Охрана

И что-то дернулось в груди у Николая.

– Я пойду к Куханову. Сегодня суббота, еще не поздно.

– На шабашку?! Ну уж нет. Только через мой труп. Ты же офицер. У тебя два высших образования, ты технику знаешь лучше всех в дивизии. Сколько у тебя грамот!..

– Светик, у меня ты, Денис и Ваня. Нам деньги нужны. До осени я заработаю у Куханова полторы тысячи, а то и две.

– Но, может быть, Володя что-то и придумает еще. Не торопись, – голос у жены обмяк почему-то, наверное от слез, которые еще были близко и тревожили еще грудь ее.

– Нет. Надежды на него мало. У него подчиненные – майоры и даже подполковники – на вокзалах по ночам в очередях стоят в ожидании погрузки-разгрузки. И получают они там меньше, чем мне обещает Куханов. Надо идти. Пока не поздно. Володя не зря сказал, что конкурс в училище большой. Нам нужны деньги. Взаймы сейчас никто не дает, да и брать нельзя – чем рассчитываться будем? Все. Точка. Я иду.

– И я с тобой! – у него была хорошая жена, она не хотела оставлять мужа наедине с таким паршивым душевным состоянием.

Шабашка! Чисто русское слово. Без него на Руси никак. У Николая в деревне были два друга – яростные любители радиодела. После школы – институт. После института – в НИИ за диссертациями. Гордыми приезжали в деревню. Правда, все реже. Диссертации у них были очень тяжелыми. Десять лет один из них… летом по два-три месяца шабашил, чтобы зимой работать в НИИ за гроши, за возможность стать кандидатом наук. Так и не стал. Перестройка подоспела, под белы рученьки его взяла, и шабашит он по сию пору – строит особняки особо одаренным новым русским. Второй, правда, диссертацию успел защитить, организовал какое-то торговое ООО. Ничего себе, ООО. Пока не посадили. Но в деревню родную он за последние пять лет только один раз приехал, отца похоронил, да по-скорому собрался и на несвежей иномарке уехал в Новгород – там он свою пожизненную шабашку раскрутил, неученую.

Шабашка! Сколько раз видел Николай Касьминов бригады шабашников, мастеривших что-то по району. Холодное какое-то чувство, даже брезгливое вызывали у него эти люди. Никогда бы раньше он даже подумать не мог…

По дорогам пятиэтажного военного городка они, молчаливые, пошли в сторону КПП, оттуда – к селу. Ни ему, ни ей не показалось странным, что они идут пешком, а не едут на своей «копейке». Впрочем, чего тут странного! Гаражные мужики въедливые. Спросят-расспросят, догадаются. Нюх у них тонкий на житейские дела и перемены. Лучше уж пройтись три километра пешком, чем объясняться с ними. Да и дело еще спорное.

За военным городком дорога была хорошо прочерчена по телу русского летнего леса, лениво играющего березовым цветом, волнующим, переливчатым, зелено-золотистым.

Шли молча. Будто о чем-то важном вспоминая. Редко они ходили пешком по этой дороге. В былые времена в части автобус был, а в конце 80-х они «копейку» приобрели. Зачем ноги мять по асфальту?

Село в километре от железной дороги уже завиднелось остовом обросшего здания бывшей библиотеки да антеннами в здешних краях, на границе Московской области, вообще высокими. Николай прибавил шаг, жена покорно приняла ускорение мужа.

Изба Куханова прочно стояла в центре села, когда-то крупного. Изгородь ровная, цветистый палисад, свежее крашеное крепкое крыльцо с пестрым набором банок, баночек, крынок, висящих вверх донышками на кольях, сухих и древних на вид, может быть, даже революционных.

Николай нажал кнопку звонка. В избе послышались гулкие шаги, мягко ударила о стертый косяк дверь веранды со скрипуче-неприветливыми досками пола, показалась за занавесками лохмато-сонная голова Куханова.

– Тебе чего? – спросил он таким тоном, будто нищий к нему пришел, хотя и отказывали ему здесь уже не раз.

Николай внутренне дрогнул. Молнией что-то екнуло в груди и отозвалось ударом в пятки. То был не страх, а мужское горе. Жена же рядом, за спиной. Зачем ее-то нужно было брать с собой на этот разговор?

– А, это ты, медведь! Так бы сразу и сказал. А то молчишь, как рыба. А я спросонья не вижу ничего. Здорово! Да ты не один, что ли? Погодите! Я хоть джинсы натяну.

