Страница 75 из 90
Елин посмотрел на меня:
—
А ведь это верно, Александр Ильич!..
У меня не было ни минуты времени, чтобы вдаваться в подробности обстановки и обсуждать их сейчас. Я знал, что полк Филиппа Алексеевича ведет неравный и очень тяжелый бой.
Славный Малышка будто понимал мои заботы: только я тронул повод, он помчал на наблюдательный пункт.
Встретил меня полковник Барбин. Обычно спокойный, уравновешенный, сейчас он был заметно взволнован:
—
Товарищ полковник… Основная группировка противника, обойдя правый фланг артиллерийского полка Клягина, двинулась в направлении населенного пункта Терновая. Таким образом, полк Трофимова с двумя артиллерийскими батареями отрезан от частей дивизии. Связи с полком нет…
Я вбежал в блиндаж, схватил телефонную трубку… Будто пытаясь помешать, рядом с блиндажом разорвался артиллерийский снаряд. Меня осыпала глина и пыль, и то ли камешек, то ли комок земли больно ударил по руке. Ответил мне начальник связи дивизии Костюрин.
—
Да, товарищ полковник, связь вашего наблюдательного пункта с полками восстановлена, кроме полка Трофимова…
—
Именно с ним необходимо связаться. И связаться немедленно. А сейчас дайте Борисова…
Владимир Александрович доложил, что 57-я танковая бригада вместе с 90-й танковой бригадой ведут бой. Он сказал, что только что ему звонил командующий армией и требовал принять все меры, чтобы не пропустить фашистские танки через боевые порядки дивизии.
—
Мы это и делаем, Владимир Александрович!.. Танки врага пройдут только через трупы гвардейцев…
—
Зачем же так мрачно, Александр Ильич? Гвардейцы будут жить!..
Снова позвонил Костюрин. Он сообщил, что пять наших танков КВ с ротой десантников, посланные еще утром на перехват отходившей части противника, не вернулись. Посланный к ним для связи танк Т-34 тоже не вернулся. Наш летчик-наблюдатель видел, что в тылу противника, на дороге от Михайловки-1 шел танковый бой. Много танков горело… Очевидно, наши отважные танкисты и десант погибли в неравном бою.
Наш разговор с Костюриным прервал офицер связи:
— Товарищ полковник, к нам бежит радистка Кулешова. Значит, что-то случилось.
Я
оглянулся: открытой поляной, поминутно «кланяясь» разрывам снарядов и мин, бежала девушка… Вот она упала, вся осыпанная землей, поднялась, снова упала.
—
Товарищ полковник, — хрипло выговорила она, пересиливая одышку, — связь с 34-м гвардейским полком восстановлена. Радиосвязь… Примите радиограмму от товарища Трофимова…
Я взял из ее рук смятый клочок бумаги, прочитал:
«Гвардейцы и штаб полка в окружении. Ведем лесной бой с противником… Прошу разрешения на отход. Трофимов».
Я сунул радиограмму в карман, подбежал к радиостанции, взял микрофонную трубку, нажал кнопку.
—
У аппарата Родимцев… Как слышите?
Знакомый голос отозвался устало:
—
Слышу хорошо. У аппарата Трофимов…
Он повторил те самые сведения, которые я уже знал из радиограммы.
—
Послушайте, Филипп Алексеевич, — прервал я его, — ведь вы бывалый командир, а затеваете непозволительные вещи! Что значит отходить? Это значит облегчить задачу врага: вот, мы вышли из лесу, стреляйте! Нет, ни в коем случае отходить нельзя, нужно использовать все, до последнего патрона. Только сегодня вечером я дам команду на отход…
—
Автоматчики противника в пятидесяти метрах от штаба полка… Офицеры штаба ведут бой…
Радиосвязь прекратилась. Я попытался снова связаться с Трофимовым, но его позывной не отвечал.
Невероятной тяжестью усталость легла на мои плечи. Я тихонько отпустил кнопку, положил на столик микрофон, посмотрел на девчат-радисток. Казалось, они ждали какого-то моего слова. Я ничего не сказал им и вышел из машины.
