Страница 18 из 20
С фокстерьером Тимкой на дане, весна, 1956
Деньги от продажи большой дачи бабушка разделила между двумя дочерьми и сыном. Я думаю, что это было очень непростое решение для Елизаветы Петровны и Георгия Несторовича: ведь дом был их детищем, и они прожили в нем почти полвека. После продажи дома бабушка практически перестала ездить на дачу, а дед построил себе на участке моей матери маленький сарайчик-мастерскую, куда продолжал приезжать по воскресеньям и в отпуск до последних дней своей долгой жизни и по-прежнему возился в саду, плел корзины и вытачивал на токарном станке ручки для инструментов и различные предметы из дерева. Последний раз бабушку привезли на дачу весной 1957 года. Она медленно прошла под руку с дедом по дорожкам маминого участка и попросила увезти ее в Москву. Ей было очень тяжело смотреть на свой любимый старый дом, в котором прошла вся жизнь.
Елизавета Петровна скончалась в январе 1958 года от очередной двусторонней пневмонии. Последний год своей жизни она практически не вставала с постели и почти полностью ослепла, не могла читать и очень этим тяготилась. После ее смерти дед собрал своих детей и сказал: «Мы с Лизой всегда хотели, чтобы вы жили дружно и во всем поддерживали друг друга». К сожалению, не все последующие поколения Сперанских последовали их желанию.
Мои первые отчетливые воспоминания о бабушке относятся к лету 1943 года, когда мы с мамой переехали из Ярославля в Москву и жили на даче. Бабушка составляла центр этой жизни. Мне она казалась тогда очень старой, хотя на самом деле ей было 66 лет, то есть меньше, чем мне сейчас. Она рано поседела и завивала концы своих волос с помощью горячих железных щипцов, почему некоторые пряди были желтоватого цвета. Я не помню, чтобы она когда-либо подкрашивала свои седые волосы, как это делают многие женщины ее возраста. На улице и в саду, а в последние годы жизни и дома, бабушка надевала на голову светлую косынку, завязывая концы узлом на затылке. Когда у нее стали болеть руки, она часто просила меня завязать узел. Бабушка всегда была сухощавой, с тонкими чертами лица, с живыми темными глазами. Судя по фотографиям, в молодости она была очень красивая. Очевидно, у Филатовых была какая-то примесь греческой крови, потому что и отец Елизаветы Петровны, и его родной брат Нил тоже были похожи на греков. На моей памяти бабушка всегда носила темные крепдешиновые платья (часто в горошек) или длинные юбки и белые кофточки из крепдешина. В старости на плечи всегда была надета шерстяная коричневая кофта, связанная моей матерью. Она не носила никаких украшений, только на груди всегда были маленькие часики, приколотые к брошке с мелкими бриллиантами. Любимой обувью бабушки были белые теннисные туфли, которые мы ей чистили зубным порошком. На пальце – единственное колечко с бирюзой, ее любимым камнем. От бабушки всегда очень приятно пахло смесью дорогих духов и табака. Из духов она предпочитала «Шанель № 5», которые ей иногда привозили знакомые из-за границы, а когда французские духи кончались, покупала «Манон» или «Красную Москву».
Е. П. Сперанская и С. Я. Маршак, середина 1950+х гг.
Сколько я помню, бабушка всегда много курила. Курила папиросы, вначале предпочитала «Казбек», потом перешла на «Беломорканал», иногда курила «Пушку», т. е. довольно крепкие и недорогие, так называемые «мужские» сорта. Помню это хорошо, потому что меня часто посылали на станцию пешком или на велосипеде бабушке за папиросами. Любила курить вместе с заядлыми курильщиками, например с Кирой Постниковой. В Москве мы жили в одном доме с С. Я. Маршаком, который очень ценил Елизавету Петровну и часто по вечерам приходил к нам в квартиру. Он часами сидел рядом с бабушкой в столовой или в ее спальне (когда у нее болели суставы), и они дымили в две папиросы, прикуривая одну за другой. Дед, однако, никогда не курил. Он рассказывал, что в детстве у него был печальный опыт курения сигары, после которой его нещадно рвало. Это отбило у него охоту к курению на всю жизнь. Он, как правило, уходил к себе в кабинет и работал там, оставляя курильщиков наедине. Часто бабушка курила с Софьей Георгиевной Звягинцевой, которая относилась к ней как к матери. Вообще бабушка была у нас в семье центром притяжения всех соседей и знакомых. К ней часто приходили посоветоваться или поделиться новостями наши соседи художники Кукрыниксы – Порфиша Крылов с женой Еленой Анатольевной, Николай Соколов и Михаил Куприянов. Частой гостьей была Елена Александровна Спендиарова, дочь известного армянского композитора, жена генерала Мясищева, тоже наша соседка. Софья Сергеевна Четверикова, дочь дедушкиного коллеги профессора Четверикова, была лучшей подругой моей матери и практически еще одной бабушкиной дочкой. Я не раз слышал у нас в столовой рассказы Ираклия Андроникова. Бабушка дружила с Генрихом Густавовичем Нейгаузом и его женой Милицей Сергеевной, а Святослав Рихтер одно время жил у нас в квартире и играл на нашем рояле. Чем привлекала их бабушка? Думаю, своей неизменной приветливостью, мудростью и умением слушать. Кроме того, у бабушки был еще один дар, в который свято верили все знакомые, особенно молодые и учащиеся люди. У бабушки была «счастливая» левая рука. Тот, кто пожимал ее левую руку перед экзаменом, был уверен в успешном результате. К ней «за левой рукой» приходили самые разные люди, и она никому не отказывала. Бабушка была очень щедрым человеком и не умела считать деньги. Кроме того, воспитанная в дореволюционные годы, очень любила давать деньги «на чай». При этом она справедливо считала, что обидеть человека можно только в одном случае: дать ему слишком мало. Деньги у бабушки были: дед в ту пору хорошо зарабатывал, и она «давала на чай» парикмахерам, носильщикам, проводникам, таксистам – словом, всем тем, кто оказывал ей какие-либо услуги. Шофер Саша в санатории на Рижском взморье очень уважал бабушку за это. Он всегда с радостью встречал и провожал нас на вокзал на своем автобусе и никогда не отказывал, когда бабушка, например, решала поехать с нами в Ригу в магазин сладостей «Лайма» или поесть пирожных в кафе «Рига». Как-то раз культработник санатория долго ждал Сашу с экскурсией в Сигулду, но Саша сказал, что сначала он свозит Елизавету Петровну, а потом приедет за отдыхающими. Пришлось «культурнику» идти к бабушке и просить перенести поездку, так как собралось много народу и все ждут автобуса, а Саша отказывается их вести. Бабушка, конечно, извинилась и отменила свою поездку.