«Ух! – пронеслась благодать по всем клеточкам николаева тела. – Хорошо-то как!» – подумал он на веранде, наполненной слегка шевелящейся прохладой.

– Здравствуйте! – из избы на веранду вновь явился Куханов. – Светлана! А ты ведь совсем не изменилась! Как сейчас помню, с термосом на финишах выстаивала да медведя своего отпаивала. Ну ты даешь, Николай! Такую жену отхватил в нашем околотке! Проходите. Что будем пить: кофе растворимый, чай, компот бабусин, водку или пиво?

Николай выбрал бы предпоследнее, но жена была строга:

– Только компот. У нас дела.

– Вольному воля. А то бы по соточке махнули не греша.

– А что у тебя за компот такой – бабусин? – спросил Николай, чтобы не молчать.

– Бабуся моя варит – во! С детства пью, да никак не напьюсь. Особенно с похмелья. Здесь посидим или в избе? Как скажешь, Светлана? Тогда в избе. Там спокойнее.

Под компот вкусноты необыкновенной они заговорили о деле. Куханов строил коттеджи местному крупняку, а может быть, и не местному, заезжему. Обещал сдать один из них в начале ноября. Дел было много. Работают по 12–14 часов в день. В субботу – десять часов, в воскресенье обычно выходной. Зарплата – 500 зеленых, плюс по сдаче объектов премия по 100–200 долларов на круг. Тем, кто работал больше трех месяцев и без пьянки, без прогулов.

– У тебя есть шанс, – говорил Куханов с напором, трудно было не поверить ему. – Ноябрь для тебя это 3–3,5 тысячи. Думай сам. И сейчас. Утром ко мне еще один бывший майор подвалит.

– Наш? – поинтересовалась Светлана.

– Нет. Братан сосватал. Но я честно место для тебя держал. Не люблю ля-ля-тополя разводить. Решил?

Николай-то решил. Но в августе у отца юбилей. В конце сентября ему нужно помочь картошку выкопать. А тут такой крутой режим.

– На нет и суда нет. Только зря ты конопатишься! Сто долларов отцу отошлешь, он на них столько картошки купит, что мало не покажется, – почему-то решительный Куханов не спешил ставить точку на разговоре.

Почему?

Николай украдкой посмотрел на жену. Еще час назад она была категорически против шабашки. Сейчас в ней что-то изменилось. В ее лице светлооком было что-то покорное, робкое, если не сказать – просящее. Дай мне, муж мой любимый, бывший майор, три тысячи долларов, я шторы новые куплю и утюг, и туфли, и купальник, а то на озеро ходить стыдно, и телевизор нормальный, чтобы Мишку-ремонтника не вызывать через неделю. А Ване надо компьютер купить, ему же нужно. Это же лучше, чем болтаться по улицам. Дай мне, пожалуйста, Коленька, три тысячи долларов, даже без премии!

– Решено, с чего ты взял? Мы бы не пришли. Во сколько выходить на объект? – голос Николая был тверд.

– В восемь. За селом. У пруда большого.

– Знаю. Видел. Буду. Спасибо тебе.

Они опять крепко пожали друг другу руки.

– И это ты решил правильно. А то бы мне пришлось замполита брать. Я их с детства не люблю. Даже ненавижу.

– Это ты из-за Ольги Котляковой на них так? – спросила Светлана.

– Чертов замполит! Мы уже заявку подали. А мне на сборы нужно было, потом на две недели в Чехословакию поехали. Повезло мне в тот год – две загранки. Подарков ей привез. А он, гнида, умыкнул ее у меня. Бумажная душонка.

– Я с ней в одном классе училась…

– Не все замполиты такие, – Николай горой встал за офицерскую честь.

– Короче, завтра в восемь. Форма одежды рабочая.

– Понял.

Они встали.

– Врезать бы по такому случаю, – Куханов задумался. – Но не люблю я два дня подряд пить. Вчера Витьку Федоткина похоронили. В станционном поселке жил. Мы с ним десять лет в трех школах в одном классе учились.

– Худой такой? У него мать завмагом работала на станции? – Светлана знала родные места хорошо.

– Точно. И он, дурак, по ее стопам вздумал пойти. Всю жизнь электроникой увлекался, техникум окончил перед армией, потом заочный институт. Чего ему не хватало? Технику ремонтировал на ять. На жизнь хватало. Нет, в торгаши подался. Зачем он этот вонючий ларек взял, не его дело?!