Андре Ситроен

Правда, по воскресеньям учащихся отпускали в увольнение. С 10 утра до 10 вечера Париж принадлежал им. Этот день Андре Ситроен обычно проводил с матерью.

Студенты-политехники имели свою форму. Сохранилась фотография двадцатилетнего Андре в форменном кителе и в шляпе с трехцветной кокардой. Шляпа была из блестящей черной кожи, с загнутыми, как нос у корабля, краями, потому и называлась она «фрегат». Тонкие нафабренные усики загнуты вверх и, несмотря на пенсне, придают юноше вид геройский. Хотя Андре был невысок ростом (165 см) и в плечах не широк, он был красив лицом. А сильный характер и полное отсутствие агрессивности привлекали к нему внимание мужчин и женщин всех возрастов. Андре Ситроен рано узнал, что может вызывать симпатию и всю жизнь пользовался этим своим умением.

Дело Дрейфуса

Многие склонны путать понятия: «Отечество» и «Ваше превосходительство».

Одним из выпускников Политехнической школы (X1878) был Альфред Дрейфус (Alfred Dreyfus) (1859–1935). С именем капитана Дрейфуса связан самый громкий судебный процесс 19-го века. В ходе «дела Дрейфуса» выявились все достоинства и недостатки французской демократической системы, которая до того считалась безусловно превосходной.

Год рождения Альфреда Дрейфуса — это почти середина промежутка между годами рождения Ситроена-старшего и Ситроена-младшего. Он принадлежал к поколению ассимилированных французских евреев, которые охотно стали гражданами самой могучей и самой культурной страны в мире. По мере сил французские евреи стремились внести свой вклад в процветание родины. Каждый на своей ниве.

Нива, которую выбрал себе Дрейфус была, пожалуй, самой сложной из возможных. Он стал армейским офицером, служил в артиллерии и дослужился до чина капитана. В 1893 году он — не без сопротивления военной верхушки — стал офицером Генерального штаба.

Это был грандиозный прорыв и демонстрация того, на что способен французский патент мирового счастья: идеи Свободы, Равенства и Братства. До той поры в генштабе евреи не водились. Туда с большим трудом просачивались даже «чистокровные» французы «неблагородного» происхождения. И вот рядом с аристократами служит сын фабриканта из «условно французского» Эльзаса. Несмотря на нелюбовь начальства к Дрейфусу, несмотря на его совсем не «командный» голос и на ужасное эльзасское произношение, заменить его не представлялось возможным. Прекрасный специалист, требовательный к себе и к подчиненным! Его ждет блестящая военная карьера! Ох, господа офицеры, мы еще увидим в своем кругу генерала Дрейфуса! До чего дожили!

Из-за корпоративной неприязни, никто из сослуживцев не шел на сближение с капитаном Дрейфусом. С другой стороны и Дрейфус, уверенный в себе и гордый, ни перед кем не заискивал и держался в строгих рамках уставных взаимоотношений.

В 1894 году военная разведка отыскала в мусорной корзине германского военного атташе в Париже написанный от руки перечень секретных бумаг, которые автор записки, один из сотрудников Генштаба, передал немцам за вознаграждение. Шпиона отыскали быстро. Почерк предателя был похож на почерк Дрейфуса. Улика весьма косвенная, но в ней никто не хотел сомневаться. И уж совсем убеждали господ офицеров еще более косвенные доказательства вины капитана Дрейфуса: происхождение из города Мюлуза, который половина жителей называет на немецкий манер Мюльхаузеном, плохой французский язык и хорошее знание языка немецкого. Наконец, для многих судей было вполне достаточным то, что Дрейфус — еврей, то есть «по определению» человек без совести и чести, за деньги готовый на любое предательство. Хотя с деньгами-то как раз выходила осечка. Дрейфус был хорошо обеспечен и вел достаточно скромную жизнь, в пределах жалованья. На это указывал обвинителям брат Альфреда Дрейфуса Матье.