В 1948 году дед с бабушкой вместе со всей семьей отпраздновали золотую свадьбу. Их приехали поздравить многочисленные друзья и родственники, переполнившие нашу квартиру на улице Чкалова. Было много поздравлений, подарков и торжественный обед. Во время подготовки к празднованию произошел забавный инцидент. Елизавета Петровна решила заказать по телефону в ресторане Дома ученых мороженое к столу. «Сколько? – спросили у нее. – Хотите мы сделаем вам “бомбу”?» Не представляя себе, что такое «бомба», бабушка согласилась, а цена ее не интересовала. Каково же было общее изумление, когда «бомба» оказалась металлическим цилиндром в человеческий рост и диаметром больше четверти метра. В ней было около 100 кг изумительного сливочного мороженого. Это мороженое ели мы, ели все соседи и знакомые в течение недели. А хранили «бомбу» за окном, привязав ее на веревке, благо что время было зимнее.
Ценили и уважали бабушку не только за щедрость. В ней было то, что выдавало породу «бывших» людей, людей ушедшего времени. Очевидно, большое чувство собственного достоинства, может быть, строгий, властный взгляд, прямая фигура, красивое даже в старости лицо, нос с горбинкой. Недаром многие старые люди из нашего дачного окружения неизменно обращались к ней: «Барыня». Конечно, играло роль и то, что она была женой академика Сперанского. Когда надо было заказать в Академии наук билеты на поезд или путевку в санаторий «Узкое», Елизавета Петровна сама звонила всесильному управделами академии Чихмахчеву, и он всегда выполнял все ее просьбы, называя по имени-отчеству, хотя жен академиков было довольно много, и думаю, что всех упомнить было довольно трудно. Иногда доходило до смешного. Железнодорожными билетами в академии занимался человек по фамилии Карасик. Бабушка регулярно называла его по телефону Сусликом, на что он, совершенно не обижаясь, каждый раз отвечал ей: «Елизавета Петровна, я не суслик, я – Карасик». Бабушку это совершенно не смущало. А на Рижском взморье в санатории бабушка ежедневно проводила часы на скамейке в парке недалеко от веранды дома (далеко ходить она уже не могла). И рядом с ней и вокруг всегда было несколько человек, с которыми она оживленно разговаривала. К сожалению, не знаю о чем. Мне было тогда это совершенно все равно: мне важен был велосипед, теннис, море, приятели, кино и т. д. Дорого бы я дал сейчас, чтобы оказаться с ней рядом на той скамейке. Елизавета Петровна была добрейшим человеком. Она всегда принимала участие в чужих бедах, стараясь хоть в чем-либо помочь людям, попавшим в беду. Сколько людей в разные тяжелые годы жили, иногда тайно, у Сперанских! Скольким они помогали деньгами и советами! Как вы уже знаете из дневника, когда у бабушкиного брата В. П. Филатова распалась семья и маленький сын Филатова Сережа остался беспризорным, она тут же помчалась в Одессу наводить порядок в доме. Она пробыла там с братом довольно долго, а потом забрала Сережу к себе в Москву, где он жил со Сперанскими почти целый год, пока у Филатовых не появилась Александра Васильевна, очень хорошо отнесшаяся к Сергею. Подобная история произошла с другим сиротой – Володей Предтече неким, внуком дедушкиного старшего брата Николая. Его родные погибли во время блокады в Ленинграде, а Вову каким-то чудом вывезли из города, и он попал в детский дом в Ярославле. Бабушка сама отправилась в Ярославль и забрала Вову к себе и относилась к нему как к родному внуку. Владимир Предтеченский, в прошлом морской офицер, сейчас уже солидный немолодой человек, очень тепло вспоминает деда, и особенно бабушку. Нас, внуков, Марину и меня, она очень любила и часто заступалась за нас перед дедом или нашими родителями. На дни рождения и на Новый год мы всегда получали от бабушки подарки, и они были самыми лучшими и дорогими для нас. Все дети и внуки обожали Елизавету Петровну и называли ее Мусиком. Животные относились к ней с неменьшей любовью. В самом начале 30-х годов в очень голодное время дед купил на живодерне в г. Дмитрове старую белую лошадь «на мясо». Однако бабушка зарезать ее не дала, и лошадь жила на даче несколько лет. С ее помощью пахали огород под картошку, косили и возили траву и даже сделали для лошади конюшню в сарае. В доме у Сперанских всегда жили собаки: перед войной рыжий бульдог Булька, черный пудель Дик, пестрый спаниель Тим и белый мохнатый Фрам – огромная южнорусская овчарка, которую, к сожалению, были вынуждены застрелить в 1941 году, когда его стало нечем кормить.