Страница 16 из 39
У юной креолки вид был несколько усталый: она была взволнована и не выспалась, ибо после ночной тревоги до самого утра думала про светловолосого европейца, храброго и прекрасного, про суженого, который, по гаданью мулатки, приедет из-за моря и женится на ней.
Кроме того, опасность, только что угрожавшая поселению, наводила Адою на мысль, что ей необходим защитник. Хотя она и сама была не из робких, но с радостью доверила бы заботы о защите поселка этому таинственному незнакомцу.
Адоя, просто и со вкусом одевшись, вошла вместе с Ягуареттой в залу, где майор покуда отдавал должное мадере и печеному подорожнику, поднесенным мулаткой.
— Что же, господин майор, — сказала Адоя, грациозно подавая ему руку, — неужели опять война?
Майор почтительно поцеловал Адое бледную ручку и ответил:
— К несчастью, похоже на то, сударыня. Зам-Зам опять пошаливает на этом берегу Эссекебо. От двух поселков остались одни угли, которые этому самому Зам-Заму годны разве только для пыток — но таких пыток, что как о них узнаешь, так хочется не оставить на этом подонке, попадись он только, ни кусочка кожи на теле, а то и похуже.
— Что за ужас эта война, господин майор!
— Да, сударыня, дело нешуточное. Всех наших пленных либо скальпировали, либо съели. Что ж, оно отчасти и к лучшему — для дисциплины полезно, никто не отстает. Ребята боятся, что их перехватают поодиночке, и бегут, как ненормальные, наступают друг другу на пятки. И мародерствовать никто не отлучается, даю вам честное слово.
— А известно, где сейчас Зам-Зам, господин майор?
— Его опять видели на западе. Губернатор хочет не допустить его до обжитых мест колонии. Спортерфигдт же как раз находится на границе, и губернатор справедливо полагает, что, если сделать его оперативной базой, мятежников удастся отбросить в горы, а то и вовсе захватить. Вот письмо от губернатора, сударыня. Он просит вас принять моих молодцов на постой на два-три дня, а за это время они построят себе на берегу Комевины походные домики: четыре бревна, шесть листьев латании и моток бечевки.
— Вы можете располагать Спортерфигдтом столько, сколько потребно, господин майор. Я распоряжусь, чтобы мои негры помогли вашим солдатам строить домики, а когда лагерь будет готов, вы, надеюсь, не откажетесь поселиться в Спортерфигдте?
— От души бы согласился, сударыня, но, когда пастух уходит, стадо разбегается и попадает в пасть к волкам. Правда, мой сержант Пиппер неплохая овчарка, но и у него зубы уже несколько притупились. Так что придется мне самому оставаться в овчарне, по крайней мере до тех пор, пока не приедет капитан и не заменит меня в лагере. Он задержался в Суринаме на два-три дня отдохнуть после морского плаванья, потому что, как говорит пословица, от Амстердама до Суринама не всякая блоха допрыгнет.
— Так этот капитан из Европы! — воскликнула барышня: на ее глазах исполнялось пророчество Мами-За.
— Из Европы, сударыня, и никогда еще Голландия не посылала за океан столь отважного молодого офицера.
— Из Европы… отважный капитан из Европы! — повторяла Адоя, не веря собственным ушам.
Все, что предсказывала мулатка, сбывалось точь-в-точь. Барышне хотелось узнать, все ли приметы сходятся, и, не владея собой от изумления и волнения, она воскликнула:
— И, должно быть, блондин?
— Такой же блондин, как ваш покорный слуга, только моложе и авантажнее. Но как же, черт побери, — удивился, в свою очередь, Рудхоп, — вы узнали, что он блондин? Я его знал с пеленок, но цвет волос помнил не лучше, чем цвет парика нашего бургомистра.
— Я не говорила, что он блондин, — отвечала Адоя в некотором смущении, — я спрашивала об этом у вас. Каким же образом вы знали его с пеленок?