А.Дрейфус в инкриминируемом ему шпионаже не сознался. В декабре 1894 военный суд приговорил его к пожизненному заключению на Чертовом острове во французской Гвиане. Место это славилось нездоровым климатом и многие называли его «сухой гильотиной». Перед отправкой в тюрьму капитана Дрейфуса публично унизительно разжаловали. Во время этой «гражданской казни» он продолжал громко заявлять о своей невиновности.

Суд над Дрейфусом выпустил из бутылки джинна шовинизма, который до тех пор верой и правдой служил национальной идее. Идее, контуженной поражением от немцев во франко-прусской войне. Истошная любовь к родине нередко принимала форму ненависти к Германии. После дела Дрейфуса, она стала антисемитской. Ненависть к евреям, до того момента загонялась в общественное подсознание. Теперь она грязной волной выплеснулась наружу. Милое отечество, совсем недавно благославляемое ассимилированными французскими евреями, вдруг показало свое свиное мурло. Именно крики: «Смерть евреям!» на парижских улицах заставили благополучного венского журналиста Теодора Герцля пересмотреть свои взгляды. До этого он мечтал о том, чтобы любимая Австро-Венгрия провела ассимиляцию евреев по образцу прогрессивной Франции и тамошние евреи стали бы «австрийцами Моисеева завета». Теперь, поняв всю тщету подобных мечтаний — ведь даже в культурнейшей Франции ничего не получилось — он стал проводником идеи еврейского государства, которое одно могло бы служить для евреев мира надежной политической защитой от притеснений и унижений.

Но это был только первый акт «марлезонского балета» под названием «Дело Дрейфуса».

Французская военная разведка продолжала вести расследование предательства в Генеральном штабе, предполагая, что шпионов было несколько. Вскоре в руках контрразведчиков оказались документы, изобличающие другого офицера, майора Эстергази. В ходе этого расследования выявилась также абсолютная невиновность Дрейфуса. Несмотря на попытки высших военных сановников скрыть эти результаты от широкой общественности, они просочились в печать. Ничего не поделаешь, свобода слова!

С этого момента «дело Дрейфуса» принимает новый оборот.

Общественное мнение страны медленно, но верно начинает разделяться на два лагеря. «Антидрейфусары» по разным причинам верили в виновность Дрейфуса. «Дрейфусары» же отстаивали его невиновность. Это деление отражало не столько анти- и филосемитские настроения во французском обществе. Вопрос ставился более фундаментально.

К тому времени во французском общественном сознании слово «отечество» прочно заняло место слова «король». И так же как абсолютный монарх, обожаемое отечество не могло ошибаться. Пересмотр дела Дрейфуса грозил разбить очень удобный миф о том, что Родина (мне кажется, что не французы ввели моду писать это слово с большой буквы) ошибаться не может. Никогда! Таков был «символ веры» антидрейфусаров.

Дрейфусары же проводили разницу между абстрактным понятием «отечество» (в любви к которому неизменно клялись) и реальным понятием «власть». Для них дело Дрейфуса было примером разложения военной верхушки. Дрейфусаров возмущало недостойное поведение генералов, которые принялись защищать не столько интересы отечества, сколько свои корпоративные интересы.

13 января 1898 года писатель Эмиль Золя опубликовал открытое письмо президенту республики под заголовком «Я обвиняю». Писатель обвинял военных министров, генералов, генеральный штаб и военный суд в том, что они сознательно губили ненавистного им и невиновного Дрейфуса, чтобы выгородить преступника Эстергази. Антидрейфусары выдвинули против писателя обвинение в оскорблении всей армии и военного суда и выиграли дело.

Суд над Э.Золя всколыхнул общественное мнение. «Простые люди», которые, как считалось, душой чуют правду, снова вышли на антисемитские демонстрации. В городе Нанте не повезло почтмейстеру, фамилия которого оказалась Дрейфус. Возмущенная толпа ворвалась на почту, и бедняге пришлось уволиться с государственной службы. В Алжире вообще прокатились реальные еврейские погромы. На вновь избранного президента Франции Эмиля Лубе, которого заподозрили в сочувствии Дрейфусу, было совершено покушение.