Неторопливо шагая на свой наблюдательный пункт, я думал о том, что происходило в эти минуты в полку и
в
штабе Трофимова. Возможно, положение действительно безвыходное, и он был вынужден бросить микрофонную трубку и схватить автомат?.. Много дум пронеслось у меня в эти минуты. Однако я отлично знал Филиппа Алексеевича Трофимова как офицера высокой отваги, коммуниста, человека, не ведающего страха в борьбе, знал его комиссара Данилова, начальника штаба Попова и других офицеров полка и воинов, которые еще в боях за Тим и под городом Щигры, находясь в исключительно сложной обстановке, никогда не терялись. Как тягостно было сознавать, что в эти решающие минуты я не имел возможности оказать им какую-нибудь помощь!.. Оставалась единственная надежда, что с наступлением темной весенней ночи остатки 34-го гвардейского полка смогут относительно спокойно выйти из леса…
Я не ошибся. Гвардейцы Трофимова устояли. Уже перед вечером я приказал танкистам 90-й танковой бригады и нашей десантной роте автоматчиков прорваться в расположение полка Трофимова и помочь ему выйти из леса на рубеж речки Бабки.
Этого удара фашисты, конечно, не ожидали. В сумерки полк Трофимова, ведя напряженный бой с мотопехотой противника, вышел из окружения и занял оборону по реке Бабке.
…В этих своих записях я стараюсь поменьше останавливаться на своих личных переживаниях. Конечно, я мог бы описать, как в течение всего дня вокруг моего наблюдательного пункта, вокруг штаба (да и только ли вокруг!) рвались вражеские снаряды и мины, как поднимались мы — я и штабные работники, — засыпанные землей, после разрывов бомб и снова руководили боем, как вражеские танки, выкатясь перед нами на высотку, вели по нас пулеметный и пушечный огонь…
Все это, быть может, интересно, однако менее значительно, чем те события, которые происходили на фронте дивизии. Поэтому основное внимание я уделяю действиям наших полков, батальонов, рот, отважным советским воинам.
К вечеру все атаки фашистов были отбиты. На участке фронта, который занимала дивизия, врагу не удалось прорваться через наши боевые порядки. Я понимаю изумление пленного офицера немецких танковых войск. Стоя передо мной в блиндаже, он лаконично отвечал на вопросы:
—
О, когда мы стояли в Париже, нам о Советской Армии рассказывали совсем другое…
—
Что именно?..
—
Что вы готовы бежать при виде немецкого танка.
—
В чем вы сами убедились?
—
Русские совершенно не боятся танков. Мы «утюжили» ваших солдат, а они поднимались из окопов и расстреливали нашу пехоту, уничтожали наши танки.
—
Во Франции было легче?
—
О, это был курорт, а не война.
—
Какое настроение ваших «парижских» танкистов?
—
Вы сами понимаете. Я офицер, танкист… Я слушал лекции самого Гейнца Гудериана. После этих трехдневных боев я не могу сказать, чтобы настроение наших танкистов было приподнятым.
Впрочем, я и сам отлично знал, что в этих боях под Харьковом хваленые гитлеровские танкисты окончательно утратили свою амбицию.
К вечеру противник поуспокоился. Прекратился огонь артиллерии. Смолкли пулеметы. Только где-то далеко, в расположении наших соседей слева, глухо погромыхивала канонада.
Я шел полем боя, ведя на поводу своего верного Малышку, и на окраине Перемоги встретил комиссара Зубкова.
—
Откуда, Сергей Николаевич?..
Он был чем-то взволнован:
—
Был в полку Самчука…
Мы пошли рядом, оп взял меня под руку:
—
Послушайте, Александр Ильич… Вы знаете, чем занимаются сейчас гвардейцы первого батальона?… Нет, вы не поверите! Сегодня этот батальон потерял половину личного состава. Он вел тяжелый бой в течение четырех часов и отбил все танковые атаки врага… Но я побывал в блиндажах, в окопах… Вы не поверите… Знаете, чем заняты сейчас, после ужина, бойцы?..
—
Что ж, дело обычное: спят, пишут письма…
— Нет! Пойдемте, и вы убедитесь. Иначе еще скажете, что это я сам сочинил…