— Очень просто, сударыня: он сын моего старого гаагского приятеля. Когда я уезжал из Голландии, лет десять назад, у него, как утверждал его славный папаша, резались клыки и он грыз кругом все подряд, а теперь клыки совсем прорезались и стал он настоящий лев, такой головорез и удалец — дай ему волю, все разнесет в пух и прах. Боюсь только вам наскучить, а то бы я вам мог до завтра рассказывать про подвиги этого Геркулеса Арди. Вот кого, право, удачно назвали!
— Помилуйте, господин майор, нисколько не наскучите! Расскажите же о нем! — воскликнула девушка.
Тогда майор пересказал все преувеличения или, вернее, заблуждения актуариуса Арди насчет отваги Геркулеса. Этот невероятный портрет он завершил так:
— Словом, сударыня, если бы наша война и наш климат не были так опасны, Геркулес и не отправился бы их испытывать. Когда этот юноша слышит про заурядные опасности, пишет мне его отец, он только кривит губы и привередничает. Вы понимаете, сударыня, что для такой войны, как эта, он — сущая находка. И, само собой, мне чертовски приятно вести в бой сына моего лучшего друга.
Адоя с Ягуареттой жадно внимали рассказу майора. Обе девушки были поражены до глубины души и рисовали себе портрет столь отважного героя самыми яркими красками.
Юная креолка видела в том, что случай привел Геркулеса не просто в Суринам, а еще и в Спортерфигдт, ясное предзнаменование. Встав из-за стола после завтрака, она сразу же отправилась гулять под сенью апельсиновой рощи в ограде поселения, чтобы в свое удовольствие помечтать о том, кто уже имел столь необычайную власть над ее мыслями.
XIV
Тамаринд Массеры
На другое утро восход солнца опять застал Адою в задумчивости. Она полулежала на тростниковой скамье в тени огромного тамаринда. Стебли ванили, густо обвивавшие его ствол до самой верхушки, свешивали гибкие ветви с длинными благовонными стручками.
Тамаринд стоял посреди небольшой цветочной куртины, за которой ради удовольствия барышни тщательно ухаживал Купидон. В поселке к этому дереву относились почти суеверно.
Как только основался Спортерфигдт, на тамаринде поселилась семья диких пчел, по-индийски называемых васи-васи, и большая колония колибри. Много лет они неизменно жили там в добром согласии. Замечали даже, что, если чужие птицы тревожили пчел, их маленькие пернатые союзники, противопоставив силе численность и отвагу, огромным полчищем устремлялись на пришельцев и, сражаясь острыми как иголка клювами, обычно победоносно отбрасывали их. Точно так же, если чужие пчелы дерзали забраться в гнезда колибри, пчелиная семья с тамаринда набрасывалась на чужаков и убивала их.
Это дерево назвали «дерево массеры», потому что покойный хозяин любил отдыхать в тени тамаринда и не разрешал трогать миниатюрные поселения, приютившиеся на нем.
Поскольку и пчелы и колибри питаются цветочным нектаром, отец Адои велел сажать в куртине цветы, нужные и тем и другим, чтобы между двумя народцами не было никаких недоразумений.
Кроме того, каждое утро и вечер он приносил им огромные охапки всевозможных цветов. В брачную пору он клал к подножью тамаринда много пуха и хлопковых волокон, из которых колибри вили гнезда величиной с орех и клали туда яйца величиной с горошину.
Пчелы необычайно умны и узнают тех, кто за ними ухаживает. Поэтому, едва хозяин появлялся под деревом, весь рой собирался вокруг него и покрывал ему руки и волосы, а колибри либо садились к нему на плечи, либо же весело порхали рядом.
Когда Адоя была еще маленькая, плантатор представил ее, если можно так выразиться, обитателям тамаринда, и те вскоре признали наследницу Спортерфигдта. Когда Адоя подросла, она стала вместо отца ухаживать за пчелами и колибри; к ней перешли и его привилегии.
Купидон, растивший цветы, также имел право безбоязненно заходить за изгородь и работать, но не более того. Едва он пытался войти под зеленый свод тамаринда, пчелы становились для него опасны.
Все же остальные жители поселения, едва переступив границу куртины, рисковали быть немедленно ослепленными роем из нескольких тысяч пчел, усиленных сотней не менее яростных колибри. Особенно часто убеждались, как опасно заходить за эту своеобразную изгородь, спортерфигдтские негритята.