнаруживая страх перед врагами и поощряя их заносчивость. Когда же они, потеряв голову от дерзости, напали на нас без всякого порядка, Цезарь сделал стремительный выпад, многих убил, остальных заставил бежать. Так разгромил он противника, почти в десять раз по численности превосходившего нас…
Младший Красс, довольный, сытый, чуть захмелевший, явно испытывал гордость: ему довелось сражаться под орлами такого великого полководца, как Юлий Цезарь. И он явно был рад, что ему есть что рассказать отцу, — Публий вырастал от этого в собственных глазах.
Старший же — медленно скис. Он вспомнил о своей «победе» над горсткой защитников Зенодотии…
Но такой человек, как Марк Лициний Красс, не способен признать свою никчемность. Даже мысли о ней допустить он не может. Он зачахнет, умрет, коль скоро не возьмет верх над другими.
— Так ты говоришь: в Британии вам ничего не досталось?
— А, ерунда! Всякая мелочь. Сто мешков с дубовыми желудями — они там их едят.
— А в Галлии что?
У старшего Красса даже сердце заныло от нетерпения скорее поразить воображение сына. «Я собью с тебя спесь, любезный», — подумал он отчужденно. Сын, восхищаясь Цезарем, сам того не зная, глубоко уязвил отца и тем оттолкнул его от себя.
— Скот, зерно. Виноград. Железо и медь.
— Не богато.
— Зато земля — чудо как плодородна.
— Землю с собой не унесешь.